Цицерон и его идеи. Как писать речь. Литературное значение Цицерона

2. Цицерон

Марк Туллий Цицерон (106-43 до н. э.) - знаменитый римский оратор, политический деятель и писатель. В его обширном творчестве значительное внимание уделено проблемам государства и права. Специально эти вопросы освещены в работах «О государстве» и «О законах». Целый ряд политико-правовых проблем рассматривается и в других его произведениях (например, в работе «Об обязанностях»), а также в многочисленных политических и судебных речах.

Теоретические воззрения Цицерона в области государства и права находятся под заметным влиянием древнегреческой мысли, и прежде всего учений Платона, Аристотеля, Полибия и стоиков. Вместе с тем это «иноземное» влияние Цицерон как патриот Рима и практический политик стремился соединить и согласовать с собственно римскими традициями в области государственно-правовой практики и политико-правовой мысли, с самобытной историей римского государства и права, с реальной обстановкой и актуальными задачами современной ему социальной и политической действительности. В целом творческое использование идей предшественников в политико-правовом учении Цицерона сочетается с развитием им ряда оригинальных и новых положений в области теории государства и права.

Государство (respublica) Цицерон определяет как дело, достояние народа (respopuli). При этом он подчеркивает, что «народ не любое соединение людей, собранных вместе каким бы то ни было образом, а соединение многих людей, связанных между собою согласием в вопросах права и общностью интересов». Тем самым государство в трактовке Цицерона предстает не только как выражение общего интереса всех его свободных членов, что было характерно и для древнегреческих концепций, но одновременно также и как согласованное правовое общение этих членов, как определенное правовое образование, «общий правопорядок». Таким образом, Цицерон стоит у истоков той юридизации понятия государства, которая в последующем имела много приверженцев, вплоть до современных сторонников идеи «правового государства».

Основную причину происхождения государства Цицерон видел не столько в слабости людей и их страхе (точка зрения Полибия), сколько в их врожденной потребности жить вместе. Разделяя в этом вопросе позицию Аристотеля, Цицерон отвергал широко распространенные в его время представления о договорном характере возникновения государства.

Влияние Аристотеля заметно и в трактовке Цицероном роли семьи как первоначальной ячейки общества, из которой постепенно и естественным путем возникает государство. Он отмечал изначальную связь государства и собственности и разделял положение стоика Панетия о том, что причиной образования государства является охрана собственности. Нарушение неприкосновенности частной и государственной собственности Цицерон характеризует как осквернение и нарушение справедливости и права.

Возникновение государства (также и права) не по мнению и произволу людей, а согласно всеобщим требованиям природы, в том числе и согласно велениям человеческой природы, в трактовке Цицерона означает, что по своей природе и сущности они (государство и право) носят божественный характер и основаны на всеобщем разуме и справедливости. Изучение всей природы, отмечал Цицерон, приводит к пониманию того, что «всем этим миром правит разум». Данное положение, сформулированное еще древнегреческим философом Анаксагором, используется Цицероном для обоснования своего понимания «природы» как обусловленного и пронизанного божественной волей всеобщего источника разумных и справедливых установлений и действий людей. Именно благодаря тому, что люди самой природой наделены «семенами» разума и справедливости и, следовательно, им доступно постижение божественных начал, стало возможным само возникновение упорядоченного человеческого общения, добродетелей, государства и права.

Разум - высшая и лучшая часть души, «царский империй», обуздывающий все низменные чувства и страсти в человеке (алчность, жажду власти и славы и т. д.), «мятеж души». Поэтому, писал Цицерон, «при господстве мудрости нет места ни для страстей, ни для гнева, ни для необдуманных поступков».

В русле традиций древнегреческой мысли Цицерон уделял большое внимание анализу различных форм государственного устройства, возникновению одних форм из других, «круговороту» этих форм, поискам «наилучшей» формы и т. д.

Критерии различения форм государственного устройства Цицерон усматривал в «характере и воле» тех, кто правит государством. В зависимости от числа правящих он различал три простые формы правления: царскую власть, власть оптиматов (аристократию) и народную власть (демократию). «И вот, когда верховная власть находится в руках у одного человека, мы называем этого одного царем, а такое государственное устройство - царской властью. Когда она находится в руках у выборных, то говорят, что эта гражданская община управляется волей оптиматов. Народной же (ведь ее так и называют) является такая община, в которой все находится в руках народа».

Все эти простые формы (или виды) государства несовершенны и ненаилучшие, но они, по Цицерону, все же терпимы и могут быть вполне прочны, если только сохраняются те основы и связи (в том числе и правовые), которые впервые накрепко объединили людей в силу их общего участия в создании государства. Каждая из этих форм имеет свои достоинства и недостатки. В случае, если бы предстоял выбор среди них, предпочтение отдается царской власти, а на последнее место ставится демократия. «Благоволением своим, - пишет Цицерон, - нас привлекают к себе цари, мудростью - оптиматы, свободой - народы». Перечисленные достоинства разных форм правления, по мысли Цицерона, могут и должны быть в их совокупности, взаимосвязи и единстве представлены в смешанной (а потому и наилучшей) форме государства. В простых же формах государства эти достоинства представлены односторонне, что и обусловливает недостатки простых форм, ведущие к борьбе между различными слоями населения за власть, к смене форм власти, к их вырождению в «неправильные» формы.

Так, при царской власти, пояснял Цицерон, все прочие люди отстранены от участия в принятии решений и законов; народ не пользуется свободой и отстранен от власти и при господстве оптиматов. При демократии же, «когда все вершится по воле народа, то, как бы справедлив и умерен он ни был, все- таки само равенство это несправедливо, раз при нем нет ступеней в общественном положении».

Основной порок простых форм государства состоит, согласно Цицерону, в том, что все они неизбежно, в силу присущей им односторонности и неустойчивости, находятся на «обрывистом и скользком пути», ведущем к несчастью. Царская власть, чреватая произволом единовластного правителя, легко вырождается в тиранию, а власть оптиматов из власти наилучших (по мудрости и доблести) превращается в господство клики богатых и знатных. Хотя такая власть и продолжает ошибочно именоваться правлением оптиматов, но на деле, замечает Цицерон, «нет более уродливой формы правления, чем та, при которой богатейшие люди считаются наилучшими». Соответственно и полновластие народа, по оценке Цицерона, приводит к пагубным последствиям, к «безумию и произволу толпы», к ее тиранической власти.

Эти уродливые виды властвования (тирания единоличного владыки или толпы, господство клики) уже не являются, согласно Цицерону, формами государства, поскольку в таких случаях вовсе отсутствует само государство, понимаемое как общее дело и достояние народа, отсутствуют общие интересы и общеобязательное для всех право.

Предотвратить подобное вырождение государственности, по мнению Цицерона, можно лишь в условиях наилучшего (т. е. смешанного) вида государственного устройства, образуемого путем равномерного смешения положительных свойств трех простых форм правления. «Ибо, - подчеркивал он, - желательно, чтобы в государстве было нечто выдающееся и царственное, чтобы одна часть власти была уделена и вручена авторитету первенствующих людей, а некоторые дела были предоставлены суждению и воле народа». В качестве важнейших достоинств такого государственного строя Цицерон отмечал прочность государства и правовое равенство его граждан.

Как путь к смешанной форме правления Цицерон (вслед за Полибием) трактовал эволюцию римской государственности от первоначальной царской власти к сенатской республике. При этом аналогию царской власти он видел в полномочиях магистратов (и, прежде всего, консулов), власти оптиматов - в полномочиях сената, народной власти - в полномочиях народных собраний и народных трибунов. В этой связи Цицерон восхищался дальновидностью и мудростью «предков», создавших такую разумную форму государства, и призывал твердо придерживаться их политических заветов. Подчеркивая опасность крена в сторону того или иного начала смешанной государственности и выступая за их взаимное равновесие, он подчеркивал необходимость «равномерного распределения прав, обязанностей и полномочий - с тем чтобы достаточно власти было у магистратов, достаточно влияния у совета первенствующих людей и достаточно свободы у народа».

Достоинства государственного устройства Рима - это, по оценке Цицерона, плод многовекового опыта всего римского народа, а не создание отдельного одаренного лица, от которого обязательно что-то ускользает. В отличие от Рима в других государствах формы правления создавали на основе своих законов и установлений отдельные лица (например, Минос - на Крите; Ликург - в Спарте; Тесей, Драконт, Солон, Клисфен, Деметрий Фалерский - в Афинах и т. д.).

Значительное преимущество Рима, полагал Цицерон, обусловлено географическим расположением города на суше, легко соединяющейся (благодаря Тибру) с морем, но не у самого моря. Это, по мысли Цицерона, гарантирует от внезапного нападения врагов, чему обычно подвержены приморские города- государства. Кроме того, отмеченный географический фактор благоприятен и в нравственно-этическом плане. «Приморским городам, - писал Цицерон, - свойственны, так сказать, порча и изменение нравов; ибо они приходят в соприкосновение с чужим языком и чужими порядками, и в них не только ввозятся чужеземные товары, но и вносятся чуждые нравы, так что в их отечественных установлениях ничто не может оставаться неизменным в течение долгого времени». Политическим следствием близости города-государства к морю являются нестабильность его строя, частая смена власти. Так, причину бедствий и переворотов, происшедших в Греции, Цицерон усматривает в географических недостатках, связанных с приморским расположением эллинских полисов.

Свою концепцию наилучшей (смешанной) формы государства, в отличие от платоновских проектов идеального государства, Цицерон считал реально осуществимой, подразумевая при этом практику римской республиканской государственности в лучшую пору ее существования («при предках»). Платоновское же государство - это, скорее, не реальность, а лишь желание, оно «не такое, какое могло бы существовать, а такое, в каком было бы возможно усмотреть разумные основы гражданственности».

Правда, Цицерон отдавал себе отчет в том, что реальность восхваляемого им римского смешанного государственного строя скорее в прошлом, чем в настоящем. Отсюда и его многочисленные апелляции к этому прошлому. Во времена Цицерона римская республика переживала тяжелый кризис и доживала свои последние дни. Политический строй Рима двигался к установлению единоличной власти, к принципату и монархии. Концепция же Цицерона о смешанном правлении и вообще его суждения о государстве как деле народа явно расходились с современными ему социально-политическими реалиями и действительными тенденциями развития римской государственности. Как теоретик и практический политик, находившийся в гуще тогдашней борьбы за власть, Цицерон не мог не видеть тенденцию к перегруппировке сил и власти, к отливу реальных полномочий от прежних республиканских институтов и их концентрации в руках отдельных лиц, и прежде всего тех, кто опирался на армию. Об этом красноречиво говорили примеры возвышения Суллы, Помпея, Цезаря, Антония, Октавиа- на и др.

В своем творчестве и в своей практической политической деятельности (в качестве квестора, сенатора, эдила, претора и консула) Цицерон последовательно выступал за строй сенатской республики, против полновластия отдельных лиц, в том числе и против режима личной военной диктатуры.

Смысл «срединного» характера политической позиции Цицерона состоял в том, что он, отстаивая республиканские традиции и систему республиканских учреждений, выступал под лозунгом «всеобщего согласия» всех социальных слоев римских граждан в рамках «общего правопорядка». Эта «срединная» позиция отчетливо проявилась и в политическом лавировании Цицерона между «оптиматами» и «популярами» - приверженцами, условно говоря, двух линий политической ориентации соответственно на верхи и низы общества. Сознавая различие целей оптиматов и популяров, Цицерон вместе с тем развивал представление о том, что подлинные интересы тех и других вполне могут быть соединены и учтены в рамках «общего согласия» и «общего блага». Себя Цицерон, после избрания его на народном собрании консулом, аттестовал (не без демагогии) как истинного защитника народа, как консула-популяра.

С этой позиции «истинного популяра» и борца за «всеобщее согласие» и благо государства он атаковал своих политических противников, в частности таких лжепопуляров, по его оценке, как Рулл, Катил и на, Клодий. За его ведущую роль по подавлению «заговора Катилины» Цицерон получил от народного собрания благодарность и почетный титул «отец отечества». Это было в 63 г. до и. э., а в 58 г. до и. э. при трибунате Клодия Цицерон был вынужден покинуть Рим, куда он снова возвратился лишь через 17 месяцев, когда Клодий потерял свое влияние. В конце 50-х гг. до н. э. Цицерон выступал против всевластия триумвиров (Помпея, Цезаря и Красса) и возможной военной диктатуры. В 40-х гг. до н. э. установление режима личной власти Цезаря он расценил как «ночь республики», «утрату свободы в государстве» и тиранию. Убийство Цезаря (44 до н. э.) он встретил с радостью. Хотя Цицерон и не был в числе заговорщиков, однако последние считали его своим идеологом и после убийства Цезаря в сенате выкрикивали «Цицерон!» в знак восстановления свободы.

Конец жизни и деятельности Цицерона (44-43 до н. э.) прошел в борьбе против новой опасности военной диктатуры и новых триумвиров (Антония, Октавиана и Лепида). В этой борьбе Цицерон, выступавший против диктатуры от имени «всей Италии» и всех сторонников республики, играл, по словам Аппиана, роль «единовластного демагога». После победы триумвиров имя Цицерона было включено в проскрипционные списки лиц, подлежащих смерти без суда. 7 декабря 43 г. до н. э. Цицерон был обезглавлен сторонниками триумвиров.

С учетом специфики практической политики и ее особой логики следует все же признать, что в своей деятельности Цицерон в целом оставался верен основным идеям и принципам той теоретической концепции государства, которую он развивал в своем политическом учении. Ключевая роль и там и тут отводилась представлениям об «общем благе», «согласовании интересов», «общем правопорядке» и т. д.

При этом, разумеется, имелись в виду интересы свободных сословий и граждан римской республики, но вовсе не рабов.

Рабство, по Цицерону, «справедливо потому, что таким людям рабское состояние полезно и это делается им на пользу, когда делается разумно; то есть, когда у бесчестных людей отнимут возможность совершать беззакония, то угнетенные окажутся в лучшем положении, между тем как они, не будучи угнетены, были в худшем». Рабство обусловлено самой природой, которая дарует лучшим людям владычество над слабыми для их же пользы. Такова логика рассуждений Цицерона, которые он стремится подкрепить соображениями о соотношении различных частей души: господин так же правит рабом, как лучшая часть души (разум, мудрость) правит слабыми и порочными частями души (страстями, гневом и т. п.). К рабам, считал Цицерон, следует относиться, как к наемникам: требовать от них соответствующей работы и предоставлять им то, что полагается.

Хотя характеристика раба как «наемника» выгодно отличается от распространенных в то время представлений о рабе как «говорящем орудии», однако в целом суждения Цицерона по этой проблеме заметно расходятся с его общими положениями о том, что по природе «все мы подобны и равны друг другу», что между людьми никакого различия нет, что человек - «гражданин всего мира, как бы единого града» и т. д.

Много внимания в творчестве Цицерона уделено восхвалению добродетелей истинного государственного деятеля и идеального гражданина. В этой связи он критиковал представления эпикурейцев и ряда стоиков о том, что мудрому человеку не следует принимать на себя бразды правления и вообще активно участвовать в общественной и политической жизни. Считая управление государством сочетанием науки и искусства, требующим не только знаний и добродетелей, но и умения практически их применять в интересах общего блага, Цицерон отмечал, что «сама природа» влечет лучших людей к тому, чтобы «сделать жизнь людей более безопасной и более богатой». Он советовал изучать науки о государстве и праве как «такие науки, которые могут сделать нас полезными государству», усматривая в этом служении государству «самую славную задачу мудрости и величайшее проявление доблести и ее обязанность».

Мудрый государственный деятель, согласно Цицерону, должен видеть и предугадывать пути и повороты в делах государства, чтобы воспрепятствовать неблагоприятному ходу событий (смене форм правления в пагубную сторону, отклонению от общего блага и справедливости) и всячески содействовать прочности и долговечности государства как «общего правопорядка».

Лицо, ведающее делами государства, должно быть мудрым, справедливым, воздержанным и красноречивым. Оно должно, кроме того, быть сведущим в учениях о государстве и «владеть основами права, без знания которых никто не может быть справедлив».

В том крайнем случае, когда под вопрос поставлено само благополучие государства как общего дела народа, с согласия последнего истинный государственный деятель, по Цицерону, должен «как диктатор установить в государстве порядок». Здесь политик выступает не в своих корыстных целях, а в общих интересах как спаситель республики. Следуя Платону, Цицерон полагал, что истинным правителям в награду за их дела «назначено определенное место на небе, чтобы они жили там вечно, испытывая блаженство».

Обязанности идеального гражданина, согласно Цицерону, обусловлены необходимостью следования таким добродетелям, как познание истины, справедливость, величие духа и благопристойность. Гражданин не только не должен сам вредить другим, нарушать чужую собственность или совершать иные несправедливости, но, кроме того, обязан оказывать помощь потерпевшим несправедливость и трудиться для общего блага. Всемерно восхваляя правовую и политическую активность граждан, Цицерон подчеркивал, что «при защите свободы граждан нет частных лиц». Он отмечал также долг гражданина защищать отечество в качестве воина.

Апелляции к природе, к ее разуму и законам характерны и для правовой теории Цицерона. В основе права лежит присущая природе справедливость, причем справедливость эта понимается Цицероном как вечное, неизменное и неотъемлемое свойство и природы в целом, и человеческой природы. Следовательно, под «природой» как источником справедливости и права (права по природе, естественного права) в его учении имеются в виду весь космос, весь окружающий человека физический и социальный мир, формы человеческого общения и общежития, а также само человеческое бытие, охватывающее его тело и душу, внешнюю и внутреннюю жизнь. Всей этой «природе» (в силу ее божественного начала) присущи разум и законообразность, определенный порядок. Именно данное духовное свойство природы (ее разумно-духовный аспект), а вовсе не ее предметный и телесно-материальный состав, занимающий подчиненное и второстепенное место (как тело по отношению к душе, чувственные части души по отношению к разумной ее части), и является, по Цицерону, подлинным источником и носителем естественного права.

Различая естественное и позитивное право, Цицерон дает следующее развернутое определение естественного права: «Истинный закон - это разумное положение, соответствующее природе, распространяющееся на всех людей, постоянное, вечное, которое призывает к исполнению долга, приказывая; запрещая, от преступления отпугивает; оно, однако, ничего, когда это не нужно, не приказывает честным людям и не запрещает им и не воздействует на бесчестных, приказывая им что- либо или запрещая. Предлагать полную или частичную отмену такого закона - кощунство; сколько-нибудь ограничивать его действие не дозволено; отменить его полностью невозможно, и мы ни постановлением сената, ни постановлением народа освободиться от этого закона не можем».

Этот «истинный закон» один и тот же везде и всегда, и «на все народы в любое время будет распространяться один вечный и неизменный закон, причем будет один общий как бы наставник и повелитель всех людей - бог, создатель, судья, автор закона». Всякого, кто, презрев человеческую природу, своевольно не покоряется данному закону, Цицерон характеризует как беглеца от самого себя, который неминуемо понесет величайшую (божью) кару, если даже ему удастся избежать обычного людского наказания.

В своем учении о естественном праве Цицерон находился под большим влиянием соответствующих идей Платона, Аристотеля и ряда стоиков. Это влияние заметно и там, где он видит существо справедливости (и, следовательно, основной смысл естественного права) в том, что «она воздает каждому свое и сохраняет равенство между ними». Справедливость, согласно Цицерону, требует не вредить другим и не нарушать чужую собственность. «Первое требование справедливости, - отмечал он, - состоит в том, чтобы никто никому не вредил, если только не будет спровоцирован на это несправедливостью, а затем, чтобы все пользовались общей собственностью как общей, а частной - как своей». С этих позиций он отвергал такие акции римских популяров, как кассация долгов, ущемление крупных землевладельцев и раздача своим приверженцам и плебсу денег и имущества, отнятых у законных владельцев.

Естественное право (высший, истинный закон), согласно Цицерону, возникло «раньше, чем какой бы то ни было писаный закон, вернее, раньше, чем какое-либо государство вообще было основано». Само государство (как «общий правопорядок») с его установлениями и законами является по своей сущности воплощением того, что по природе есть справедливость и право.

Отсюда вытекает требование, чтобы человеческие установления (политические учреждения, писаные законы и т. д.) соответствовали справедливости и праву, ибо последние не зависят от мнения и усмотрения людей.

Право устанавливается природой, а не человеческими решениями и постановлениями. «Если бы права устанавливались повелениями народов, решениями первенствующих людей, приговорами судей, - писал Цицерон, - то существовало бы право разбойничать, право прелюбодействовать, право предъявлять подложные завещания, если бы права эти могли получать одобрение голосованием или решением толпы». Закон, устанавливаемый людьми, не может нарушить порядок в природе и создавать право из бесправия или благо из зла, честное из позорного.

Соответствие или несоответствие человеческих законов (позитивного права) природе (и естественному праву) выступает как критерий и мерило их справедливости или несправедливости. В качестве примера законов, противоречащих справедливости и праву, Цицерон указывал, в частности, на законы «Тридцати тиранов», правивших в Афинах в 404-403 гг. до н. э., а также на римский закон 82 г. до н. э., согласно которому одобрялись все действия Суллы как консула и проконсула и ему предоставлялись неограниченные полномочия, включая право жизни и смерти по отношению к римским гражданам. Подобные несправедливые законы, как и многие другие «пагубные постановления народов», по словам Цицерона, «заслуживают названия закона не больше, чем решения, с общего согласия принятые разбойниками».

Законы, принимаемые в том или ином государстве, должны, кроме того, соответствовать установленному в нем строю, традициям и обычаям предков. Важное значение Цицерон (под влиянием Платона) придавал введению (преамбуле) к закону, поскольку «закону свойственно также и стремление кое в чем убеждать, а не ко всему принуждать силой и угрозами». Цель такой преамбулы - укрепить божественный авторитет закона и использовать страх божьей кары в интересах исполнения людьми своего долга и предотвращения правонарушений.

Свои общие представления о справедливых законах Цицерон конкретизировал в предлагаемых им проектах законов о религии и о магистратах. Имея в виду универсальный характер этих законов, он писал: «Ведь мы издаем законы не для одного только римского народа, но и для всех народов, честных и стойких духом».

Ряд важных положений о правовой регламентации государственной деятельности высказан Цицероном в проекте закона о магистратах. Так, он отмечал, что империй (полномочия должностных лиц) должен быть законным. Следует, считал он, установить «не только для магистратов меру их власти, но и для граждан меру их повиновения. Ведь тот, кто разумно повелевает, рано или поздно должен будет подчиняться, а тот, кто покорно подчиняется, достоин того, чтобы рано или поздно начать повелевать». В общем виде им формулируется и следующий правовой принцип: «Под действие закона должны подпадать все».

В учении Цицерона о праве наряду с отличием естественного права от писаного содержится деление самого писаного права на частное и публичное право. Так называемое право народов трактуется им как частью положительное право разных народов и частью как естественное право международного общения (т. е. как международное естественное право). Он формулирует существенный принцип международного права о необходимости соблюдения обязательств, налагаемых международными договорами. Проводя различие между справедливыми и несправедливыми войнами, он считал несправедливой и нечестивой всякую войну, которая «не была возвещена и объявлена». Война характеризуется им как вынужденный акт, допустимый лишь в случае безуспешности мирных переговоров. В качестве причины справедливой войны им указывается необходимость защиты государства, в качестве цели - установление мира. Цицерон выступал за гуманное обращение с пленными и побежденными.

Отдавая должное этим исторически прогрессивным идеям Цицерона в области международного права, следует вместе с тем отметить его в целом одобрительное отношение к завоевательным войнам римской державы и ее претензиям на мировую гегемонию.

Творческое наследие Цицерона, в том числе и его учение о государстве и праве, оказало большое влияние на всю последующую человеческую культуру. Его труды находились в центре внимания римских (стоики, юристы, историки) и христианских (Лактанций, Августин и др.) авторов. Пристальный интерес к его идеям проявляли мыслители эпохи Возрождения, а затем и просветители, видевшие в Цицероне своего великого предтечу и гуманиста. Большим авторитетом имя и идеи Цицерона как великого республиканца, борца за свободу и справедливость пользовались у деятелей Французской революции (Мирабо, Робеспьера и др.).

В истории политической и правовой мысли наибольшее внимание многочисленных авторов привлекали, в частности, положения Цицерона о формах государства, о смешанном правлении, о государстве как деле народа и правовом сообществе, о естественном праве, о гражданине как субъекте права и государства (Фома Аквинский, Гроций, Монтескье и др.)- Суждения Цицерона по этому кругу проблем сохраняют свою актуальность и в современном мире.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

РИТОРИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ И ОРАТОРСКАЯ ПРАКТИКА.

ЦИЦЕРОН

Все лучшее из того, что римское ораторское искусство заимствовало у греков и чего оно достигло в своем развитии на римской почве, воплотил в себе Марк Туллий Цицерон, стяжавший славу великого оратора и блестящего теоретика ораторского искусства. Цицерон (106-43 гг. до н. э.), всадник по происхождению, «homo novus», выдающиеся ораторские способности которого открыли ему путь ко всем высшим государственным должностям, провел на форуме почти сорок лет. Первую свою речь «В защиту Публия Квинкция» он произнес в 81 г., когда ему было 25 лет, последнюю, 14 филиппику - в 43 г., в год своей смерти.

Жизнь и деятельность Цицерона - яркое доказательство силы и значения ораторского искусства в республиканском Риме. Своему необыкновенному успеху на форуме он обязан как природным способностям, так и тому универсальному образованию, которое он получил. Его старшими современниками были такие замечательные ораторы, как Луций Лициний Красс и Марк Антоний, которых он мог слушать и у которых мог учиться. Его современником и соперником был выдающийся оратор Гортензий. В начале своей речи «В защиту поэта Архия» (I, 1) он говорит о своем с детских лет интересе к литературе и о той значительной роли, какую занятия ею сыграли в его ораторском формировании. В 16 лет Цицерон перевел астрономическую поэму Арата, позднее - «Домострой» Ксенофонта и некоторые из диалогов Платона, так что, по-видимому, он хорошо знал греческий язык. По достижении совершеннолетия он изучает гражданское право у авгура Муция Сцеволы, а затем у его брата, тоже Муция Сцеволы, старшего понтифика, известного юриста и прекрасного оратора («Об ораторе», I, 180).

Первыми наставниками Цицерона в философии, особенно им любимой, были эпикуреец Федр и стоик Диодот, проживщий жизнь в его доме.

93

В письме к Сервию Сульпицию («К близким», 4, 4, 4) он пишет, что философия с раннего детства привлекала его более других наук. Философии среди необходимых оратору наук Цицерон уделял особое место. В «Бруте» он называет ее матерью всего, что хорошо сделано и сказано (322).

Цицерон считает, что ближе других наук с философией соприкасается красноречие («Оратор», 113). Он говорит: «Меня сделали оратором - если я действительно оратор, хотя бы в малой степени, - не риторские школы, но просторы Академии» (там же, 12). «Хоть и кажется, - поясняет Цицерон далее (там же, 113), -что одно дело - речь, а другое - спор и что держать речь и вести спор - вещи разные, однако суть и в том, и в другом случае одна, а именно рассуждение. Наука о разбирательстве и спор - область диалектиков. Наука же о речи и ее украшениях - область ораторов». Он приводит образное сравнение философии с красноречием, принадлежащее основателю Стой Зенону: «...сжимая пальцы в кулак, он говорил, что такова диалектика, а раскрывая руку и раздвигая пальцы - что такую ладонь напоминает красноречие» 1 .

И далее, как бы раскрывая это сравнение и ссылаясь на Аристотеля, Цицерон приводит его слова из «Риторики» о том, что красноречие «представляет как бы параллель диалектике, и они отличаются друг от друга только тем, что искусство речи требует большей широты, искусство спора - большей сжатости» (там же, 114).

Совершенный оратор, по мнению Цицерона, должен знать искусство спора в той мере, в какой оно полезно для искусства речи (там же). Из этих слов видно, что как бы ни была любима Цицероном философия, однако она для него рядом с главной его наукой - красноречием, имеет прикладное значение («Об ораторе», III, 143). Философию Цицерон изучал также у Филона, представителя Новой Академии, у философа-эклектика Антиоха Аскалонского. У всех школ он взял то, что было ему близко по духу и могло практически пригодиться в его ораторской практике: этику у стоиков, скептицизм у Новой Академии и больше всего у перипатетиков: в философии, как и в красноречии, Цицерон был эклектиком. В красноречии его учителями были: в Афинах - Деметрий, в Азии - Менипп Стратоникейский, Дионисий Магнет, Эсхил Книдский, Ксенокл Адрамиттийский («Брут», 315). Он совершенствуется как оратор на Родосе под руководством известного учителя красноречия - Аполлония Модона, основавшего там свою школу. Аполлоний и помог Цицерону

94

окончательно сформироваться как оратору и выработать свой особый, отличный от всех современных ему ораторов, стиль, позволяющий ему быть то простым и безыскусным, то блестящим, страстным и патетическим. Сам Цицерон отмечает свой долг Молону (там же, 316), однако в настоящее время невозможно показать, в чем он выражается конкретно 2 .

Для успеха у римской публики необходимо было, кроме того, умение держать себя на ораторской трибуне, и Цицерон учился этому у известных актеров Эзопа и Росция; последнего из них он в свое время защищал. Таков в общих чертах тот комплекс знаний, которые получил Цицерон и которые, по его твердому убеждению, требовались каждому оратору. Необходимость этих знаний для оратора он со страстной убежденностью обосновывал в своих теоретических трудах.

95

Цицерон обычно посвящал занятиям философией и литературой то время, когда политическая обстановка в Риме складывалась неблагоприятно для него и ему приходилось оставлять государственную деятельность. Первый раз это было между изгнанием (57 г. до н. э.) и проконсульством в Киликии (51 г. до н.э). По возвращении из ссылки Цицерон уже не смог занять сколько-нибудь значительного места в политической жизни. Обстановка в Риме была неспокойная. Сенатские разногласия вылились в уличные схватки. Нечего было и мечтать о consensus bonorum omnium - о том, к чему всю свою жизнь, лавируя между различными враждебными партиями и группировками, стремился Цицерон. Чувствуя разногласия между триумвирами - Цезарем и Помпеем, он решается стать на сторону Помпея и выступает с речью против проекта Цезаря о разделе капуанских земель. Выступление было некстати, так как вскоре после этого триумвиры вновь скрепили свой союз в Лукке (55 г. до н. э.). Отчаявшись в возможности сделать что-нибудь в этот момент на политической арене, Цицерон обращается к литературной деятельности, плодом которой явился трактат «Об ораторе».

Второй раз Цицерон обращается к обобщению своего богатейшего ораторского опыта во время диктатуры Цезаря (46-44 гг. до н. э.). Боясь, что он скомпрометировал себя в глазах Цезаря дружбой с Помпеем и относясь отрицательно вообще ко всякой диктатуре, несмотря на, казалось б»ы, вполне благосклонное к нему отношение Цезаря, Цицерон опять отходит от политической жизни и пытается найти утешение в занятиях литературой и философией. Риторическими плодами этого периода явились «Брут» и «Оратор». Правда, на этот раз он не целиком уходит в литературные занятия и три раза выступает перед Цезарем, ходатайствуя за своих единомышленников (Марцелла, Лигария и Дейотара). Политика, казалось, влекла его сильнее, чем литература, и во всех трех главных своих риторических сочинениях он неоднократно сетует на вынужденное политическое безделье, правда, в то же время высоко оценивая и свои теоретические занятия риторикой. В «Ораторе» он говорит, что считает эти занятия не менее важными, чем государственные («Оратор», 148).

Хронологически риторические трактаты Цицерона располагаются в таком порядке: «О нахождении», или «О подборе материала» («De inventione») - написан между 91 и 86 гг., «Об ораторе» («De oratore»)-датируется приблизительно 55 г., «Подразделения риторики» («Partitiones oratoriae») также приблизительно относят к 54 г., «Брут» («Brutus»), «Оратор» («Orator»)

96

и «О лучшем роде ораторов» («De optimo genere oratorum») написаны в 46 г., последняя риторическая работа - «Топика» («Topica») -появилась, по-видимому, в 44 г.

О первом из своих теоретических трактатов - трактате «О подборе материала» - Цицерон отзывался неодобрительно и считал этот свой опыт в теории неудачным («Об ораторе», I, 5). Тем не менее трактат содержит в зачатке основные мысли Цицерона, касающиеся красноречия, которые он затем будет развивать в работах зрелых лет. Работа, задуманная, по-видимому, как общий курс риторики осталась незаконченной. В ее двух книгах всесторонне разобрана лишь первая, правда, наиболее важная из пяти задач оратора - inventio - нахождение, или подбор, материала. Трактат обстоятельно разбирает три рода красноречия, уделяя наибольшее внимание судебному, как самому разработанному (II, 14-154), четыре рода дел, систему статусов, части речи и т. п. Все это характерно для такого рода работ, если судить по похожей на него и современной ему «Риторике для Геренния». Особый интерес вызывает предисловие к книгам - к первой, пафос которого направлен на защиту красноречия, и особенно ко второй - где и проявляются в зачатке черты будущего теоретика красноречия, его интерес к философии, провозглашается эклектический принцип подхода к риторике.

Система статусов, как полагают, взята из Гермагора (Цицерон здесь, как и анонимный автор «Риторики для Геренния», употребляет термин «constitutio»). Гермагор сформулировал принципы этой системы, основываясь, главным образом, на стоической логике, и идеи стоиков ощущаются в трактате, хотя сами они не упоминаются. Помимо стоиков здесь чувствуются также и влияние перипатетиков, т. е. в основе трактата лежит сочетание гермагорейской и перипатетической доктрины. «Подразделения риторики» - сочинение типа школьной риторики, составленное в форме вопросов и ответов. Действующие лица - Цицерон и его сын Квинт. Сын задает вопросы о частях речи и ее задачах, отец отвечает. Так, в небольшом сочинении, состоящем из 40 глав (139 параграфов), изложены основные технические принципы ораторского искусства.

Самое короткое из сочинений Цицерона по теории ораторского искусства - «О лучшем роде ораторов» (7 глав, 23 параграфа) представляет собой, или, вернее, должно было представлять введение к латинскому переводу речей Демосфена «О венке» и Эсхина «Против Ксенофонта», который, по-видимому, никогда не был осуществлен. Во всяком случае, до нас он не дошел. Это

97

введение к несуществующему переводу не было опубликовано при жизни Цицерона. Главный его пафос, так же, как и пафос «Брута» и «Оратора», написанных в том же 46 г., направлен против неоаттиков.

Введение интересно также своими замечаниями о методах перевода. Цель перевода, говорится в предисловии, показать, что истинно аттическое красноречие - это не просто чистота и правильность речи, которая была присуща Лисию, взятому за образец неоаттиками, а все богатство и все оттенки речи, от самой простой до самой возвышенной. Своим переводом Демосфена и Эсхила Цицерон, по его словам, хотел показать неоаттикам мерило аттцческого красноречия, не уставая повторять, что истинный оратор тот, кто одинаково хорошо владеет всеми тремя родами стиля. Принцип перевода, провозглашенный Цицероном в этом предисловии, вряд ли вызовет возражения и у современных переводчиков: по его мнению, переводить следует не слова, а мысли, не букву, но смысл, и в соответствии с условиями и духом своего языка (14 и 23).

О происхождении «Топики», которая имеет цель указать источники нахождения аргументов, Цицерон говорит в самом начале этой книги: он сообщает, что написал ее по просьбе известного юриста Требатия Теста, который, не разобравшись в сложной «Топике» Аристотеля, просил Цицерона помочь ему.

Содержание «Топики» шире вопроса об источниках нахождения аргументов, которого Цицерон уже касался в трактате «Об ораторе» (II, 162-173). Он повторяет здесь обычные для его риторических трактатов вещи: характеризует три рода речей, части речи, разбирает вопросы свидетельства. В «Топике» заметно сходство с 23-й главой II книги «Риторики» Аристотеля, зависимость от стоиков и позднеэллинистических трактатов, влияние Антиоха Аскадонского, Диодота.

Трактаты «О подборе материала», «Подразделения риторики» и «Топика» разъясняют технические секреты школьной риторики. Главными же риторическими сочинениями Цицерона являются трактаты «Об ораторе», «Брут» и «Оратор». Эти три трактата объединяет общая идея - идея необходимости широкой культуры для оратора. Цицерон проповедует в них свой идеал оратора: человека высокой культуры, постоянно духовно обогащающегося, знающего литературу, историю, философию, право; идеал оратора, одинаково хорошо владеющего и простым, и высоким стилем, понимающего влияние ритма на слух аудитории, умеющего заставить ее и смеяться, и плакать, могущего властвовать над ее

98

душой. Технические вопросы, которые в этих работах занимают количественно много места, отступают на второй план перед этой страстно проповедуемой на все лады идеей необходимости общей культуры.

Трактат «Об ораторе», состоящий из трех книг, написан в форме диалога. Лица, участвующие в беседе, - государственные деятели и ораторы предшествующего Цицерону поколения: Луций Лициний Красс, Марк Антоний, Юлий Цезарь Страбон, Катул, юрист Квинт Муций, Котта и Сульпиций Руф. Действие беседы отнесено к 91 г. до н. э. Цицерон поместил беседу в исторические рамки: это дало ему возможность с большей свободой высказываться о политике, тем более, что, беседуя об ораторском искусстве, собеседники то и дело касаются политики. Например, в начале III книги (III, 8) Цицерон так выражает радость по поводу ранней смерти Красса: «Не увидел он ни Италии в пламени войны, ни сената, окруженного общей ненавистью, ни лучших граждан жертвами нечестивого обвинения, ни скорби дочери, ни изгнания зятя, ни душераздирающего бегства Гая Мария, ни повальных кровавых казней после его возвращения, ни, наконец, этого общества, где все извращено, общества, в котором он был столь видным человеком, когда оно еще было в расцвете».

Это место напоминает начало «Брута», где Цицерон так же воспоминает о Гортензии. Главными собеседниками в диалоге выступают Луций Лициний Красс, широко образованный оратор, и Марк Антоний - оратор-практик. В ответ на сомнения в необходимости и целесообразности общих знаний для оратора, высказанные Антонием, Цицерон темпераментно и увлекательно показывает, что дает оратору знание литературы, истории, права и его любимой науки - философии. Он повторяет здесь идеи, уже высказанные им в ранней работе («О подборе материала»), но развивает их уже более подробно и обстоятельно. Он объясняет, какие преимущества дает оратору знание той или иной науки. Историю надо знать, говорит он, ибо не знать, что случилось до твоего появления на свет, - значит всегда оставаться ребенком. Ибо что такое жизнь человека, если память о древних событиях не связывает ее с жизнью наших предков? К тому же исторические примеры хорошее подспорье оратору для доказательства или опровержения («Об ораторе», I, 18 и 256).

Право в республиканском Риме имело значение общеобразовательной науки, так как каждый римский гражданин имел возможность выступить в суде в качестве обвинителя или защитника

99

и стремился к участию в государственных делах, а то и другое требовало знания права. Красс в трактате «Об ораторе» обстоятельно излагает преимущества, которые дает знание права: изучить его очень важно, а знать приятно, так как знакомишься с бытовой стороной жизни общества и удовлетворяешь свое патриотическое чувство сознанием того, что в этой области римляне превзошли греков. Кроме того, знание права может дать почетное положение (там же, I, 173, 185, 195-198).

Однако среди всех предметов в образовании оратора первое место, конечно, принадлежит философии. Из трех разделов древней философии - учения о природе (φυσική), учения о нравственности (ήθική) и логики (διαλεκτική) - Цицерон считал наиболее полезными для оратора последние два - этику и логику. Знание логики помогает обработать содержание речи, логически правильно построить ее и способствует выяснению дела. Знание этики помогает оратору сознательно выбрать тот прием, который вызовет нужную реакцию у слушателей - или расположит их к себе и создаст благоприятное настроение, или пробудит в слушателях какие-то сильные чувства. Только познав людей, можно воздействовать на их души (там же, I, 5).

Из трех необходимых для красноречия данных: природного таланта (ingenium), навыка (usus) и знаний (doctrina), - важнее всего наука, так как первенство принадлежит образованному оратору (docto oratori palma danda est -там же, III, 143). И свое преимущество Цицерон видел не в таланте, а в образовании. Без знаний нет истинного красноречия. «Истинный оратор, - говорит он, - должен исследовать, переслушать, перечитать, обсудить, разобрать, испробовать все, что встречается человеку в жизни, так как в ней вращается оратор и она служит ему материалом» (там же, III, 54). Знание дает содержание красноречию, материал для выражения, ведь никто без знакомства с предметом не может говорить о нем иначе, чем самым постыднейшим образом (там же, И, 101). Безумие стараться говорить изящно, когда в речи нет содержания, нет мыслей, ибо именно из усвоения содержания должен развиваться блеск и обилие выражения (там же, I, 120). Изложению учения об украшениях речи Красс предпосылает такие слова: «Всякая речь состоит из содержания и слов, и во всякой речи слова без содержания лишаются почвы, а содержание без слов лишается ясности» (там же, III, 19).

Лучше всего резюмируют эти мысли Цицерона знаменитые слова «copia enim rerum verborum copia gignit» («обилие содержания порождает и обилие выражения, и если содержание зна-

100

чительно, то оно вызывает естественный блеск и в словах. Пусть лишь тот, кто намерен говорить или писать, получит в детстве воспитание и образование, достойное свободного человека, пусть в нем будет горячее рвение и природное дарование; пусть он, приобретя опытность в рассуждениях на общие темы, изберет себе образцом для изучения и подражания писателей и ораторов, чья речь особенно хороша; и тогда, конечно, ему не придется расспрашивать нынешних наставников, как построить да как расцветить изложение» (там же, III, 125).

Цицерон протестует против шаблонного преподавания риторики в школах, которое, по его мнению, готовило проворно работающих языком ремесленников, а не ораторов. «С моего разрешения, - говорит он, - клеймите насмешкою и презрением всех этих людей, которые думают, что уроки так называемых нынешних риторов открыли им всю сущность ораторского искусства» (там же, II, 54). Тем не менее Цицерон находит нужным повторить в трактате это «пресловутое» учение. Его излагает все тот же Красс и, очищенное от обширных цицероновских рассуждений и отступлений, оно сводится, в конечном счете, к той же схеме, которая преподавалась в риторических школах (там же, I, 137-145).

Обязанность оратора заключается в следующем: 1) найти, что сказать (inventio); 2) найденное расположить по порядку (divisio); 3) придать ему словесную форму (elocutio); 4) утвердить все это в памяти (memoria); 5) произнести (actio).

Кроме того, в задачу оратора входит: 1) расположить к себе слушателей; 2) изложить сущность дела; 3) установить спорный вопрос; 4) подкрепить свое положение; 5) опровергнуть мнение противника; в заключение - придать блеск своим положениям и снизить положения противника. Говорить надо чисто и сообразно с духом языка, ясно, красиво (украшенно) и соответственно содержанию.

Кроме такого важного фактора, как образование, Цицерон считал необходимым для оратора обладание природным даром (там же, I, 113). Оратору нужны быстрота и подвижность ума, находчивость в развитии мысли, хорошая память - а все это дается от природы, а не приобретается. Кроме того, оратор должен иметь определенные внешние данные: звучный голос, сильное и складное сложение. При выборе профессии необходимо все это учитывать. Но ни образование, ни природные способности не помогут оратору, если он не будет развивать их постоянными упражнениями.

101

В распоряжении оратора имеется огромное количество средств для придания нужной формы тому, что он хочет сказать. Здесь, правда, необходимо учитывать предмет, о котором говорит оратор: надо, чтобы форма выражения соответствовала содержанию, чтобы не только в целых фразах, но и в отдельных словах соблюдалось то, что уместно. Украшения должны быть разбросаны по речи с умом, как по платью. Язык предоставляет оратору огромное поле деятельности, по которому оратор может ходить, как хозяин, и выбирать именно то украшение речи, какое ему больше всего подходит. Это опять-таки при условии, что оратор хорошо образован, одарен от природы и, кроме того, много упражняется. Так, постепенно выясняются требования, каким должен удовлетворять истинный оратор в современных условиях. В трактате «Об ораторе» образцу истинного оратора более всего соответствует

102

Луций Лициний Красс, в уста которого Цицерон вложил свои собственные мысли.

Окончательно сложившаяся в эллинистический период риторическая наука была педантична и концентрировала свое внимание преимущественно на технической стороне. Ее отличала исключительная продуманность всех технических деталей, направленная, главным образом, на достижение победы в судебных процессах. Эллинистическая риторика во многом предопределила рамку риторических работ Цицерона. Однако он, сознавая ее значение, для своего идеального оратора требовал значительно больше, чем судебная виртуозность. Выразительный пример - его трактовка вопросов стиля в III книге трактата «Об ораторе». Характеристике четырех достоинств стиля (классификация, идущая от Феофраста, - говорить правильно, ясно, красиво и в соответствии с предметом) и намеренно небрежному перечню фигур мысли и речи (т. е. тому, что входит в понятие ornatus), Цицерон предпосылает знаменитый абзац (там же, III, 19; см. выше, стр. 99), где все то, что связано с украшением речи, ставится в зависимость от общего запаса знаний оратора.

Работы Цицерона, которые принято называть «риторическими», соприкасаются с материалом, выходящим далеко за рамки традиционной риторики. Так, ранняя работа Цицерона «О подборе материала» имеет дело с таким важным разделом риторики, как inventio, и почти целиком зависит от риторической традиции, однако уже здесь он показывает свой интерес к философии, который с годами будет углубляться и принесет свои плоды через много лет в виде философских трактатов и постановки в риторических работах философских проблем, главная из которых - это проблема взаимоотношения философии и красноречия.

Из философских школ, существовавших в эллинистический период, явно враждебным было отношение к риторике у эпикурейцев, так как Эпикур выступал против политической активности и не интересовался вопросами литературной культуры, созданию которой немало способствовала риторика. Стоики внесли свой вклад в теорию риторики - их строгая диалектика (логика) пригодилась для теории аргументации, в то время как их требование краткости и простоты стиля и рекомендация избегать призывов к эмоциям никак не подходили для ораторской практики- и Цицерон неоднократно критиковал их за это («Брут», 115; «Об ораторе», I, 229-230). Перипатетики в основном следовали за Аристотелем, а отношение академиков к риторике было сложным.

103

Цицерон рассказывает, как в конце II в. до н. э. ученики Карнеада взяли лидерство среди философов Афин в порицании оратора («Об ораторе», I, 45). Упомянув «Горгия» Платона, Цицерон не без иронии замечает, что в своих насмешках над ораторами Платон казался ему сам величайшим оратором (там же, I, 47). Филон, глава Академии в цицероновское время, учивший Цицерона в юности риторике и философии («Тускуланские беседы», II, 6), немало способствовал установлению риторики в Риме. Пока философы дискутировали вопрос, наука ли риторика, риторика сама стала угрожать философии. Она не вторгалась в философию, но была область, где эти две науки могли встретиться, - например, система theses (общих вопросов - «Об ораторе», I, 86; II, 78, III, 110). Философ Филон не только учил риторике, но и разрабатывал темы, ей принадлежащие.

Цицерон считал, что в Риме настало время для создания идеала образованного оратора, оратора-политика, который был бы одновременно и философом. Этот идеал, связанный с римским опытом, с римской практикой, и получил свое классическое выражение в трактате Цицерона «Об ораторе». Интерес к философии отличает все главные риторические работы Цицерона, и первая книга самой важной из них - трактата «Об ораторе», поставив вопрос: что есть красноречие? - тем самым уже подводит философскую основу под все те риторические проблемы, которые в ней решаются. И получается, что риторическая доктрина изложена в ней, по выражению одного из исследователей 3 , частично традиционно, частично по-аристотелевски и по-феофрастовски и частично по-цицероновски. «Если же речь идет о том, что по-настоящему превосходно, - говорит Цицерон, - то пальма первенства принадлежит тому, кто и учен, и красноречив. Если мы согласимся назвать его и оратором, и философом, то и спорить не о чем, если же эти два понятия разделить, то философы окажутся ниже ораторов, потому что совершенный оратор обладает всеми знаниями философов, а философ далеко не всегда располагает красноречием оратора; и очень жаль, что философы этим пренебрегают, ибо оно, думается, могло бы послужить завершением их образования» (там же, III, 143).

Всякий раз, когда Цицерон, в теории или на практике, сталкивался с этой проблемой - проблемой взаимоотношения риторики и философии, - у него неуклонно срабатывал ораторский принцип подчинения главной цели, и он решал ее так, как этого требовали контекст и конкретная цель; может быть, всякий раз несколько по-разному, но в общем в его риторических трактатах

104

ясно видно отношение к философии как к части ораторского образования и воспитания. Однако очень возможно, что его вера в ценность философии для оратора была внушена ему философами Академии. А. Мишель, комментируя знаменитые строчки Цицерона «copia enim rerum verborum copia gignit» (там же, III, 19) и т. д., замечает, что эта похвала литературной культуре возникла от соединения в действительности res и verba (дела и слов), науки и сознания, утверждающего примат той honestus (чести), которая проявляется in rebus (на деле). Величие Цицерона сказалось в том, что он основывал литературную культуру на философских поисках принципов человеческих действий 4 .

Универсальная культура, основываясь на специальных знаниях, превосходит их. В первой речи Красса в трактате «Об ораторе» (I, 30-35) в похвале красноречию содержатся такие слова о человеческой культуре, которые дают основание считать Цицерона одним из представителей античного гуманизма: «Ведь в том и заключается наше главное преимущество перед дикими зверями, что мы можем говорить друг с другом и выражать свои ощущения словом. Как же этим не восхищаться и как употребить все силы, чтобы превзойти всех людей в том, в чем все люди превзошли зверей? Но даже этого мало. Какая другая сила могла собрать рассеянных людей в одно место или переменить их дикий и грубый образ жизни на этот человечный и гражданственный быт, или установить в новосозданных государствах законы, суды и права?» (там же, I, 33). В уста Красса в трактате «Об ораторе» Цицерон вкладывает свои собственные мысли, и образ Красса более всего приближается к тому идеалу оратора, который здесь проповедует Цицерон. Однако сам Красс постоянно подчеркивает, что этот идеал - вовсе не он сам, что он стремится этот воображаемый идеал поместить перед своими глазами и глазами всех, чтобы не только достичь, но и превзойти его (там же, III, 74-76).

Исследователи неоднократно замечали 5 , что как будто бы нет принципиально новых ораторских идей или рецептов в трактате «Об ораторе», так как трудно быть оригинальным в столь хорошо разработанной науке. Однако выбор идей и их комбинация принадлежат Цицерону, и изложены они с неповторимой убежденностью, страстью и литературным обаянием, что придает им особую притягательную силу.

Тем не менее Цицерон во многом разочаровывает, так как он очень часто ставит вопрос, но не дает на него удовлетворяющего ответа, начинает анализ, но не доводит его до конца,

105

а в спорах легко склоняется к компромиссам. Например, он так и не решает спора между оратором универсальной культуры Крассом и оратором-практиком Антонием, в рамки которого вправлен диалог, поскольку вряд ли можно считать решением вопроса реплику Антония (там же, II, 40), отказывающегося от своих ранее высказанных слов о том, что оратор не что иное, как поденщик и узкий ремесленник. Нет глубины и в решении старого спора между риторикой и философией (там же, I, 47). Философия для Цицерона - часть общего обучения оратора, очень важная, но тем не менее часть. Как остроумно заметил один из исследователей: «Философия его оратора состоит в знании о философии, и философия лишь одна из вещей, которые он должен знать» 6 , т. е. философия лишь часть той общей культуры, в защиту которой направлен главный пафос трактата «Об ораторе».

Многие положения и суждения Цицерона отличают непоследовательность и противоречивость. Он не жалеет слов на критику риторов и их схоластики (там же, II, 77 сл., 139, 323; III, 54, 70, 121), однако находит нужным в собственных технических работах («О подборе материала», «Подразделения риторики», «Топика») педантично изложить школьную доктрину. Та же самая доктрина, но поданная уже не систематически и в изящной литературной оболочке, с явной попыткой избежать технических терминов содержится и в трактате «Об ораторе». Он постоянно критикует греков, однако использует их теоретическую классификацию.

Цицерон уделял особое внимание использованию юмора в ораторской практике 7 . Он вообще очень высоко ставил свое остроумие и чрезвычайно гордился умением применять его на ораторской трибуне. В диалоге «Об ораторе» он дает подробную разработку вопроса об использовании юмора в красноречии (II, 216-289). Очень возможно, что Цицерон был первым теоретиком риторики, включившим обстоятельную трактовку этого вопроса в общую работу по риторике. Однако, излагая свою теорию юмора в красноречии, он не мог пройти мимо сочинений греков на эту тему.

Использованием юмора в красноречии занимались перипатетики, которые должны были разработать и его классификацию. Существовала работа Феофраста «Перс γελοΤον» («О смешном»). Проблемы комического были в центре внимания самого известного сочинения Феофраста - его «Характеров». К тому же именно в цицероновское время, т. е. в середине I в. до н. э., на Родосе, где Цицерон совершенствовал свое ораторское образование, оживилась деятельность перипатетиков. Теорию смешного излагает

106

в трактате Юлий Цезарь Страбон, оратор, известный в истории римского красноречия своим остроумием («Брут», 177). Он начинает речь о юморе со ссылки на греков и весьма неуважительной: «Однажды мне случилось познакомиться с некоторыми греческими книгами под заглавием «О смешном». Я понадеялся чему-нибудь по ним научиться. И я нашел там немало забавных и шутливых греческих словечек... Однако те, кто пытался подвести под это остроумие какие-то научные основы, сами оказались настолько неостроумны, что впору было смеяться над их тупостью» («Об ораторе», II, 217). Одно из самых характерных цицероновских противоречий: основываться и, конечно, вполне осознанно на том, что создано греками, исходить из того, чего они достигли, не переставая в то же время ронять колкости в адрес якобы незадачливых греческих теоретиков.

Декларируя критическое отношение к школьной схоластике, к педантизму риторических учебников и, действительно, стараясь избежать в этом диалоге обычной схемы в изложении риторической теории, Цицерон вопрос о юморе преподносит здесь в манере, близкой к манере учебника (там же, II, 218): «Остроумие, как известно, бывает двух родов: или равномерно разлитое по всей речи, или едкое и броское. Так вот первое древние называли шутливостью, а второе - острословием». И далее в таком же духе (там же, II, 235): «Предмет мой разделяется на пять вопросов: во-первых, что такое смех; во-вторых, откуда он возникает; в-третьих, желательно ли для оратора вызывать смех; в-четвертых, в какой степени; в-пятых, какие существуют роды смешного». Родов же остроумия, по Цицерону, два: один обыгрывает предметы, другой слова (там же, II, 240). Комизм предметов, в свою очередь, бывает, по его словам, двух видов (там же, И, 243) и т. д. и т. п. Вся эта классификация, нередко сбивчивая, иллюстрируется любопытными примерами из истории римского ораторского искусства и попутным практическим комментарием Цицерона, сильно украшающим теорию. Терминология юмора у Цицерона также не отличается устойчивостью. Цицерон пытается уложить теорию юмора в рамки предмета, входящего в ораторское обучение, однако сам он убежден, что юмор - свойство природное и ему научить нельзя (там же, II, 217). Один же из главных его советов оратору, пользующемуся юмором, - это соблюдение чувства меры и принципа уместности.

Примеры цицероновской непоследовательности и компромиссов в затеваемых спорах можно продолжить. Так, например, устами одного из участников диалога - юриста Сцеволы Цицерон

107

устраивает диспут о пользе красноречия для государства (там же, I, 33-44). Сцевола утверждает, что главную пользу государству принесли благоразумие и храбрость, а также наука. Красноречие же, как, например, в случае с Гракхами, принесло государству только вред (там же, I, 38). Цицерон здесь, как и в других случаях, уходит от решения вопроса, и слова Сцеволы повисают в воздухе. Цицерона можно упрекнуть в отсутствии глубины, непоследовательности или противоречиях, когда он решает какую-нибудь философскую проблему, сталкивает красноречие и философию или дискутирует о пользе красноречия для государства и о том, что дает философия оратору, но литературный блеск и темперамент, с каким Цицерон преподносит свои идеи, усиливают их достоинства и затушевывают недостатки.

В риторической теории следует обратить внимание на некоторые особо выделенные Цицероном моменты как очень важные для оратора. Это, во-первых, трактовка общих вопросов. Цицерон придавал им особое значение. Именно тогда оратор имел возможность показать себя, когда он частное дело подводил под общий вопрос (там же, III, 120). Например, в случае с убийством Гая Гракха Луцием Опимием вместо того, чтобы обсуждать обстоятельства дела и характер действующих лиц, полагается поставить вопрос следующим образом: можно ли считать вопреки закону гражданином того, кто убил с согласия сената и во имя спасения государства? (там же, II, 134). Такая постановка вопроса дает оратору широкие возможности для поворота его в любую сторону.

И еще один момент в ораторской науке, которому Цицерон придавал большое значение, - это умение оратора воздействовать на чувства аудитории. Сам он умел это делать, как никто, и в теории он дал этому пункту разработку значительно более широкую, чем та, что существовала до него в риторических учебниках (там же, II, 178-216). Там обращение к чувствам слушателей рекомендовалось в связи с определенными частями речи, в основном со вступлением (exordium) и заключением (peroratio). Цицерон, исходя из убеждения, что люди в своих поступках чаще руководствуются чувствами, чем правилами и законами, трактует этот вопрос сам по себе, вне зависимости от частей речи и в манере, далекой от педантичности учебника. Вообще, главная заслуга Цицерона в развитии ораторской теории в том и состоит, что, оттолкнувшись от правил школьной риторики и подведя под них основу общей культуры, он поднял ее до высоты истинно гуманистической науки. Сочетание риторики и философии, римская ораторская традиция, практический опыт самого Цицерона

108

слились здесь в особый сплав, дающий основание считать Цицерона создателем своей риторической теории, которую он и излагает впервые наиболее полно в трактате «Об ораторе».

Уверенный тон диалога «Об ораторе» в трактатах 40-х годов Цицерону пришлось сменить на полемический. Тогда в красноречии вошли в моду ораторы-аттицисты, к которым среди других принадлежали поэт-неотерик Лициний Кальв, Марк Брут, Гай Юлий Цезарь. Аттицисты находили речь Цицерона чересчур изнеженной, считали, что ей недостает силы. Цицероновскому обилию мыслей и слов (ubertas sententiarum verborumque) они противопоставили скупость в словах и украшениях речи. Антицицероновское движение возникло в конце 50-х годов и сошло на нет вместе со смертью его главы Лициния Кальва. Вначале слова «азианист», «аттицист» не носили отрицательного оттенка. Они лишь определяли место оратора в римском красноречии 8 .

Азианское красноречие с его изобилием эффектов было красноречием эллинистического века; его недостатки можно отнести за счет отхода красноречия от практических дел. Аттицисты образовывали группу, объединенную, по-видимому, не только и не столько одинаковыми вкусами в красноречии, сколько общностью взглядов в значительно более широком круге вопросов 9 . В красноречии период их популярности был очень короток, но они вызвали Цицерона на спор, результатом которого явились его трактаты «Брут», «Оратор» и «О лучшем роде ораторов», где он еще раз изложил свою риторическую теорию, но уже в полемическом ключе. Он показал, что концепция аттицистов ограничена и практически не эффективна. Изложив в «Ораторе» теорию трех стилей - tenue, medium и grande, он связал ее с тремя целями оратора: docere, delectare, movere и выразительно доказал, что совершенный оратор обязан владеть всеми тремя. В «Бруте», в блестящем отступлении об аттиках, он красноречиво показывает, что истинный аттицизм шире и разнообразнее того, который взяли себе за идеал римские аттики. Ведь аттиком был не только Лисий, но и Эсхин, и Демосфен, и Деметрий Фалерский («Брут», 284-291).

Трактат «Брут» с позднейшей припиской к заглавию «seu de claris oratoribus» в хронологическом порядке излагает историю римского красноречия и неоценим как источник информации о ранних римских ораторах, зачастую единственный. Он завершается весьма любопытным автобиографическим очерком. Критериями оценки ораторов являются традиционные риторические категории. Темпераментное отступление в конце трактата об аттицизме (там же, 284-292) и характеристика двух видов азиан-

109

ского стиля (там же, 325-327) -едва ли не единственный прямой отзыв современника об этих направлениях в риторике.

«Брут» построен в форме беседы автора трактата с друзьями - Аттиком и Брутом. Цицерон, как бы продолжая прерванную некогда беседу, рассказывает им об ораторах, когда они появились, кто и каковы они были (там же, 20). Красноречие Цицерон называет здесь самым трудным из искусств, ссылаясь на ход его развития в Греции. Из всех видов искусства оно формируется последним и появляется в Афинах очень поздно, ко времени Перикла и софистов. По настоящему же оно начинает развиваться лишь с Исократа, когда появляется мысль об ораторской технике. В настоящее время, по мнению Цицерона, ораторское искусство расцветает далеко не везде. В Греции ораторы

110

есть только в Афинах, затем в Малой Азии и на Родосе, но это уже не то красноречие, что было в классическую эпоху. Перечисляя римских ораторов VI-III вв. до н. э., он в первую очередь упоминает сенаторов или тех, кому удавалось усмирять плебс и мирить его с патрициями. Так, он упоминает Луция Брута как деятеля революции 510 г., Марка Валерия и Л. Валерия Потитов, которые привели плебс назад после сецессий 484 и 449 гг. Только потому, что эти люди имели политическое влияние, Цицерон предполагает, что они должны были обладать определенными ораторскими способностями. Далее в хронологическом порядке он перечисляет своих предшественников, от большинства которых сохранились только имена. Он подробно характеризует более известных ему ораторов, и эти характеристики вместе с оценкой красноречия того или иного оратора представляют ценный источник сведений о развитии ораторского искусства в Риме до Цицерона.

Он называет Аппия Клавдия Цека, который выступил с речью против заключения мира с Пирром. Затем, после упоминания об ораторах, которые уже проходили какой-то курс обучения, чтобы уметь говорить, - Гая Фламиния, Квинта Фабия Кунктатора, Квинта Метелла, стоит имя Катона Старшего, первого оратора, от которого сохранились речи; их почти так же много, как и речей Лисия, с которым его сравнивает Цицерон. Катон писал языком простым и мужественным. Несмотря на шероховатость и архаичность стиля Катона, Цицерон оценивает его высоко.

Далее Цицерон приводит длинный список имен ораторов, старших и младших современников Катона: здесь и Гай Сульпиций Галл, и Тиберий Семпроний Гракх, и Сципион Назика Разумный, и др. Затем идут Лелий, Сципион, Сервий Сульпиций Гальба и их современники. Цицерон признает за Лелием изящество речи, но считает, что ему недостает пафоса. О Сервии Сульпиции Гальбе Цицерон пишет как об ораторе, применявшем чисто греческие патетические приемы на суде, и отмечает его речи как важный этап в истории римского красноречия. Но речи Гальбы, по свидетельству Цицерона, при чтении совсем не производили того впечатления, что при произнесении, потому что он не учился, и успех его был основан на умении подать речь, на actio.

После Гальбы до Гракхов опять следует целый список имен. Братья Гракхи были хорошими ораторами, но Гая Гракха Цицерон ставит выше Тиберия. Гай обладал большей силой и пафосом. Цицерон считает отрывок из его речи «где искать мне, несчастному, убежища» (quo me miser conferam), приведенный

111

в трактате «Об ораторе» (III, 214), классическим. Отрицательно относившийся к политике Гракхов, Цицерон тем не менее признавал за Г. Гракхом величайшее ораторское дарование. Из ораторов демократического направления Цицерон с похвалой упоминает еще Гая Тиция («Брут», 45), оратора из всадников, воспитанника латинской школы красноречия. Дальше идут уже старшие современники самого Цицерона - Луций Лициний Красс, Марк Антоний, Юлий Цезарь Страбон, Аврелий Котта и Сульпиций Руф, Катул и Муций Сцевола. Марк Антоний - ловкий, находчивый оратор, Красс - образованный оратор, близкий по духу Цицерону, знаток права; язык его отличался точностью, изяществом, остроумием. Он владел всеми видами пафоса. Цицерон ставил его выше Антония. После суждения о Крассе Цицерон делает вывод, что римскому красноречию немного остается до совершенства.

Несмотря на провозглашенный принцип не касаться в очерке своих современников, Цицерон иногда нарушает его. Устами Аттика в трактате характеризуется Гай Юлий Цезарь. Он замечателен прежде всего правильностью стиля, которой он обязан своему воспитанию и своим теоретическим трудам по грамматике, кстати, посвященным Цицерону. Лициния Кальва, главу неоатти-цистов, Цицерон называет бескровным (sanguinem deperdebat - «Брут», 283) и упрекает в чрезмерной сухости. «Этот оратор, более образованный и начитанный, чем Курион, имел и стиль более изысканный и заботливо отделанный; владел он им умно и со вкусом, однако был к себе слишком строг, всегда следил за собой, опасаясь малейшей погрешности, и этим сам себя лишал сочности и силы. Поэтому речь его, ослабленная такой чрезмерной щепетильностью, была ясна ученым и внимательным людям, но она не доходила до слушателей и до судей, для которых, собственно, и существует красноречие».

Вслед за упоминанием Лициния Кальва идет длинное отступление о неоаттицистах (там же, 284-292). Если кто-нибудь, говорит Цицерон, считает говорящим по-аттически того, кто отвергает безвкусие и одобряет у оратора чувство приличия и меры, тот прав, одобряя аттиков. Но ведь не всякий тощий, сухой и скудный способ выражения будет аттическим. И если кто-нибудь желает подражать аттикам, то пусть он скажет, кому же именно из аттиков он желает подражать. Ведь кто из аттиков больше отличается друг от друга, чем, например, Демосфен или Лисий? Аттики приняли за образец для подражания Лисия. Но Цицерон всегда утверждал, что Лисий - это не пример для истинного ора

112

тора. Речь Лисия, действительно, была образцом аттической речи, но ведь Лисий - логограф, занимавшийся преимущественно мелкими судебными делами и писавший простым стилем, а оратору нужно владеть всеми стилями, нужно обладать пафосом, нужно уметь выступать. Таким оратором был Демосфен; он являлся одновременно, по мнению Цицерона, и самым аттическим и самым лучшим оратором.

В конце своего трактата «Брут» Цицерон рассказывает о том, как учился он, слушая ораторов на форуме, в том числе и Гортензия, который был тогда первым среди адвокатов. Он упоминает о своем первом выступлении, о соперничестве с Гортензием, о своем возвышении и его падении. Он сожалеет о печальных условиях, в которые поставила красноречие гражданская война, помешавшая Бруту как оратору прославить свое имя. Себя он сравнивает с путником, запоздавшим выступить в дорогу, которого ночь республики застигла прежде, чем он успел достичь конца пути (там же, 330). Наряду с перечислением римских ораторов и их характеристикой трактат содержит большое количество практических указаний и советов оратору, различных рас-суждений на тему об ораторском искусстве. Например, в параграфах 170-172 разъясняется, что такое urbanitas (столичность), которой так гордился Цицерон, в параграфах 118-120 содержатся рассуждения о стоиках и так далее.

Трактат «Оратор» должен, по мысли Цицерона, ответить на вопрос, который Брут часто задавал Цицерону: каков высший идеал и как бы высший образ красноречия? (quae sit optima species et quasi figura dicendi - «Оратор», 2). Идеи, изложенные в этом произведении, были затронуты в трактате «О лучшем роде ораторов», который также был написан в последние годы жизни Цицерона, в горячую пору полемики с аттицистами. Вопрос об идеальном ораторе возник в связи со спором об образце для подражания. Цицерон в трактате «О лучшем роде ораторов», отвергая в качестве такого образца Лисия, говорит, что он перевел двух великих ораторов - Демосфена и Эсхина с целью показать соотечественникам мерило красноречия.

Когда говорят о высоком, среднем и простом виде, или роде, то имеют в виду не различные виды или роды красноречия, который на самом деле один, а ораторов, которые в зависимости от степени их таланта стоят ближе или дальше от идеала. Оратором будет всякий, умело обращающийся с мыслями и словами, но близость его к идеалу будет зависеть от степени его таланта. Идеальный оратор тот, кто в своей речи и поучает слушателей,

113

и доставляет им наслаждение, и подчиняет себе их волю. Первое - его долг, второе - залог его популярности, третье - необходимое условие успеха (там же, 3). Образ идеального оратора уже почти сложился в воображении Цицерона, когда он писал трактат «Об ораторе». Там глашатаем идеальных требований, предъявляемых к оратору, и образцом, приближающимся к идеалу, был Красс.

Ораторская теория Цицерона, изложенная в «Ораторе», явилась суммированием богатого практического опыта предшествующих Цицерону ораторов и его собственного и одновременно оправданием своей теории и практики, поскольку на его авторитет покушались. В трактате «Оратор» в сжатой форме Цицерон повторяет основные положения своей теории, но главное внимание уделяет здесь словесному выражению речи, теории трех стилей 10 и теории ритма.

Цицерон был великим стилистом. Даже самые рьяные его критики, в новое время порицавшие его как незадачливого политика и отрицавшие его как оратора, признавали за ним славу мастера стиля. Неоаттицисты, современники Цицерона, покушаясь на его авторитет стилиста, лишали его единственной опоры, которая у него еще оставалась после всех его политических и жизненных неудач. Поэтому оп защищает свой идеал оратора и отстаивает свою теорию в «Ораторе» с особой убежденностью и страстью 11 . Исходя из некоторой нестройности трактата, кое-кто из исследователей склонен считать, что он написан в спешке: Цицерон как бы спешил оправдаться перед современниками и защитить себя в обстановке для него весьма неблагоприятной.

Как и в трактате «Об ораторе», Цицерон останавливается здесь на необходимости широкого образования для оратора: без знания истории, права и особенно философии нет идеального оратора («Оратор», 11-18, 112-120). Он сожалеет, что мнение о необходимости эрудиции все еще не является общепринятым среди его современников. Он рассуждает об отличии красноречия от философии, софистики, истории и поэзии, размышляет о том, к лицу ли государственному деятелю полемизировать о красноречии, но главное внимание уделяет характеристике стиля и ритма, исходя из убеждения, что современный оратор должен владеть всеми тремя родами красноречия и всеми стилями речи. Вот как он характеризует свою задачу в этом трактате: нарисовать образ совершенного оратора, который не «изобретатель», не «располагатель», не «произноситель», хотя все это в нем есть, - нет, его название - ρήτωρ по-гречески и eloquens по-латыни. Всякий может

114

притязать на частичное обладание любым искусством оратора, но его главная сила - речь, т. е. словесное выражение, принадлежит ему одному (там же, 61).

Характеризуя три рода речи, он не случайно особенно подробно останавливается на простом (там же, 75-91) - именно этот род предпочитали новоявленные аттики. И, оказывается, что этот простой род далеко не прост. Правда, простой род не требует ритма, зато заставляет более внимательно следить за правильностью, чистотой и уместностью выражения. У него не будет пышности, сладостной и обильной, но он вполне может пользоваться украшениями, правда, сдержанней и реже, чем другие роды речи. Не противопоказан ему и юмор, тактичный и уместный. «Он будет таким мастером шутки и насмешки, - говорит Цицерон, - какого я никогда не видел среди новых аттиков, хотя это бесспорно и в высшей степени свойственно аттичности» (там же, 89).

Гораздо короче характеризует Цицерон умеренный (там же, 91-96) и высокий род (там же, 97-99) красноречия, утверждая, что именно красноречивый оратор - это «такой оратор, который умеет говорить о низком просто, о высоком - важно и о среднем - умеренно» (там же, 101). Соглашаясь с Брутом, что такого еще не бывало, он, тем не менее, ссылается на собственную практику, которая должна навести собеседника на мысль, что именно он более всех походит на такого оратора: «Вся моя речь за Цецину была посвящена словам интердикта: мы разъясняли скрытый смысл определениями, ссылаясь на гражданское право, уточняли двусмысленные выражения. По поводу Манилиева закона мне нужно было восхвалять Помпея: средства для восхваления дала нам умеренная речь. Дело Рабирия давало мне полное право коснуться величия римского народа: поэтому здесь мы дали полную волю разливаться нашему пламени. Но иногда это нужно смешивать и разнообразить. Какого рода красноречия нельзя найти в семи книгах моих обвинений? В речи за Габита? За Корнелия? Во многих наших защитительных речах я подобрал бы и примеры, если бы не полагал, что они достаточно известны или что желающие могут сами их подобрать». «Ни в одном роде нет такого ораторского достоинства, которого бы не было в наших речах, пусть не в совершенном виде, - скромно замечает Цицерон, - но хотя бы в виде попытки или наброска. Если мы не достигаем цели, то, по крайней мере, мы видим, к какой цели следует стремиться» (там же, 102-104). И хотя он тут же оговаривается, что он далек от восхищения собой и что даже Демосфен

115

кое в чем далек от совершенства, тем не менее моделью идеального оратора, образ которого складывается в «Ораторе», безусловно, является он сам.

Огромное значение придавал Цицерон принципу уместности (πρέπον, decorum, такт) - говорить в соответствии и согласии с предметом обсуждения: «самое трудное в речи, как и в жизни, - это понять, что в каком случае уместно. Греки это называют πρέπον, мы же назовем, если угодно, уместностью. . . Оратор к тому же должен заботиться об уместности не только в мыслях, но и в словах. Ведь не всякое положение, не всякий сан, не всякий авторитет, не всякий возраст и подавно не всякое место, время и публика допускают держаться одного для всех случаев рода мыслей и выражений... Сколь неуместно было бы, говоря о водостоках перед одним только судьей, употреблять пышные слова и общие места, а о величии римского народа рассуждать низко и просто!» (там же, 70-72). Установив это, оратор будет говорить так, «чтобы сочное не оказалось сухим, великое - мелким и наоборот, и речь его будет соответствовать и приличествовать предметам» (там же, 123-124).

Вот короткие и точные указания относительно того, что уместно в каждой части речи: «Начало - сдержанное, пока еще не воспламененное высокими словами, но богатое острыми мыслями, направленными во вред противной стороне или в защиту своей. Повествование - правдоподобное, изложенное ясно, речью не исторической, а близкой к обыденной. Далее, если дело простое, то и связь доводов будет простая как в утверждениях, так и в опровержениях: и она будет выдержана так, чтобы речь была на той же высоте, что и предмет речи. Если же дело случится такое, что в нем можно развернуть всю мощь красноречия, тогда оратор разольется шире, тогда и будет он властвовать и править душами, настраивая их, как ему угодно, т. е. как того потребуют сущность дела и обстоятельства» (там же, 124-125). «Царственное могущество речи» состоит в том, чтобы волновать и возмущать души. По Цицерону для этого есть два средства: этос и пафос (ήθος и πάθος). Первое, служащее для изображения характеров, нравов, всякого жизненного состояния, предназначено вызывать сочувствие, сострадание, второе направлено на то, чтобы вызывать более сильные чувства, способствующие победе оратора.

Цицерон особенно ценил способность оратора к пафосу, веря в его безграничные возможности: «Я - оратор посредственный (если не хуже), - говорит он, на самом деле думая, конечно,

116

обратное, - но всегда действовавший мощным натиском, не раз сбивал противника со всех позиций. Гортензий, защищая близкого человека, не смог отвечать перед нами. Катилина, человек небывалой наглости, онемел перед нашим обвинением в сенате. Курион Старший принялся было отвечать нам по частному делу большой важности, но вдруг сел на место, заявляя, что его опоили, лишив памяти. А что сказать о возбуждении сострадания? В этом у меня еще больше опыта, потому что если даже нас, защитников, выступало несколько, то все оставляли за мной заключение, и мне приходилось полагаться не на дарование, а на душевное сочувствие, чтобы создать впечатление превосходства» (там же, 129-130).

Много места в трактате уделяется теории периодической и ритмической речи (там же, 162-238) 12 . В истории античного ораторского искусства создание периодической и ритмической речи принадлежит Исократу. Римляне переняли ритм у греков; им отличались, главным образом, сторонники азианского направления в риторике. Цицерон довел это качество речи до совершенства. Музыкальность, ритмичность фраз - одно из самых замечательных свойств цицероновской речи, которое современному человеку трудно оценить, но к которому были очень чувствительны древние. Цицерон рассказывает, как негодовал зритель в театре, интуитивно ощущая нарушение ритма («Об ораторе», III, 196; «Оратор», 173): «целый театр поднимал крик, если в стихе окажется хоть один слог дольше или короче, чем следует, хотя толпа зрителей и не знает стоп, не владеет ритмами и не понимает, что, почему и в чем оскорбило ее слух; однако сама природа вложила в наши уши чуткость к долготам и краткостям звуков, так же, как и к высоким и низким тонам». Ритмичность речи облегчала путь к сердцу слушателя и тем самым способствовала достижению главной задачи оратора - убеждению. Цицерон обстоятельно объясняет, что составляет понятие «ритм» (греческому соответствует латинский эквивалент numerus). Он создается не только комбинацией слогов - долгих и кратких, но и выбором слов, порядком их расположения, симметрией выражения и объемом фраз.

Особенное значение Цицерон придавал выбору слов: «Две есть вещи, ласкающие слух: звук и ритм. Сейчас я скажу о звуке, тотчас затем о ритме. Слова должны отбираться как можно более благозвучные, но почерпнутые все же из обычной речи, а не только изысканно звучащие, как у поэтов... Поэтому будем предпочитать добротность наших слов блеску греческих» («Оратор»,

117

163-164). При выборе слов учитывался главный момент: речь воспринималась на слух, и поэтому слова должны выбираться такие, смысл которых доходит немедленно, которые могут быть понятны в самый миг произнесения. Поэтому Цицерон пользовался правильными и известными всем словами и оборотами, привычными и естественными, избегая в их выборе излишней поэтичности и чрезмерной повседневности. Он почти не употреблял архаизмов и редких слов, постоянно помня о том, что для достижения главной задачи оратора - убеждения он должен быть понятен всем.

Важное значение для ритма имеет не только выбор слов, но и их сочетание. Здесь нужно следить прежде всего за тем, «чтобы наиболее складно и притом благозвучно сочетались окончания одних с началом следующих; или за тем, чтобы самая форма и созвучия слов создавали своеобразную цельность» (там же, 149). Однако делать это надо так, чтобы усилия не были заметны. Не должна выступать наружу чрезмерность заботы об этом. После совета избегать зияния и жестких звучаний Цицерон подробно останавливается на употреблении архаизмов в современной речи, соглашаясь на их допущение при условии, что они не режут слух. «Есть два средства придать речи красоту: приятность слов и приятность ритмов, слова как бы представляют собой какой-то материал, а ритм - его отделку. Но, как и во всем остальном, здесь более древние изобретения были вызваны необходимостью, более поздние - стремлением к удовольствию» (там же, 185).

Цицерон считал, что размер не обязательно выдерживать во всем периоде, ритмическим должен быть преимущественно конец фразы - клаузула (clausula), вся фраза также должна быть стройна: «Закономерность следует соблюдать не только в сочетаниях слов, но и в завершениях, ибо в этом состоит указанное нами второе требование слуха. Завершения получаются или как бы непроизвольно - самим расположением слов, или с помощью таких слов, которые сами по себе образуют созвучия. Имеют ли они сходные падежные окончания, или соотносят равные отрезки, или противополагают противоположности - такие сочетания уже по собственной природе ритмичны, даже если к ним ничего не прибавлено намеренно. В стремлениях к такому созвучию, говорят, первым был Горгий...» (там же, 165). Иллюстрирует Цицерон такое созвучие, сознавая себя классиком, примером из своей речи за Милона: «Стало быть, судьи, есть такой закон, не нами писанный, а с нами рожденный: его мы не слы

118

хали, не читали, не учили, а от самой природы получили, почерпнули, усвоили: он в нас не от учения, а от рождения; мы им не воспитаны, а пропптаны» (там же, 165) 13 .

Цицерон произносит целые тирады в защиту ритма речи, проникнутые полемическим пафосом, направленным против аттици-стов (там же, 168-173). Он порицает тех, кто вместо того, чтобы говорить складно и законченно, говорит отрывистыми и обрубленными фразами, считая, что они просто обладают «нечеловечески грубым слухом». Он рассказывает историю ораторского ритма, начиная с Исократа, причину его возникновения, сущность ритма, отмечает стихийное стремление к ритму любой прозаической речи. Замечает, что ритм прозаической речи должен отличаться от стихотворного, хотя ораторская проза и пользуется теми же размерами, что и поэзия. Азианисты, например, в концовках (клаузулах) любили использовать дихорей - двойной хорей. Цицерон не рекомендует кончать фразу несколькими короткими слогами. Его любимые концовки - кретик в сочетании с другим кретиком, или кретик со спондеем, или трохеем, или пеон с хореем (знаменитое éssë vïdëâtür).

Таким образом, оратор, по мнению Цицерона, должен использовать все богатейшие возможности, которые предоставляет ему язык.

Он заканчивает трактат похвалой ритму, полемически заостренной против аттицистов: «Говорить таким образом (т. е. ритмично. - И. С.) хотел бы всякий и всякий говорил бы, если б мог; а кто говорил иначе, тот просто не умел этого достичь. Оттого и явились эти аттики с их неожиданным именем...» (там же, 243). «Чтобы показать, что они действительно презирают тот род красноречия, который мне любезен, пусть или они сами что-нибудь напишут в духе Исократа, или Эсхина, или Демосфена... Короче сказать, я думаю, что дело обстоит вот так: говорить стройно и складно, но без мыслей - есть недостаток разума, а говорить с мыслями, но без порядка и меры слов - есть недостаток красноречия... Истинно же красноречивый человек должен вызвать не только одобрение, но, если угодно, восторги, крики, рукоплескания» (там же, 235-236).

Цицерон требовал гармонии и сравнивал аттицистов с теми, кто пытался разъять щит Фидия (там же, 173-174). Он не был пионером ритмической речи в римском красноречии, но наиболее полная и широкая разработка теории ритма и периодической речи принадлежит ему. Он верил, что обращение к слуху аудитории было одним из самых верных залогов его ораторского успеха, -

119

и, по-видимому, не без основания. Своей ораторской теорией, которая явилась плодом его таланта, образования и богатой практики, он, как никто в римском красноречии, продемонстрировал глубокое проникновение в сущность красноречия. Он вдохнул новую жизнь в старую схоластическую доктрину, углубив и расширив ее. А его ораторская деятельность доказала умение творчески применять эту теорию на практике.

Цицерон был не только блестящим теоретиком ораторского искусства, но и гениальным оратором-практиком. Глубиной разработки теории ораторского искусства, широким и детальным охватом всех касающихся его частностей он в значительной степени обязан своей активной практической деятельности оратора.

Цицерон был оратором по преимуществу судебным. Свою первую политическую речь «О предоставлении империя Гнею Помпею» он произнес в 66 г., когда был претором, тогда как начал выступать на пятнадцать лет раньше: его первая судебная речь - за Публия Квинкция - относится к 81 г. до н. э. Правда, в то бурное время, на которое падает деятельность Цицерона, да и вообще в период республики, судебного красноречия в чистом виде фактически не существовало, так как почти каждая судебная речь имела политическую подоплеку. Девизом судебного оратора была не правда, а правдоподобие - эта «этика» находила себе оправдание в скептицизме Новой Академии. Основные приемы римского судебного красноречия с полной откровенностью описывались в риторических учебниках. Соответствующие указания на этот счет дает «Риторика для Геренния» (1, 9). Охотно разъясняет свои «секреты» и Цицерон как в теоретических трактатах, так и в речах («Об ораторе», II, 291 сл.; «За Флакка», 39 и др.) ,4 .

Усилить выгодные для подопечного моменты и ослабить невыгодные, а по возможности и вовсе обойти их стороной - основная задача защитника. Два сильнейших оружия оратора - смех и пафос - также могут не только скрыть невыгодное в деле, но и полностью извратить его. Если нельзя помочь подзащитному, то надо заботиться о том, чтобы не повредить ему. Разумеется, было бы смешно искать в судебных речах выражения личного мнения оратора: это речи, целиком зависящие от характера дела и обстоятельств («За Клуэнция», 139). В политических речах возведение необоснованных обвинений было одним из самых распространенных ораторских приемов. Слухи и сплетни становились мощным оружием в устах оратора. И обычно судили не данный проступок, а вообще человека, его характер, всю его жизнь.

120

На врага не жалели черной краски (Веррес, Клодий), подзащитного, даже бесспорно виновного, всячески обеляли (Милон, Целий). Об объективности не могло быть и речи.

Цицерон иногда склонен упрекать толпу в отсутствии вкуса, но вместе с тем он был вынужден его учитывать - римская публика любила эффектные приемы. Оратор должен был быть артистом - и Цицерон был им. Существующие правила композиции для всей речи и для каждой ее части в отдельности он соблюдал с той точностью, с какой этого требовали обстоятельства. Когда это было нужно, он с легкостью пренебрегал ими. Начало речи должно привлечь внимание судей и настроить их благосклонно, поэтому его следует заботливо отделать, так как оно задает тон всей речи; однако оно должно быть скромным по форме. Narratio - изложение обстоятельств дела, предназначенное для информации о событиях, у Цицерона нередко включало в себя и аргументацию (narratio речи «За Милона»). Для аргументации существовало огромное количество правил, и она целиком зависела от рода дела, которое вел адвокат. Все самые действенные приемы оратор оставлял на заключительную часть речи. Эти правила варьируются еще в зависимости от рода дела, которые бывали честные (honestae), позорные (turpes), сомнительные (dubiae), низкие (humiles) и т. д. Для каждой части речи существовали соответствующие украшения речи (lumina dicendi). Так, например, считалось неуместным начинать речь с олицетворения и лишь в исключительных случаях можно было применять во вступлении обращение. Цицерон дважды применяет его в политических инвективах («Речи против Катилины», I, 1 и «Речь против Ватиния», I, 1).

Цицерон - единственный римский оратор, от которого дошли до нас не только теоретические сочинения по риторике, но и сами речи, и, таким образом, современный исследователь имеет возможность сопоставить теорию и практику. Цицероновские речи записывались после произнесения. Вопрос о том, насколько речь опубликованная отличалась от произнесенной, много дискутировался в научной литературе. Наиболее консервативной точки зрения придерживался Л. Лоран 15 . Он считал, что когда Цицерон готовил речь к публикации, то стремился сохранить ее в том виде, в каком произносил. Даже в сильно переработанной для издания речи «За Милона» база защиты осталась прежней. В других речах с наибольшей вероятностью менялись лишь детали и совершенствовался стиль, а все остальное сохранялось без изменений.

121

Бесспорно, однако, что существовали различия между речью произнесенной и речью опубликованной. Как правило, речь сокращалась, иногда несколько речей объединялись в одну, добавления были редки и случайны. Воссоздавая римскую судебную процедуру, Ж. Гумбер 16 доказывает, что цицероновские речи и не могли быть опубликованы в той форме, в какой они произносились. Этого никто и не ожидал. Само существование речей, которые никогда не произносились или произносились в измененном виде (вторая «actio» против Верреса, речь за Милона, вторая филиппика), доказывает известную условность опубликованных версий. Асконий Педиан, например, в своих комментариях к речи «За Милона» как о чем-то вполне обычном сообщает (30), что Марк Брут сочинил речь в защиту Милона и издал ее, «словно он ее произнес». Правильнее всего рассматривать каждую речь в отдельности, дабы определить, что здесь могло быть добавлено или отброшено. Так, в речах «За Целия» и «За Суллу» много повторений и отступлений, явно вызванных ораторской целью. Речь «За Сестия» содержит длинные рассуждения по поводу натуры оптиматов, направленные против всяких нарушителей «мира и согласия» (96-105; 136-143), которые вряд ли можно было вынести даже в римском суде с его продолжительностью процедуры. В речи «За Фонтея», например, выпущены все юридические места, так что трудно определить, в чем Фонтей конкретно обвинялся (процесс был по делу о вымогательстве - de repetundis). Цицерон выдержал в связи с этим немало нападок позднейших исследователей.

Классический пример различия двух версий - произнесенной и опубликованной - речь «За Милона». Свою речь «За Милона» (52 г. до н. э.), обвиняемого в преднамеренном убийстве Клодия, Цицерон произносил в обстановке крайнего к себе недоброжелательства и угрожающих криков клодианцев, поэтому она получилась не такой, какой ему бы хотелось. Милон был вынужден удалиться в изгнание в Массилию. Существует мнение, что подлинная речь, произнесенная на процессе, вообще никогда не циркулировала, а свой ораторский шедевр - речь «За Милона» Цицерон как бы воссоздал заново после процесса. Однако Асконий Педиан в своих комментариях (31) пишет, что сохранилась и та речь, которую Цицерон произнес, и та, которую он написал. Читатель всех времен воспринимал речь Цицерона в опубликованной версии как литературное произведение, в его художественном единстве и оценивал ее, главным образом, с этой точки зрения. И, пожалуй, различия между речью произнесенной и речью опу

122

бликованной представляют больший интерес для историка, чем для литературоведа.

Традиционным для цицероноведения является и вопрос о соответствии цицероновских речей его собственным или обычным школьным риторическим рецептам, тем более, что история, сохранив и его теоретические трактаты, и его речи, предоставила потомкам счастливую возможность сопоставить их. Общий вывод сводится к тому, что Цицерон прошел серьезную эволюцию от относительной привязанности к правилам в своих первых речах - «За Квинкция» и «За Росция из Америи» - к разумной гибкости в речах последнего периода, демонстрируя по мере возмужания все большую творческую свободу и искусность. Его язык также претерпел эволюцию от юношеского изобилия (redundantia verborum) в первых речах до энергичного и строгого стиля «Филиппин». Одной из первых и наиболее формальной причиной того, что речи Цицерона не укладываются в строгие композиционные рамки риторических школ, называют ту, что школьные формулы были выработаны греческими риторами и базировались на греческой судебной практике, которая отличалась от римской. Греческие риторические учебники предполагали по одной речи с каждой стороны. Римская же практика допускала защиту, разделенную между несколькими адвокатами (Тацит, «Диалог об ораторах», 38; Цицерон, «Брут», 208-209). Цицерон много раз делил защиту с одним или двумя коллегами (в процессе «За Мурену», «За Целия», «За Рабирия» и др.). В подобных обстоятельствах дело делилось на части, и каждому адвокату поручалась своя часть. Цицерону обычно доставалось заключение, так как именно в конце защиты был особенно необходим его пафос («Оратор», 130; «Брут», 190).

Естественно, что в подобных случаях речь каждого из адвокатов не могла строго соответствовать риторической модели. Кроме того, в греческом суде свидетелей заслушивали до процесса, и защитник имел возможность сориентироваться. В Риме же в обычном уголовном деле свидетелей заслушивали в ходе процесса, и поэтому речь, предшествующая этому допросу, естественно, имела много общих мест и рассуждений, прямо к делу не относящихся. Так, в речах против Верреса много отступлений на тему о гуманности, о правах гражданина, о воспитании и т. п. Но были и другие причины для, казалось бы, прямо не относящихся к делу отступлений. Они диктовались требованиями момента и играли роль аргумента. Так, в речи «За Мурену», обвиненного в лихоимстве, Цицерон много говорит о его военных заслугах, о его по-

123

лезностн в тяжелое время, когда Катилина строил козни против государства. В речи «За Архия», где Цицерон преследовал цель отстоять для этого грека право римского гражданства, он произносит похвалу литературе, к которой был причастен Архий. Такие примеры можно умножить. Кроме того, отступления от основной темы часто служили удачным отвлечением, полезным для оратора и подзащитного переключением внимания аудитории. Таким образом, речи Цицерона в значительной степени зависели от практики римских судов, требований момента и непосредственной политической ситуации.

В Греции обвиняемый обычно сам вел свое дело, а защитительную речь для него писал профессионал-логограф. Советы в риторическом учебнике относительно exordium, в котором оратор должен расположить к себе судей, и относительно peroratio, в котором он должен вызвать жалость и сочувствие, исходили из греческой практики, где оратор и обвиняемый представляет собой одно лицо. Поскольку в Риме адвокат очень часто был близким человеком обвиняемого, то эти рекомендации вполне подходили и к римским условиям. Римский суд не знал государственных обвинителей: обвинителем было частное лицо; обвинитель одной стороны мог являться одновременно защитником интересов другой. В процессе Верреса Цицерон был его обвинителем и защитником сицилийцев. И обвинители и защитники, были, как правило, государственными людьми и в зависимости от своего влияния и положения легко могли оказать давление на суд. Так, в речи «За Флакка» (98) Цицерон говорит, что судьи в делах судебных должны думать прежде всего о пользе государства, тем самым подводя политическую платформу под любой судебный процесс и ставя ни во что юридическую истину. Поэтому Цицерон, например, недоумевает, почему Гортензий защищает Верреса, - ведь их вовсе не связывают дружеские отношения. И, наоборот, в своей «Дивинации против Цецилия» он доказывает, что Цецилий - обвинитель подставной, так как у него с Верресом не было никакой вражды.

Таким образом, судебные процессы очень часто являлись возможностью для кого-то свести личные счеты, а если оказывалось, что у защитника и обвинителя нет причин для вражды, то это вызывало недоумение. В деле Мурены обвинителем выступал Сульпиций, а защитником - Цицерон. Между Сульпицием и Цицероном были дружеские отношения, и Цицерон был вынужден оправдываться в том, что он выступает против Сульпиция, к которому он питает самые дружеские чувства. Атака на частную

124

жизнь обвиняемого была обычным приемом обвинения. В этом отношении показательны процессы Мурены и Целия. Цицерон упрекает Катона за нападки на Мурену, замечает, что они стали общим местом, превратились как бы в некий закон обвипения (lex quaedam accusatoria). Однако в речах «Против Верреса» он сам упивается описанием любовных похождений и беспутств Верреса. В речи за Целия он с таким же увлечением описывает беспутства Клодии. Все эти описания имеют определенный прицел: вызвать недоброжелательность к обвиняемому. В римском суде обвинитель не столько стремился доказать конкретную вину обвиняемого, сколько уничтожить его как личность. Вернее, он стремился и к тому, и к другому, в то время как защитник пытался доказать отсутствие вины и вызвать сочувствие к обвиняемому. Если сопоставить защитительные речи Цицерона с его же обвинительными речами в похожих процессах, то можно заметить, что в защитительных речах этого рода Цицерон пользуется теми же приемами, какие он в своих обвинительных речах порицал у противника.

Когда говорят об эволюции Цицерона как оратора от начала его пути до конца, то обычно ведут отсчет от речи «За Росция из Америи», а не от первой по времени произнесения речи «За Квинкция», одной из немногих, произнесенных по гражданскому делу: и дело, нетипичное для Цицерона, и налицо близость шаблону. Речь «За Квинкция» (81 г. до н. э.) имеет соответствующее правилам начало (1-10), в котором оратор должен был раскрыться, что он и делает; затем narratio (11-32), где следует изложение фактов, и divisio (33-36), содержащее определение предмета разногласия и положение, которое оратор предполагает доказать: в confirmatio оратор излагает свои аргументы (37-60), а в соп-futatio (60-84) опровергает своего оппонента; recapitulatio (85- 90) дает резюме вышеизложенного. В заключении же (регога-tio, 91-99) содержится положенный этой части речи пафос, направленный на достижение цели путем воздействия на чувства слушателей.

Речь «За Росция из Америи» (80 г. до н. э.) свидетельствует о том, что Цицерон уже обрел уверенность в себе и почувствовал определенную независимость от школьных правил. К тому же это было интересное уголовное дело с ложным обвинением в отцеубийстве; за спиной обвинителя стоял влиятельный вольноотпущенник Суллы Хрисогон. Выступление по этому делу в защиту обвиняемого, помимо адвокатской искусности, требовало и определенной гражданской смелости. Она проявилась, в частности,

125

во вступлении, где Цицерон, нарушив рекомендации для exordium, делает выпады против Хрисогона («За Росция из Америя», 6-7). Остальные части этой речи вполне соответствуют правилам. Ее завершает блестящее peroratio, способствовавшее победе Цицерона в этом процессе (139-154). Выразительна в peroratio мольба о сострадании к молодому Сексту Росцию, которого сначала обобрали, а потом пытались убить, - она демонстрирует черты знаменитого юношеского изобилия (juvenilis redundantia) Цицерона (трехкратное повторение одной и той же идеи в разных выражениях); пример многословия, характерного для ранних речей Цицерона: «Но если мы не можем добиться от Хрисогона, чтобы он удовлетворился нашими деньгами, судьи, и пощадил нашу жизнь; если нет возможности убедить его, чтобы он, отняв у нас все, принадлежащее нам, отказался от желания лишить нас этого вот света солнца, доступного всем; если для него не достаточно насытить свою алчность деньгами и ему надо еще и жестокость свою напоить кровью, то для Секста Росция остается одно прибежище, судьи, одна надежда - та же, что и для государства, - на вашу неизменную доброту и сострадание» (там же, 150).

Следующая по времени речь «За Росция-актера» («Pro Roscio comoedo»), произнесенная Цицероном после возвращения из Греции (76 г. до н. э.), носит на себе влияние азианского стиля, которое проявилось опять-таки в обилии украшений речи: бесчисленные антитезы, многократное повторение одних и тех же фигур. Семь речей, составляющих речи «Против Верреса» («Дивинация против Цецилия», речь в первой сессии, речи во второй сессии - о городской претуре, о судебном деле, о хлебном деле, о предметах искусства, о казнях), относящиеся к 70 г., по композиции и стилю представляют собой уже огромный шаг вперед, хотя и они не лишены издержек.

Дело Верреса относилось к типу уголовных дел о лихоимстве (de repetundis). Служивший до этого в Сицилии, Цицерон досконально изучил дело и с большой находчивостью раскрыл чудовищные злоупотребления Верреса, попутно не преминув напомнить о своем бескорыстии во время квестуры в Сицилии. Случай предоставил ему прекрасную возможность в речах по этому поводу проявить себя как государственного человека и высказать свои воззрения на управление провинцией, раскритиковать существующие в государстве порядки и нарисовать свой идеал сената, суда и разных магистратур. Материал речи позволил ему, оттолкнувшись от частного дела, выйти к общим вопросам, порассуждать на любимые темы о гуманности, о правах гражданина и т. п.,

126

продемонстрировав при этом свою широкую осведомленность в разном круге дел и областей знания. Из семи речей произнесены были две - дивинация против Цецилия и краткая обвинительная речь в первой сессии. Остальные пять были опубликованы, так и не будучи произнесенными. Веррес не дождался конца процесса и удалился в изгнание, поняв, что уже ничто его не спасет и что дело его проиграно.

Речи отличает продуманная композиция. В дивинации, целью которой было отвести кандидатуру подставного обвинителя Цецилия, narratio отсутствует. Речь обрамляют небольшое вступление (1-9) и заключение (66-73), основная же ее часть состоит из аргументации и распадается на две половины - confirmatio (11-26), где Цицерон доказывает, что у него есть все основания быть обвинителем на этом процессе, и confutuatio (27-65), где он приводит возражения против кандидатуры Цецилия. Обвинительная речь в первой сессии, напротив, почти целиком состоит из narratio (3-43), где Цицерон излагает козни своих противников. В остальных речах против Верреса narratio - рассказ о его злоупотреблениях занимает центральное место. Особой аргументации не требуется - факты настолько красноречивы, что говорят сами за себя и играют роль аргументов. Изложение фактов время от времени прерывается страстными обращениями к судьям, богам, самому Верресу, имеющими цель усилить впечатление от них. «Я не сомневаюсь, - говорит Цицерон, обращаясь к подсудимому, - что, хотя твоя душа не доступна человеческому чувству, хотя для тебя никогда не было ничего святого, все же теперь, среди окружающего тебя страха и опасностей, тебе приходят на ум твои преступления. Можешь ли ты хранить малейшую надежду на спасение, когда вспомнишь, каким нечестивцем, каким преступником, каким злодеем оказался ты перед бессмертными богами? Ты дерзнул ограбить храм делосского Аполлона? Ты посмел наложить на этот столь древний, столь чтимый, столь уважаемый храм свои преступные святотатственные руки?» («Речи против Верреса», II, 1, 47).

В этом патетическом месте речи видны характерные черты стиля Цицерона, его любимые приемы: обращение, риторические вопросы, градация, употребленная несколько раз.

В деле Верреса Цицерон выступал обвинителем, narratio здесь ему было выгодно. Когда же он выступал в подобных делах в качестве защитника, то старался избегать narratio. Поэтому в его речах в защиту Фонтея, Флакка, Скавра narratio фактически отсутствует; отсутствует или почти отсутствует оно и в других уголов

127

ных речах, тогда как в гражданских он от narratio не отказывается («За Квинкция», 11-33; «За Цецину», 10-23).

Формальные narrationes можно найти в таких защитительных речах по уголовным делам, как «За Милона» и «За Лигария», но это объясняется необычностью обстоятельств, в которых эти речи произносились. Правда, факты, относящиеся к делу или личности подзащитного, разбросанные по всей речи, также могли, по риторическим критериям, сойти за narratio (Квинтилиан, IV, 11, 9). Без этих фактов, естественно, не обходится ни одна речь Цицерона, «а когда применять и когда не применять рассказ - это дело сообразительности» («Об ораторе», II, 330). Из обычных, предписанных наукой частей речи, у Цицерона всегда есть вступление - exordium и заключение - peroratio. Вся же остальная речь и ее композиция зависела от материала, воли и сообразительности оратора. Далеко не всегда в речи Цицерона имеется четкое разделение - divisio, а иногда, как, например, в речи «За Клуэнция», оно входит во вступление и даже помещается впереди него (1--3).

Школьная риторика создала целую науку о спорных вопросах- систему статусов. Каждый статус требовал своих аргументов. Однако, судя по его речам, Цицерон не стремился квалифицировать дела по этой системе. «... Почти во всех наших делах, - говорил он, - во всяком случае, уголовных, защита состоит по большей части в отрицании сделанного» («Об ораторе», II, 105). Интерпретацию закона он затрагивает в речах «За Бальба» и «За Гая Рабирия» - и это у него исключение из правил. Гай Рабирий был обвинен в государственном преступлении - убийстве Луция Апулея Сатурнина, совершенном 36 лет назад. Это убийство было двойным беззаконием: посягательством на личность трибуна и нарушением неприкосновенности, гарантированной государством. Спорный вопрос в речи «За Гая Рабирия» представляет собой смесь status conjecturalis и status legitimus. Цицерон, защищавший Гая Рабирия вместе с Гортензием, доказывает, что, во-первых, обвинение в убийстве - ложное, а, во-вторых, если бы Гай Рабирий убил Луция Сатурнина, он был бы прав (18-19).

В деле с Милоном невозможно было отрицать тот очевидный факт, что Милон убил Клодия. Цицерон разработал две линии защиты: одна заключалась в том, что если это так, это должно быть оправдано. Вторая, более важная, состояла в попытке Цицерона доказать, что Клодий устроил Милону ловушку. Вопрос о ловушке был главным спорным вопросом речи (Квинтилиан, III, 11, 15). В речи типа deprecatio (просьба о прощении), когда Цицерон

128

защищал Лигария перед Цезарем, он допускал вину, но смог это сделать потому, что защита происходила не в суде. К речам того же типа относятся и две другие речи Цицерона, произнесенные в суде: «За Фонтея» и «За Флакка». В этих речах спорный вопрос квалифицируется как status conjecturalis. При этом статусе одним из главных аргументов является предшествующая жизнь подопечного, и Цицерон подробно останавливается на жизни и характерах своих клиентов. Описание прошлой жизни и характера подопечного может служить самостоятельным аргументом, а может и входить в состав других аргументов. Цицерон очень любит этот тип аргументов и редко не использует его. В речи «За Фонтея» он рассказывает о его матери и сестре-весталке (46), в речи «За Флакка» он использует жалость судей к маленькому сыну подсудимого (106). Он сам вспоминает об этой commiseratio в «Ораторе» (131). Косвенным аргументом в пользу подзащитного служит похвала ему - она способствует созданию благоприятной атмосферы и расположению к нему судей. Речи «За Фонтея» и «За Флакка» полны избитых приемов: общих мест, призывов к состраданию, критики свидетелей, т. е. тех приемов, которые Цицерон обычно порицал у других ораторов, но которые он тем не менее применял, так как на римскую публику они действовали безотказно.

Искусным применением разного характера аргументов отличается ораторский шедевр Цицерона «Речь за Милона»: здесь и предполагаемые мотивы, и предшествующая жизнь, и сравнение, также играющее роль аргумента, и косвенные улики (время, место, удобный случай), и аргументы, основанные на поведении подзащитного до и после случившегося. Один из веских доводов в пользу нужного решения основного спорного вопроса о засаде - показать, что Клодию была выгодна смерть Милона (32), тогда как Милону смерть Клодия была не нужна (34): «Как же нам доказать, что именно Клодий устроил засаду Милону? Не достаточно ли вскрыть, что Милонова смерть для этого чудища, наглого и нечестивого, важной была целью, великие сулила надежды, немалые несла выгоды? Пусть к ним обоим будет применено известное Кассиево: «кому на пользу?» С убийством Милона Клодию доставалась претура, оно избавляло его от консула, при котором он не мог творить преступления...» (32).

«Что пользы было Милону в убийстве Клодия? - спрашивает далее Цицерон.- Зачем ему было не то, что его допускать, а хотя бы желать? Затем-де, что Клодий мешал ему сделаться консулом. Отнюдь! Он шел к консульству Клодию наперекор и от этого

129

даже успешней: от меня самого ему не было столько пользы, сколько от Клодия! . . А теперь, когда Клодия нет, для Милона остались лишь общие пошлые средства искать себе чести; а та, ему одному лишь сужденная слава, что изо дня в день умножалась крушеньями бешеных умыслов Клодия, - она пала с кончиною Клодия... Пока Клодий был жив - высший сан ждал Милона незыблемо; когда Клодий, наконец-то, погиб - пошатнулись и надежды Милона» (34).

Цицерон редко применял recapitulatio или repetitio, но он не мог избежать ее в речах «Против Верреса», так как речи были длинны и материал обилен. Recapitulatio по правилам рекомендовалось в заключении. Здесь же Цицерон помещает это краткое перечисление уже упомянутых в прежних речах беспутств и преступлений Верреса в первую часть, narratio (II, 5, 31-34), как бы для того, чтобы липший раз напомнить об уже названных ранее злодеяниях перед рассказом о тех, о которых еще не успел поведать. Цицероновские речи содержат немало общих мест (loci communes), которые в принципе рекомендовались школьной риторикой. К категории общих мест можно отнести и такой прием, как certae rei quaedam amplificatio (усиление, преувеличение), который рекомендовался школьной риторикой («О подборе материала», II, 48) и который очень любил Цицерон, но его употребление Цицероном объясняется скорее особенностями эмоционального склада его характера, чем риторической выучкой.

Вот этот прием из peroratio речи «За Фонтея» (46-49): «Дева-весталка обнимает его, этого своего родного брата, и взывает к вам, судьи, и к римскому народу; она столько лет молила бессмертных богов за вас и ваших детей, что получила право умолить и вас за себя и за своего брата. Кто будет защитником, кто будет утешителем этой несчастной, если она потеряет его? Другие женщины надеются найти защитников в своих сыновьях, они могут иметь дома друга, разделяющего их радость и горе; она же, дева, не может иметь друга и милого, кроме своего брата. Берегитесь, судьи, чтобы у алтарей бессмертных богов и матери - Весты не раздавались ежедневные жалобы девы о вашем суде; берегитесь, чтобы люди не сказали, что тот неугасимый огонь, который Фонтея оберегала до сих пор ценою томительных бессонных ночей, погас от слез вашей жрицы. Весталка с мольбой простирает к вам свои руки...»

Цицерон знаменит своими патетическими заключениями. Правда, у него очень часто пафос отличал и другие части речи, и поэтому само заключение не всегда оправдывало ожидание.

130

В гражданском деле «За Цецину» пафос в заключении вообще отсутствует, но в уголовных делах Цицерон себе этого позволить не мог. Цицерон прибегал к пафосу в заключении даже тогда, когда он никак не согласовывался с характером подзащитного - так было, например, в речи «За Целия» и в речи «За Милона». Призыв к состраданию к молодому распутному Целию был вложен в уста его отца, а за Милона просил сам Цицерон.

Речь «За Милона» - очень выгодный для современного исследователя материал во многих отношениях. Комментарий грамматика Аскония Педиана позволяет увидеть, как оратор препарировал реальный материал в свою пользу. Речь «За Милона» относится к такому времени, когда кандидаты на государственные должности нередко решали свои споры с соперниками в вооруженных столкновениях, заканчивающихся убийством. Так, вражда между Клодием и Милоном завершилась вооруженной схваткой на Аппиевой дороге, затеянной рабами Клодия. Во время этой схватки Клодий был убит. Против Милона по закону, внесенному Помпеем, выбранным консулом sine collega, было возбуждено дело о незаконном домогательстве, а также о насилии и об устройстве сообществ. Обвинителями были Аппий Клавдий, племянник Клодия, Марк Антоний и Публий Валерий Непот.

Цицерон защищал Милона один. Он был напуган солдатами, криками клодианцев и присутствием Помпея, которого он знал как противника Милона, желавшего после смерти Клодия избавиться и от второго смутьяна. Цицерон с трудом овладел вниманием слушателей. Его речь оказалась слабее, чем он рассчитывал, и не смогла воздействовать на судей в нужном направлении. Милон был вынужден удалиться в изгнание. Сохранившаяся речь составлена после процесса и считается одной из лучших речей Цицерона. Она полностью соответствует риторическому шаблону, имеет все части, какие должна иметь (кроме recapitulatio), и каждая часть по-своему совершенна: классический exordium - достойный и скромный, приятный и лестный для судей и Помпея (1- 22); знаменитая narratio - ясная и краткая, с умелым отбором фактов в пользу Милона (23-31); убедительная confirmatio (32- 71); энергичная confutatio (72-91) и трогательная peroratio (92-105).

В центре речи две фигуры - Клодия и Милона, и вся речь строится на контрасте, на противопоставлении Клодия, изображенного Цицероном негодяем и разбойником с большой дороги, и Милона, которого Цицерон рисует благородным и достойным гражданином, пекущимся лишь о благе государства. Он не жа

131

леет соответствующих красок ни для одного, ни для другого. И тот, и другой образ далек, конечно, от реального, но для того, чтобы изобразить каждого из них так, как он это сделал, у Цицерона, кроме чисто ораторских, были и другие причины: Клодий был его смертным врагом, принесшим ему немало зла, а Милон - другом, в свое время способствовавшим возвращению Цицерона из изгнания.

Во вступлении вместе с лестью судьям, которых Цицерон называет здесь «красой всех сословий», и «великому» Помпею он дает характеристику «отважному Милону», которому отечество было дороже, чем жизнь, и «бешеному» Клодию, способному лишь на грабежи и поджоги. Он припоминает соответствующие поступки каждого из них и, не отрицая факта убийства, преподносит его как благо для государства. Настойчиво повторяя, что смерти такого негодяя, каким был Клодий, надо лишь радоваться, он иронизирует над трагическим отношением к убийству. Он вспоминает, сколько раз он сам с трудом спасался от «кровавых Клодиевых рук» и иронически восклицает: «Но зачем я, глупец, и себя, и Помпея, и Африкана, и Друза равняю с Публием Клодием? Без всех нас легко обойтись - лишь о гибели Клодия страждет всякое сердце. Скорбен сенат, всадники в горе, всей отчизны подточены силы: города в трауре, поселенья в отчаянии, деревни - и те тоскуют без благодетеля, без спасителя, без милостивца!» (20). Цицерон охотно пользовался всеми категориями смешного. Самым ярким примером проявления остроумия Цицерона всегда называют речь «За Целия». В речи «За Милона», как можно было видеть, Цицерон великолепно применяет иронию. Иронию использует он и в речи «За Мурену», в то время как речь «Против Пизона» и «Филиппики» славятся своим сарказмом.

Narratio речи «За Милона» знаменита тем, что включает в себя аргументацию. Главным спорным пунктом речи был вопрос о засаде. Цицерон пытался доказать, что Клодий, неоднократно угрожавший Милону, устроил ему засаду, тогда как в действительности схватка произошла случайно. В narratio он искусно отбирает такие факты и детали, которые прямо или косвенно подтверждают его мысль о коварстве Клодия и полной невиновности Милона (24-29):

«Между тем Публий Клодий узнал - это было нетрудно, - что в тринадцатый день до февральских календ по закону и обычаю Милон должен был ехать в Ланувий, где был диктатором, чтобы совершить назначение жреца. И вот за день до этого он вдруг покинул Рим - покинул Рим, пожертвовав даже мятежной сход

132

кой в тот день, где так ждали его неистовства! - для чего? Для того, разумеется, чтобы успеть в поместье своем засесть на Милона засадой: никогда он не бросил бы город, как не с тем, чтобы урвать своему преступлению время и место! А Милон в этот день был в сенате до самого конца заседания; пошел домой, переоделся, переобулся, подождал, как обычно, пока соберется жена, и тогда лишь отправился в путь... Клодий встретил его средь пути - налегке, на коне, без повозки, без поклажи, без спутников-греков, с которыми бывал он обычно, без жены, с которой бывал он всегда, между тем как наш злоумышленник, - иронизирует Цицерон, - изготовясь к заведомому убийству, ехал с женой, в повозке, в тяжелом плаще, сопровождаемый множеством женщин-рабынь и мальчиков-рабов...» (27-28).

В следующей части речи Цицерон развертывает аргументацию мотива о засаде, устроенной Клодием, основные пункты которой уже были намечены в narratio (32-71). Далее (72-92) он пытается убедить судей в том, что убийство Клодия - благо для римского народа и государства и виновник его достоин почестей, но никак не суда. Он сравнивает Милона с тираноубийцами, избавителями народа, в честь которых в Греции устраивали священные обряды, а в Риме, как это ни абсурдно, - такого спасителя ожидает тяжелая кара.

В peroratio (92-105) Цицерон воспевает мужество Милона, квалифицируя его поступок, как подвиг, говорит о ликовании, которым народ встретил весть о гибели Клодия, и просит судей оказать «милость храбрецу, о которой он даже не просит» (92). Он вкладывает в уста Милона обращение к нему, Цицерону, где содержатся такие слова (94): «О труды мои, тщетно понесенные (так он восклицает), о милые мои надежды, о праздничные мои помышления! Я, народный трибун, в тяжкий час для отечества встав за сенат, уже угасавший, встав за всадников римских, уже обессиленных, встав за всех добропорядочных людей, уже утративших влияние пред воинством Клодия, мог ли я подумать, что, они, добропорядочные люди, оставят меня без защиты? Где же сенат, за которым я шел? Где всадники, твои всадники (так говорит он мне)? Где преданность городов? Где негодование всей Италии? Где, наконец, твоя речь, твоя защита, Марк Туллий, столь многим служившая подмогой? Мне ль одному, кто но раз за тебя подвергал себя смерти, она не в силах ничем пособить?» И, выразив горестное недоумение по поводу того, что этого благодетеля отечества судьи могут обречь на изгнание, Цицерон восклицает (105): «О, блажен тот край, который примет этого мужа,

133

и неблагодарен тот, который его потеряет! Но довольно говорить мне мешают слезы, а слезами защищать запрещает Милон. Итак, умоляю и заклинаю вас, судьи: не бойтесь голосовать за то, за что высказалось в вас сердце. И поверьте: вашу доблесть, справедливость, верность сполна оценит тот, кто выбрал в этот суд самых честных, самых мудрых, самых смелых граждан!»

Действительная речь Цицерона на процессе Милона, как мы знаем, успеха не имела, зато речь, написанная им после процесса, покорила не только Милона, прочитавшего ее в ссылке, но и все последующие поколения читателей и ценителей, будучи совершенным образцом своего жанра.

Черты судебного красноречия явственно проступают и в речах совещательного типа, произнесенных в сенате, в народном собрании. Они мало согласуются с правилами школьной риторики, отступать от которых заставляла сама обстановка политических дебатов. Серию политических речей Цицерона открывает речь «О предоставлении империя Гнею Помпею (в защиту закона Манилия)», произнесенная им в 67-66 гг. - в годы претуры. Она отличается изяществом композиции, четким планом и заботой о стиле. Затем были речи периода консульства - по поводу аграрного закона, против Катилины, благодарственные речи перед сенатом и народом после возвращения из ссылки и др. Блестящим завершением этой серии речей стали четырнадцать «Филиппик». Черты судебного красноречия заметнее всего в речах об аграрном законе, что вполне понятно.

Несмотря на то, что совещательные речи было еще труднее строить по правилам, чем судебные, тем не менее какие-то особые принципы в них соблюдались. Так, Квинтилиан считал, что совещательная речь не всегда нуждается в exordium типа судебного. Он же полагал, что речь в сенате требовала внушительности, речь же на сходке, перед народом - натиска («Образование оратора», VIII, 3, 14). Однако речи Цицерона после возвращения из ссылки показывают совершенно обратное. В благодарственной речи перед сенатом («Post reditum in senatu») он рассыпается в благодарности людям, хлопотавшим за него (Помпею, Милону). Каждое слово взвешено и выверено. Но где-то он вдруг срывается и не может удержаться от грубых нападок на консулов 58 г., осыпает их бранью, что никак не подобало делать в речи перед сенатом. В благодарственной речи перед народом («Post reditum ad quirites») он мог чувствовать себя свободнее, мог позволить себе и брань, но он, напротив, торжествен и величествен. Буасье 17 считал, что и в своих политических речах Цицерон оставался су-

134

дебным оратором, что для того, чтобы быть серьезным политическим оратором, ему не хватало твердости убеждений. Выступив впервые с политической речью в 40 лет, он так и не смог отрешиться от своих адвокатских приемов 18 .

Каждый учебник риторики давал перечень фигур, которыми мог пользоваться оратор. Пользовался ими и Цицероп. Большой любитель патетики, призывов к эмоциям, Цицерон постоянно прибегал к amplificatio - усилению мысли или чувства. Риториче ские вопросы, повторы, восклицания, фигуры, берущие свое начало в разговорной речи, и софистические фигуры типа олицетворения украшают самые патетические части речей Цицерона. Ритм речи, которому Цицерон уделял большое внимание, вместе с 1и-mina dicendi служили главной цели оратора - тому, чтобы слушатель был убежден.

Неотразимый и обильный в патетических местах, Цицерон, как и подобало его идеалу истинного оратора, великолепно владел всеми тремя стилями, умело варьируя их в разных речах и разных частях одной речи. О том, каким, по мнению Цицерона, должно быть начало речи, говорилось выше. Он дает указания об этом в трактатах «Оратор» (50, 124) и «Об ораторе» (II, 315).

Во вступлении оратор должен быть блестящим и спокойным, не слишком страстным и не слишком простым. Скорее стиль вступления должен быть умеренным, но изысканным, с длинными периодами, искусно завершенными. В нем не должно быть ни шуток, ни элементов разговорного языка, так же как не должно быть фигур речи, свойственных высокому стилю, - вроде олицетворения или обращения.

Стиль narratio должен отличаться от стиля вступления: искренность, ясность и простота должны быть его главными чертами. Но Цицерон против того, чтобы повествовательный стиль narratio походил на стиль историков («Оратор», 124). Отвечая критикам narratio речи «За Милона», Квинтилиан мудро замечает, что простота этой narratio - следствие искусности (IV, 2, 57-58). Так или иначе, narratio должна сохранять видимость простоты. Стиль аргументации целиком зависит от характера дела, так что для нее нет строго ограниченных правил («Оратор», 124-125): стиль ее более прост в юридических вопросах, более энергичен в делах политических. В одной и той же речи она может опускаться до стиля разговорного и подниматься до высот стиля величавого и внушительного (как, например, в речи «За Мурену»).

Трактаты «Оратор» и «Об ораторе» не дают никаких особых указаний относительно заключения - peroratio, Несколько заме

135

чаний находится в трактате «Подразделения риторики» (52-54). Эта часть речи должна содержать главный пафос речи, самый сильный призыв к чувствам аудитории, и поэтому она может изобиловать самыми патетическими фигурами: восклицаниями, повторами, олицетворением, обращениями. Их и демонстрируют заключения таких блестящих речей Цицерона, как речи «За Милона», «Против Верреса», «Против Катилины» и др. И, само собой разумеется, эта часть речи требует особой заботы о ритме.

Несмотря на то, что для каждой части речи существовали какие-то устоявшиеся правила, вариации стиля были вполне возможны и допустимы. Так, заключение речи «За Цецину» (104) выдержано в очень спокойном стиле, речь «За Архия» оканчивается спокойными и гармоничными периодами (31-32). Ораторский талант Цицерона в том и состоял, что он следовал правилам, когда ему было это выгодно, и отступал от них, когда они ему мешали. Как оратор он был велик во всем: в аргументации, стиле, подаче. Его ораторский гений был подчинен главной задаче оратора - говорить так, .чтобы слушатель был убежден.

Но если для современников Цицерона и для него самого в момент произнесения был важен конкретный, достигнутый или не достигнутый речью результат, то последующие поколения воспринимали его опубликованную речь прежде всего как литературное произведение. Да и для самого Цицерона речь была не просто средством убеждения, но видом литературы. Он тщательно отделывал ее, готовя к печати. Искусству его словесного портрета, созданию образа путем внешней характеристики может позавидовать любой писатель; живописное изображение толпы, бытовые сцены в его речах имеют большее отношение к литературе, чем иное историческое повествование, даже и «оживленное» бытовыми подробностями. Разумеется, речь - это особый литературный жанр, во многом условный, но тем не менее в античной литературе этот жанр имел право на существование, равное с другими литературными жанрами. И была область, где красноречие имело особые заслуги перед литературой, - это область языка и стиля. Здесь трудно переоценить значение красноречия в целом и Цицерона в частности.

История и исследователи не всегда были справедливы к великому римскому оратору. Их оценки часто представляли собой крайности - или панегирик, или суровое осуждение его как личности и как политика. Однако для римского красноречия, для римской литературы, для латинского языка Цицерон - это эпоха, без которой невозможно представить себе их развитие.

Величайший римский политик и писатель, повлиявший на ораторское искусство – Марк Туллий Цицерон стал основоположником образцовой латинской прозы. Часть трактатов, работ и других сочинений сохранились до наших дней, по ним мы отследим развитие философии, литературы и истории того времени.

Ораторы и политики, в разные исторические эпохи, изучали его стилистику и использовали мудрость для создания собственных речей. Прошли тысячелетия, а учения Цицерона не утратили своей актуальности. Сегодня мы используем наследие Цицерона для совершенствования собственной речи.

Марк Тулий родился в 106г. до н. э. в Арпине. В юности он с братом переехал в Рим, где учился у философов, последователей идей Эпикура, и правоведов. В 76 он был избран квестором, так началась его юридическая и политическая карьера. Обширные знания в праве, философии и политике; дальновидность и красноречие обеспечили успех. Самые известные из речей оратора:

• против Верреса;
• против Катилины;
• в защиту Росция из Америи;
• в защиту Архии;
• в защиту Сестия;
• о консульских провинциях;
• против Марка Антония.

Постепенно Цицерон стал уделять внимание праву и теории государства, вопросам этики и морали. Это отражено в трех работах «О государстве», «О законах» и «Об ораторе». Марк Тулий отличался преданностью и бескорыстным служением на благо римского государства. К тому же он так владел мастерством красноречия, что привлекал любого слушателя на свою сторону. Риторика – так называлось это искусство в Риме.

Он был идеалистом во всем. Стремился применить свое учение не только в политике или праве, но и в обучении. Серьезное отношение к духовной и практической составляющим поставило великого оратора на первое место в педагогике. Его борьба за правое дело сослужила ему плохую службу. В 43г. до н. э. Цицерона убили на почве политических интриг.

Роль риторики в истории

Нам сложно осознать значение устной речи в культуре античности. Тогда она пользовалась почтением всех слоев общества. Во времена Рима книги писались вручную. Их было крайне мало. Люди учили любимые произведения наизусть. Работы писателей, поэтов и ораторов записывались за тем, чтобы читать произведения вслух для больших аудиторий, и так передавать мудрость и знания.

В те времена авторы не придумывали книги с интересным сюжетом. Они красиво излагали исторические, географические и естественно-научные знания. Выступления ораторов имели не только практическую, но и художественную ценность. Это было настоящее искусство. Не зря Цицерон говорил о том, что мастера слова должны доставлять удовольствие своими выступлениями.

Еще важнее тот факт, что именно риторика играла главную роль в государственных и правовых делах. Яркие речи, которые трогали души слушателей, влияли на решения и исход голосований. Сегодня политика утратила это мастерство. Агитирующие тексты мы читаем в новостных статьях, а политики читают выступления с листа или экрана. Очень мало тех, кто излагает свои мысли без подсказок, понятно и красиво.

Три главных трактата Цицерона

Цицерон написал три трактата важных для искусства риторики. В них автор раскрыл проблемы и дал подробные теоретические и практические рекомендации ораторам и философам.

• Об ораторе
• Оратор

На написание работ Марка Туллия сподвигло недовольство риторическим образованием. Он писал об идеале, образце, к которому обязан стремиться каждый, кто решил овладеть ораторским искусством. Для него важным вопросом было разностороннее развитие, знание основ истории, права, философии. Бессмысленные речи он считал главным показателем низкой квалификации. Ко всем публичным выступлениям он предъявлял следующие требования.

• Стиль речи должен соответствовать теме. Нельзя «говоря о водостоках» употреблять пышные слова, о величии римского народа рассуждать низко и просто».
• Речи нужна смысловая нагрузка. Она должна быть понятна слушателям.
• Метафоры и сравнения помогают аудитории понять обсуждаемый вопрос.
• Дикция, речевой ритм, чистый выговор – основа, без которой невозможно стать оратором.

Три работы подробно описывают структуры разных типов речей и законы их построения. Говорят об эмоциональной и смысловой нагрузке на разные части текста. Писатель считал, что одних природных талантов мало, для того чтобы овладеть искусством слова и стать хорошим писателем, оратором или поэтом. Обучение и оттачивание мастерства имели большее значение.

Краткое содержание трактатов Цицерона

Три трактата собрали весь ораторский опыт Марка Туллия на форуме, в политике и суде. Это не практический учебник, а художественное произведение, анализ исторических событий, личностей и мнение о них.

В трактатах «Об ораторе», «Брут» и «Оратор» он рассуждает о причинах, которые повлияли на то, что хороших мастеров слова были единицы. По его мнению, красноречие – слишком сложная наука, требующая профессионального мастерства и знаний. Тексты без научной подоплеки и глубокого смысла не имеют ценности.

Первое произведение написано как диалог, между Марком Антонием и Крассом. Итогом дискуссии становится понимание того, что искусство риторики, требует обучения у лучших ученых в разных областях знаний. При этом нельзя забывать, что говорить для собрания людей – это не то же самое, что говорить в среде образованных людей. Требуется работа над стилем и качеством речей.

Второе произведение подробно описывает историю развития философии и ораторства. Когда автор написал произведение «Брут», он отослал его Марку Юнию Бруту, стороннику аттицизма, который критиковался Цицероном за отсутствие фигур речи и простоту. Брут попросил разъяснить ему некоторые части текста, которые считал сомнительными.

Так, появился третий трактат «Оратор», который, по сути, был длинным письмом с разъяснениями. Именно там описан идеальный оратор, который умеет доказывать свои мысли, доставляет удовольствие подготовленными речами и умеет вдохновлять сердца.

Классификация выступлений

Цицерон разделял ораторов на три типа. Каждый из них он подробно описал в своем труде «Об ораторе».

• Первые были резкими, суровыми и решительными. Они задевали сердца слушателей разнообразными, категоричными и торжественными речами. В них не было стеснения. Это были мощные и напористые личности.
• Вторые являлись противоположностью первым. Их речи осторожны и предусмотрительны. Они разъясняли публике суть, поучая слушателей. Объясняли вопрос со всех сторон. Их выступления были прозрачными и сжатыми. Без лишнего пафоса. Как наставления учителей ученикам.
• Последние были чем-то средним. Они не относились ни к первым, ни ко вторым.

Классификация сделана по авторам, а не по стилям речи, что нам кажется привычнее. Великий оратор считал, что стиль исходит не из темы, а из подачи текста автором. Хороший мастер слова доставлял удовольствие слушателям в своей характерной, манере. Он не умалял значение темы, выбор речевого колорита для конкретной аудитории и обстоятельств. Но подчеркивал, что разносторонне подкованный человек представит себя лучше, чем дилетант. Одно и то же можно сказать пламенно и ярко или вкрадчиво и спокойно. Это зависит от того, кто выступает.

Как писать речь

Практический подход мастеров слова актуален до сих пор. Как в любом искусстве, в нем есть свои законы. Методы написания текстов, для выступлений, придуманные тысячелетия назад, используют сегодня, без изменений. Марк Тулий Цицерон, как оратор, настоятельно рекомендовал использовать следующий план.

• Продумать суть выступления.
• Изучить предмет.
• Написать тезисы в логическом порядке. Это будет план текста.
• Продумать доводы по каждому спорному пункту.
• Создать понятные метафоры.
• Написать текст.
• Запомнить речь.
• Выступить перед слушателями.

При этом необходимо выполнить несколько задач.

• Заслужить доверие слушателей.
• Четко и понятно рассказать суть, изъясняясь чисто, в стилистике соответствующей теме.
• Обозначить спорный вопрос и ответить на него.
• Укрепить свое положение в глазах аудитории.
• Опровергнуть точку зрения противника.
• В заключение речи, нужно придать себе значимость и понизить положения соперников.

Выступление можно разделить на три части: написание, запоминание, представление. Если речь читается с листа, она вызывает меньше доверия. Автор должен знать, о чем говорит.

Как Цицерон запоминал свои речи

Речи, которые произносились на форуме, были длинными. Бумаги тогда еще не было, нельзя было написать себе подсказки. Для запоминания большого количества информации Марк Туллий использовал пространственное воображение. Он разработал простой и удобный метод.

• Для того чтобы запомнить речь, следовало продумать символичные образы, которые ассоциируются с ключевыми словами, фактами, датами и цифрами. Этот метод называется мнемотехникой. Опорными точками для своих образов ораторы использовали колонны форума. Каждая, из которых, символизировала тему монолога. По ходу речи оратор переходил от одной колонны к другой, вспоминая план речи.
• Запомнить большое количество образов и связать их между собой сложно. Проще создать матрицу образов. Это основа метода. Для этого тему разбивают на смысловые блоки и придумывают по 7–10 образов для каждого из них. Потом проверяют, насколько хорошо в памяти запечатлен каждый блок. После этого связывают блоки между собой в смысловую матрицу. А потом привязывают эти образы к пространству, которое будет подсказывать следующие тезисы.

Риторика Цицерона сыграла важную роль в становлении многих авторов. Вся античная эпоха была временем устной речи. С появлением пергамента и бумаги это искусство пошло на спад. Но писать европейцы учились по работам этого мастера слова. Соблюдая принципы, которые сохранились в его произведениях. Его талант очаровывал многих писателей всех последующих эпох. Они изучали тексты для того, чтобы использовать его приемы убеждения. Он до сих пор является триумфатором, чье наследие подает пример авторам.

В начале своей карьеры Цицерон интересовался философией лишь постольку, поскольку видел в ней одну из основ ораторского образования. Он начал заниматься философией еще в молодые годы, сначала в Риме, где слушал эпикурейца Федра, академика Филона и стоика Диодота. В 79 г. Он совершает с образовательной целью поездку в Грецию. В Афинах он посещает чтения эпикурейца Зенона Сидонского и академика Антиоха Аскалонского. На Родосе состоялось его знакомство с крупным представителем стоической школы - Посидонием, с которым он продолжал поддерживать отношения и в дальнейшем.

Общефилософские воззрения Цицерона отличались эклектизмом. Его основными источниками были представители новых (эллинистических) философских школ. Хотя он часто ссылается на Платона и уверяет, что следует ему, на самом же деле глубокого знакомства и понимания философской системы Платона он не обнаруживает. В теории познания он, скорее всего, придерживается взглядов, характерных для последователей новой Академии («пробабилизм»), в вопросах этики он примыкает то к стоикам, то к перипатетикам.

Государственно-правовые теоретические взгляды Цицерона сформировались под значительным влиянием Платона, Аристотеля, Полибия, стоиков. Вместе с тем, он сумел объединить и согласовать эти учения с собственно римскими традициями в области государственно-правовой мысли, с самобытной историей римского государства и права. Творчески используя идеи своих предшественников, Цицерон сумел сформулировать целый ряд оригинальных и новых положений в сфере теории государства и права. Государство (respublica) Цицерон определяет как дело, достояние всего народа (res populi). При этом, он подчеркивает, что «народ не любое объединение людей, собранных вместе каким образом, а объединение многих людей, связанных между собой согласием в вопросах права и общностью интересов». Таким образом, государство в трактовке Цицерона выступает не только как воплощение общего интереса всех его свободных членов, что было характерно и для древнегреческих концепций, но одновременно и как согласованное правовое общение этих членов, как определенное правовое образование, «общий правопорядок». Таким образом, Цицерон стоит у истоков той юридизации понятия государства, которое в дальнейшем было много приверженцев, вплоть до современной идеи «правового государства».

Главную причину происхождения государства Цицерон видит не столько в слабости людей и их страховые, как считал Полибий, сколько в их врожденной потребности жить вместе. Вслед за Аристотелем, Цицерон считал семью начальной основой общества, с которой постепенно, естественным путем возникает государство. Он отмечает извечный основополагающий связь государства и собственности, подчеркивая, что причиной образования государства является охрана собственности. Нарушение неприкосновенности частной и государственной собственности Цицерон характеризует как пренебрежение и нарушение справедливости и права.

Возникновение государства и права не из случайного желания людей, а в соответствии с общими требованиями природы, в том числе и требований человеческой природы, в трактовке Цицерона означает, что по своей природе и сути государство и право носят божественный характер и основаны на всеобщем разуме и справедливости.

Цицерон значительное внимание уделяет рассмотрению форм государственного устройства. В зависимости от числа правителей, он различает три простые формы правления: царскую власть, власть оптиматов (аристократию) и народную власть (демократию). «Когда верховная власть находится в руках одного человека, мы называем его царем, а такое государственное устройство царской властью. Когда она находится в руках у выборных, говорится что эта гражданская община управляется волей оптиматов. Народной же (ведь она так и называется) есть такое сообщество, в которой все находится в руках народа». Каждая из этих форм должна свои положительные и отрицательные черты, но все они терпимы и могут быть достаточно прочными, если только сохраняются те основы и связи, в том числе и правовые, которые с самого начала прочно объединили людей в силу их общего участия в создании государства. «Благоволением своим нас привлекают к себе цари, мудростью - оптиматов, свободой - народы», - писал Цицерон. В то же время, при царской власти все прочие люди отстранены от участия в принятии решений и законов; народ не пользуется свободой и отстранен от власти при господстве оптиматов. При демократии, когда все решается согласно воле народа, то какой справедливый и умеренный он ни был, все же сама равенство уже несправедлива, если при ней нет различий в общественном положении. Главным недостатком этих форм является их нестабильность, которая может привести к тирании, господство клики (а как подчеркивал Цицерон, «не имеет более уродливой формы правления, чем та, при которой богатейшие люди считаются наилучшими)», либо в «безумия и произвола толпы». Эти виды господства уже не является, согласно Цицероном, формами государства, поскольку в таких случаях отсутствует само государство, как общее дело и совместный достояние всего народа, отсутствуют общие интересы и общеобязательное для всех право. Предотвратить подобное вырождение государства призвана смешанная форма государственного устройства, содержащей положительные качества трех простых форм. Главными преимуществами такого государства была бы ее стабильность и правовое равенство граждан. Собственно такой он и считает Римскую сенатскую республику. При этом, носителем царского начала были полномочия консулов, власти оптиматов - полномочия сената, народной власти - полномочия народных собраний и народных трибунов. Поэтому Цицерон подчеркивает необходимость их взаимного равновесия и равномерного распределения прав, обязанностей и полномочий между ними.

Цицерон отрицал идею имущественного равенства и считал справедливым социальное расслоение и неравенство в общественно-политическом отношении. Даже демократическое равенство, т.е. равенство всех свободных, он считал несправедливой, поскольку она игнорировала различие в социальном положении и достоинстве (достоинства) граждан.

Большое внимание в творчестве Цицерона уделяется праву. Говоря о требованиях, которые ставятся перед государственным деятелем, он подчеркивает, что, кроме того, что такой человек должен быть мудрым, справедливым, сдержанной и красноречивым, она должна быть знакома с учениями о государстве и владеть основами права, без знания которых никто не может быть справедливым.

В основе права, за Цицероном, лежит присущая природе справедливость. При этом, под справедливостью понимается вечная, неизменная и неотъемлемая свойство как природы в целом, так и человеческой природы.

Цицерон дает такое определение естественного права: «Естественный закон - это разумное положение, которое соответствует природе, распространяется на всех людей, постоянное, вечное, которое призывает к исполнению долга, приказывая; запрещая, от преступления отпугивает, оно, однако, ничего, когда этого не нужно, не приказывает честным людям и не запрещает им и влияет на бесчестных людей, приказывая им что-либо или запрещая. Предлагать полную или частичную отмену этого закона - святотатство, частично ограничивать его действие не разрешено; отменить его полностью невозможно, и мы ни постановлением сената, ни решением народа освободиться от этого закона не можем». Этот «истинный закон» - один и тот же всегда и везде, и «на все народы и на все времена будет распространяться один вечный и неизменный закон, при этом, он будет общим наставником и повелителем всех людей, как бог, создатель, судья, автор закона». Любой, кто поправ человеческую природу, своевольно не подчиняется этому закону, по мнению Цицерона, является беглецом от самого себя, который неминуемо понесет наибольшую (божью) казнь, даже если он сумеет избежать обычного человеческого наказания.

Рассматривая справедливость, Цицерон считал, что она заключается в том, чтобы каждому воздавать должное и сохранять равенство. Равенство заключается в том, что все люди формально в равной степени, но с разными фактическими предпосылками и последствиями, подпадают под действие общего принципа, который требует отдавать каждому свое. «Первое требование справедливости, - подчеркивал Цицерон, - состоит в том, чтобы никто никому не вредил, если только не будет спровоцирован на это несправедливостью, а также, чтобы все пользовались общей собственностью как общей, а частной, как своей».

Закон, устанавливаемый людьми, не должен нарушать порядка в природе и создавать право из бесправия, блага из зла, честного с нечестного. Соответствие или несоответствие человеческих законов природе и естественному праву выступает, как критерий и мерило их справедливости и несправедливости. В то же время, законы, принимаемые в том или ином государстве, должны быть не только справедливыми, но и соответствовать установленному в нем строю, традициям и обычаям предков. Важное значение Цицерон отводит вступлению (преамбуле) к закону, поскольку «закону свойственно также и стремление кое в чем убеждать, а не ко всему принуждать силой и угрозами». Цель такой преамбулы - укрепление божественного авторитета закона и использование страха божьей кары в интересах исполнения людьми своего долга и предотвращения правонарушений. Цицерон подчеркивает, что «под действие закона должны подпадать все».

Цицероном принадлежит первенство в закладке основ международного права. «Право народов» он трактует, как сочетание позитивного права разных народов и естественного права международного общения (т.е. международное право). Он сформулировал важный принцип международного права о необходимости соблюдения обязательств по международным договорам. Проводя различие между справедливыми и несправедливыми войнами, он считает несправедливой ту, которая не была объявлена. Войну Цицерон характеризует, как вынужденный акт, возможен только в случае безуспешности мирных переговоров. В качестве причины справедливой войны, он отмечает необходимость защиты государства в качестве цели - установление мира. Мыслитель выступал за гуманное обращение с пленными и побежденными.

Творческое наследие философа, в том числе его учение о государстве и праве, оказало глубокое влияние на все последующее развитие мировой культуры. Его работы находятся в центре внимания римских (стоики, юристы, историки) и христианских (Лактанций, Августин и др.) авторов, мыслителей последующих эпох (Возрождение, Новое и Новейшее время). Широко используются соответствующие высказывания Цицерона в различных прошлых и современных концепциях правового государства.

В обстановке социальной и политической борьбы конца II - начала I в. до н.э. значительное развитие получила проза: красноречие, историография, мемуарная и эпистолярная литература.

1. Ораторское искусство.

Особенного успеха достигло ораторское искусство. Благодаря разнообразно разработанному стилю оно оказало влияние на все виды литературы, и прежде всего на прозу. Развитию красноречия в Риме во многом способствовали блестящие образцы греческого ораторского искусства, которое со II в. до н.э. становится предметом тщательного изучения в специальных школах.

Со страстными речами выступали политические деятели, как, например, реформаторы братья Гракхи, особенно Гай Гракх, который был оратором исключительной силы. Увлекая народные массы даром слова, он в своих выступлениях пользовался и некоторыми театральными приемами.

Среди римских ораторов широко, например, был распространен такой прием, как показ рубцов от ран, полученных в борьбе за свободу.

В красноречии были известны два направления: азианское и аттическое. Азианский стиль отличался цветистым языком, пристрастием к афоризмам и к метрическому построению концов периода и его частей. Представителем этого направления был Гортенсий Гортал, старший современник Цицерона, консул в 69 г. до н.э.

Для аттицизма же был характерен сжатый, простой язык, каким писали греческий оратор Лисий и историк Фукидид. Аттическому направлению в Риме следовали Юлий Цезарь, поэт Лициний Кальв, республиканец Марк Юний Брут, которому Цицерон посвятил свой трактат "Брут".

Сам же Цицерон выработал средний стиль, в котором сочетались особенности азианского и аттического направлений.

2. Биография, политическая и литературная деятельность Цицерона.

Марк Туллий Цицерон, знаменитый оратор древности, олицетворяет наравне с Демосфеном высшую ступень ораторского искусства.

Цицерон жил с 106 до 43 г. до н.э. Он родился в Арпине, к юго-востоку от Рима, происходил из сословия всадников. Цицерон получил блестящее образование, изучал греческих поэтов, интересовался греческой литературой. В Риме он учился красноречию у знаменитых ораторов Антония и Красса, слушал и комментировал выступавшего на форуме известного трибуна Сульпиция, изучал теорию красноречия. Оратору необходимо было знать римское право, и Цицерон учился ему у популярного в то время юриста Сцеволы. Зная хорошо греческий язык, Цицерон познакомился с греческой философией благодаря близости с эпикурейцем Федром, стоиком Диодором и главой новоакадемической школы Филоном. У него же он научился диалектике - искусству спора и аргументации.

Хотя Цицерон не придерживался определенной философской системы, но во многих своих произведениях он излагал взгляды, близкие к стоицизму. С этой точки зрения во второй части трактата "О государстве" он рассматривает лучшего государственного деятеля, который должен обладать всеми качествами высоконравственного человека. Только он мог бы оздоровить нравы и предотвратить гибель государства. Взгляды Цицерона на лучший государственный строй изложены в первой части этого трактата. Автор приходит к заключению, что лучший государственный строй существовал в Римской республике до реформы Гракхов, когда монархия осуществлялась в лице двух консулов, власть аристократии - в лице сената, а демократии - народного собрания.

Для лучшего государства Цицерон считает правильным установить другие законы, возродить "обычай предков" (трактат "О законах").

Свой протест против тирании Цицерон выражает и в ряде произведений, в которых преобладают вопросы этики: таковы его трактаты "О дружбе", "Об обязанностях"; в последнем он порицает Цезаря, прямо называя его тираном. Он написал трактаты "О границах добра и зла", "Тускуланские беседы", "О природе богов". Цицерон не отвергает и не утверждает существования богов, признавая вместе с тем необходимость государственной религии; он решительно отвергает все чудеса и гадания (трактат "О гадании").

Вопросы философии имели для Цицерона прикладной характер и рассматривались им в зависимости от практического их значения в области этики и политики. Считая всадников "опорой" всех сословий, Цицерон не имел определенной политической платформы. Он стремился сначала приобрести расположение народа, а затем перешел на сторону оптиматов и признавал государственной основой союз всадников с нобилитетом и сенатом.

Его политическую деятельность можно охарактеризовать словами брата его Квинта Цицерона: "Пусть у тебя будет уверенность, что сенат расценивает тебя по тому, как ты жил раньше, и смотрит на тебя как на защитника его авторитета, римские всадники и богатые люди на основании прошлой жизни твоей видят в тебе ревнителя порядка и спокойствия, большинство же, поскольку речи твои в судах и на сходках показали тебя популярным, пусть считают, что ты будешь действовать в его интересах" ("О домогательстве консульства"). Первая дошедшая до нас речь (81 г. до н.э.) "В защиту Квинкция", о возвращении ему незаконно захваченного имущества принесла Цицерону успех. В ней он придерживался азианского стиля, в котором был известен его соперник Гортенсий. Еще большего успеха добился он своей речью "В защиту Росция Америнского". Защищая Росция, которого из корыстных целей родственники обвинили в убийстве родного отца, Цицерон выступил против насилий суллан-ского режима, разоблачая темные действия фаворита Суллы, Корнелия Хризогона, с помощью которого родственники хотели овладеть имуществом убитого. Цицерон выиграл этот процесс и своей оппозицией аристократии добился популярности в народе.

Из опасения репрессий со стороны Суллы Цицерон отправился в Афины и на остров Родос якобы ввиду необходимости более глубокого изучения философии и ораторского искусства. Там он слушал ритора Аполлония Молона, оказавшего влияние на стиль Цицерона. С этого времени Цицерон стал придерживаться "среднего" стиля красноречия, занимавшего середину между азианским и умеренным аттическим стилем. Блестящее образование, ораторское дарование, удачное начало адвокатской деятельности открыли Цицерону доступ к государственным должностям. Реакция против аристократии после смерти Суллы в 78 г. оказала ему в этом содействие. Первую государственную должность квестора в Западной Сицилии он занял в 76 г. до н.э. Снискав своими действиями доверие сицилийцев, Цицерон выступил в защиту их интересов против наместника Сицилии пропретора Верреса, который, пользуясь бесконтрольной властью, разграбил провинцию. Речи против Верреса имели политическое значение, так как по существу Цицерон выступал против олигархии оптиматов и одержал над ними победу, несмотря на то что судьи принадлежали к сенаторскому сословию и защитником Верреса был знаменитый Гортенсий.

В 66 г. до н.э. Цицерон был избран претором; он произносит речь "О назначении Гнея Помпея полководцем" (или "В защиту закона Манилия"). Цицерон поддерживает законопроект Манилия о предоставлении неограниченной власти для борьбы с Митридатом Гнею Помпею, которого он неумеренно восхваляет. Речь эта, защищая интересы денежных людей и направленная против нобилитета, имела большой успех. Но этой речью заканчиваются выступления Цицерона против сената и оптиматов.

Между тем демократическая партия усиливала свои требования радикальных реформ (кассация долгов, наделение бедноты землей). Это встретило явную оппозицию со стороны Цицерона, который в своих речах резко выступал против аграрного законопроекта, внесенного молодым трибуном Руллом, о закупке земли в Италии и заселении ее бедными гражданами.

Когда в 63 г. до н.э. Цицерон был избран консулом, он восстановил сенаторов и всадников против аграрных реформ. Во второй аграрной речи Цицерон резко говорит о представителях демократии, называя их смутьянами и мятежниками, угрожая, что сделает их такими смирными, что они сами будут удивлены. Цицерон клеймит позором их предводителя Люция Сергия Катилину, вокруг которого группировались лица, пострадавшие от экономического кризиса и сенатского произвола. Катилина, так же как и Цицерон, выставил в 63 г. до н.э. свою кандидатуру в консулы, но, несмотря на все старания левого крыла демократической группы провести Катилину в консулы, ей это не удалось вследствие противодействия оптиматов. Катилина составил заговор, целью которого было вооруженное восстание и убийство Цицерона.

Планы заговорщиков стали известны Цицерону благодаря хорошо организованному шпионажу. В своих четырех речах против Каталины Цицерон приписывает своему противнику всевозможные пороки и самые гнусные цели, такие, как желание поджечь Рим и уничтожить всех честных граждан.

Катилина покинул Рим с небольшим отрядом и, окруженный правительственными войсками, погиб в бою вблизи Пистории в 62 г. до н.э. Вожди радикального движения были арестованы и после незаконного суда над ними по приказанию Цицерона были задушены в тюрьме.

Заискивая перед сенатом, Цицерон в своих речах проводит лозунг союза сенаторов и всадников. Реакционная часть сената одобрила действия Цицерона по подавлению заговора Каталины и даровала ему титул "отца отечества".

Деятельность Каталины достаточно тенденциозно освещена римским историком Саллюстием. Между тем сам Цицерон в речи за Мурену (XXV) проводит следующее замечательное высказывание Каталины: "Только тот, кто сам несчастен, может быть верным заступником несчастных; не верьте, пострадавшие и обездоленные, обещаниям преуспевающих и счастливых... наименее робкий и наиболее пострадавший - вот кто должен быть призван вождем и знаменосцем угнетенных".

Жестокая расправа Цицерона со сторонниками Каталины вызвала неудовольствие популяров. С образованием первого триумвирата, куда входили Помпеи, Цезарь и Красе, Цицерон по требованию народного трибуна Клодия вынужден был в 58 г. до н.э. отправиться в изгнание. В 57 г. до н.э. Цицерон снова возвратился в Рим, но уже не имел прежнего политического влияния и занимался главным образом литературной работой. К этому времени относятся его речи в защиту народного трибуна Сестия, в защиту Милона. В это же время Цицероном был написан известный трактат "Об ораторе". В качестве проконсула в Киликии, в Малой Азии (51-50 гг. до н.э.), Цицерон приобрел популярность в войске, особенно благодаря победе над несколькими горными племенами. Солдаты провозгласили его императором (высшим военным начальником). По возвращении в Рим в конце 50 г. до н.э. Цицерон примкнул к Помпею, но после его поражения при Фарсале (48 г. до н.э.) он отказался от участия в борьбе и внешне помирился с Цезарем. Он занялся вопросами ораторского искусства, издав трактаты "Оратор", "Брут", и популяризацией греческой философии в области практической морали.

После убийства Цезаря Брутом (44 г. до н.э.) Цицерон снова вернулся в ряды активных деятелей, выступая на стороне сенатской партии, поддерживая Октавиана в борьбе против Антония. С большой резкостью и страстностью он написал 14 речей против Антония, которые, в подражание Демосфену, называются "Филиппиками". За них он был внесен в проскрипционный список и в 43 г. до н.э. убит.

Цицерон оставил сочинения по теории и истории красноречия, философские трактаты, 774 письма и 58 речей судебных и политических. Среди них, как выражение взглядов Цицерона на поэзию, особое место занимает речь в защиту греческого поэта Архия, присвоившего себе римское гражданство. Возвеличив Архия как поэта, Цицерон признает гармоническое сочетание природного дарования и усидчивой, терпеливой работы. Литературное наследство Цицерона не только дает ясное представление о его жизни и деятельности, часто не всегда принципиальной и полной компромиссов, но и рисует исторические картины бурной эпохи гражданской войны в Риме.

3. Язык и стиль речей Цицерона.

Для политического и особенно судебного оратора важно было не столько правдиво осветить суть дела, сколько изложить его так, чтобы судьи и публика, окружавшая судебный трибунал, поверили в его истинность. Отношение публики к речи оратора считалось как бы голосом народа и не могло не оказывать давления на решение судей. Поэтому исход дела зависел почти исключительно от искусства оратора. Речи Цицерона, хотя и были построены по схеме традиционной античной риторики, дают представление и о тех приемах, которыми он достигал успеха.

Цицерон сам отмечает в своих речах "обилие мыслей и слов", в большинстве случаев проистекавшее от желания оратора отвлечь внимание судей от невыгодных фактов, сосредоточить его только на полезных для успеха дела обстоятельствах, дать им необходимое освещение. В этом отношении для судебного процесса имел важное значение рассказ, который подтверждался тенденциозной аргументацией, часто извращением свидетельских показаний. В рассказ вплетались драматические эпизоды, образы, придающие речам художественную форму.

В речи против Верреса Цицерон рассказывает о казни римского гражданина Гавия, которого не имели права наказывать без суда. Его секли на площади розгами, а он, не издавая ни одного стона, только твердил: "Я римский гражданин!" Возмущаясь произволом, Цицерон восклицает: "О сладкое имя свободы! О исключительное право, связанное с нашим гражданином! О трибунская власть, которую так сильно желал римский плебс и которую наконец ему возвратили!" Эти патетические восклицания усиливали драматизм рассказа. Таким приемом варьирования стиля Цицерон пользуется нередко. Патетический тон сменяется простым, серьезность изложения - шуткой, насмешкой.

Признавая, что "оратору следует преувеличить факт", Цицерон в своих речах считает закономерной амплификацию - прием преувеличения. Так, в речи против Каталины Цицерон утверждает, что Катилина собирался поджечь Рим с 12 сторон и, покровительствуя бандитам, уничтожить всех честных людей. Цицерон не чуждался и театральных приемов, которые вызывали у его противников обвинение в его неискренности, в ложной слезливости. Желая вызвать жалость к обвиняемому в речи в защиту Милона, он говорит сам, что "от слез не может говорить", а в другом случае (речь в защиту Флакка) он поднял на руки ребенка, сына Флакка, и со слезами просил судей пощадить отца.

Применение этих приемов в соответствии с содержанием речей создает ораторский стиль. Живость его речи приобретается благодаря пользованию общенародным языком, отсутствию архаизмов и редкому употреблению греческих слов. Порой речь состоит из коротких простых предложений, порой они сменяются восклицаниями, риторическими вопросами и длинными периодами, в построении которых Цицерон следовал Демосфену. Они разделяются на части, обыкновенно имеющие метрическую форму и звучное окончание периода. Это создает впечатление ритмической прозы.

4. Риторические произведения.

В теоретических трудах о красноречии Цицерон обобщил те принципы, правила и приемы, которым следовал в своей практической деятельности. Известны его трактаты "Об ораторе" (55г.), "Брут" (46г.) и "Оратор" (46г.).

Произведение "Об ораторе" в трех книгах представляет собой диалог между двумя известными ораторами, предшественниками Цицерона - Лицинием Крассом и Марком Антонием, представителями сенатской партии. Свои взгляды Цицерон выражает устами Красса, считающего, что оратором может быть только разносторонне образованный человек. В таком ораторе Цицерон видит политического деятеля, спасителя государства в тревожное время гражданских войн.

В этом же трактате Цицерон касается построения и содержания речи, ее оформления. Видное место отводится языку, ритмичности и периодичности речи, ее произнесению, причем Цицерон ссылается на выступление актера, который мимикой, жестами добивается воздействия на душу слушателей.

В трактате "Брут", посвященном своему другу Бруту, Цицерон говорит об истории греческого и римского красноречия, останавливаясь более подробно на последнем. Содержание этого сочинения раскрывается в другом его наименовании - "О знаменитых ораторах". Большое значение этот трактат получил в эпоху Возрождения. Цель его - доказать превосходство римских ораторов перед греческими.

Цицерон считает, что недостаточно одной простоты греческого оратора Лисия - эта простота должна быть дополнена возвышенностью и силой выражения Демосфена. Давая характеристику множеству ораторов, он считает себя выдающимся римским оратором.

Наконец в трактате "Оратор" Цицерон излагает свое мнение о применении различных стилей в зависимости от содержания речи с целью убедить слушателей, произвести впечатление изяществом и красотой речи, увлечь и взволновать возвышенностью. Большое внимание уделяется периодизации речи, подробно излагается теория ритма, особенно в концовках членов периода.

5. Цицерон о красоте в природе и искусстве.

Сочинения Цицерона изобилуют рассуждениями на самые разнообразные темы поэтики, риторики, эстетики слова. Теория художественного слова у Цицерона проявляется не только в его специальных эстетических трактатах, но и в философских сочинениях, где ставятся вопросы о разной степени прекрасного, его соотношении с этическими категориями полезного и хорошего, о связи искусства с наслаждением и необходимостью.

Красота в представлении Цицерона часто имеет этический характер. В красоте (pulchritudo) есть нечто "достойное", "добродетельное", "нравственно-прекрасное". Красота, как и добродетель, полна порядка, меры, гармонии частей, умеренности, сдержанности, собранности, твердости, уравновешенности, спокойствия. Все эти качества, присущие красоте, а также неотделимость прекрасного и морального указывают на связь Цицерона с классической греческой эстетикой. Следует отметить, что Цицерон, тонко чувствующий, как выдающийся ритор, малейшие оттенки слова, пользуется для определения прекрасного целой градацией как будто бы близких, но вместе с тем чрезвычайно специфических терминов (так, "умеренность" выражается у него как moderatio, temperantia, modestia, constantia, а "красота" как pulchritudo, venustas, festivitas, lepos), которые должны переводиться на русский, конечно же, не одним однозначным словом, а умело подобранными синонимами ("умеренность" как сдержанность, собранность, скромность, твердость; "красота" как прекрасное, прелестное, милое, изящное).

Цицерон чрезвычайно высоко ставит красоту космоса и природу, являющиеся образцом для человеческого подражания. Однако никакое искусство не может состязаться с природой в изобретательности. Природа - это "наша общая мать", и все рожденное ею "совершенно в своем роде" и целесообразно по своему предназначению. Человек же превосходит все создания природы и становится совершенным духом, "абсолютным разумом", достигая добродетели.

Природа, таким образом, становится у Цицерона художницей (artifex), созидательницей так же, как она была у философов-стоиков чем-то "демиургическим", то есть "творящим", "творческим огнем", "мастером всего", "ваятельницей".

Все в мире пронизано красотой и искусством, которые присутствуют в самой ничтожной из вещей и в самых величайших. Красота именно там, где неживая природа и живой мир обращены на пользу человеку и становятся предметом искусства. Жестокость поэтому никогда не сможет быть прекрасной, так как в ней нет ничего полезного и она самый страшный враг человеческой природы. "Зато самое прекрасное (pulcherrimae res) из всего, что существует на свете,- это мощь духа и какое-то необыкновенное его величие". Прекрасно быть воздержанным и полным умеренности (temperantia), так как при этом сохраняются здоровые суждения ума, а невоздержанность (intemperantia) и неуправляемые инстинкты ведут к губительному "разрыву с разумом". Природе и ее красоте также присущи соразмерность и гармония, своеобразное согласие или "симпатия" (sympatheia). Мир, по воле божественного провидения, "вечно украшен", а все части мироздания таковы, что не может быть "ничего лучшего и ничего более прекрасного". Однако природа ничего не создала "совершенным во всех отношениях, и каждому она дала свои достоинства вместе с каким-нибудь недостатком". Поэтому идеал прекрасного недостижим, и великий художник Зевксис вынужден был обратиться к "живой красоте" нескольких девушек, создавая "совершенную женскую красоту".

Цицерон, выражая главным образом принципы классической греческой эстетики, был близок тем самым к стоикам и платоникам, что особенно заметно в том случае, когда он утверждает некий "мысленный образ" (cogitata species), созерцаемый художником в глубине собственного духа и воплощаемый в его произведении.

Цицерон пишет: "Я утверждаю, что и ни в каком другом роде нет ничего столь прекрасного, что не уступало бы той высшей красоте, подобием которой является всякая сила, как слепок является подобием лица. Ее невозможно уловить зрением, слухом или иным чувством, и мы постигаем ее лишь размышлением (cogitatione) и разумом (mente)... Так и сам художник, изображая Юпитера или Минерву, не видел никого, чей облик он мог бы воспроизвести, но в уме у него обретался некий высший образ красоты, и, созерцая его неотрывно, он устремлял искусство рук своих по его подобию" ("Оратор", 2, 8). Здесь же Цицерон разъясняет, что еще Платон называл такие "мыслимые образы" предметов "идеями", утверждая их вечность в "мысли и разуме", между тем как все остальное рождается, гибнет, течет, исчезает (там же, 3, 10).

Мысль, ярко выраженная Цицероном и ставшая достоянием многих, а не узкого круга философов, получила в дальнейшем принципиально новое значение, чуждое классике и свойственное именно эллинистическо-римскому миру. Если раньше художник "подражал" и только копировал, то теперь он является носителем идеала и творит, как искусный мастер, демиург, следуя высшим идеям.

Цицерон, таким образом, намечает такую концепцию художественной формы, которая является вполне закономерным объединением классического платонизма и аристотелизма с эллинистической философией. Цицерон решает также проблемы целесообразности и красоты. В классической эстетике Платона полезное ставилось не ниже красоты, если считать последнюю чисто эстетической категорией. Однако красота как вечная форма бытия, неотъемлемая от него самого, была уже несравнима с пользой. У поздних философов-стоиков красота соответствовала хорошей сделанности предметов, и потому красота и польза, красота и целесообразность часто отождествлялись. Цицерон же пишет:

"Но так уже устроила с непостижимым совершенством сама природа: как во всем на свете, так и в человеческой речи наибольшая польза обыкновенно несет в себе и наибольшее величие, и даже наибольшую красоту. Мы видим, что ради всеобщего благополучия и безопасности само мироздание устроено от природы именно так: небо округло, земля находится в середине и своею собственной силой держится в равновесии. Солнце обращается вокруг нее, постепенно возвышаясь вновь, луна, увеличиваясь и убавляясь, получает свет от Солнца, и по тем же пространствам движутся с разной скоростью и по разному пути пять светил. Все это настолько стройно, что при малейшем изменении не могло бы держаться вместе; настолько восхитительно, что и представить себе нельзя ничего более прекрасного. Взгляните теперь на вид и облик людей и животных и вы найдете, что все без исключения части тела у них совершенно необходимы, а весь их облик создан как бы искусством, а не случайностью" ("Об ораторе", III, 45, 178 и след.). Далее Цицерон рисует строение деревьев и переходит к искусствам, кораблям с их "изящным видом", колоннам, у которых "достоинство не уступит пользе"; крыше Капитолия, которой необходимость, а не изящество придали особый вид. Цицерон говорит о совершенстве речи, когда за "пользой и даже необходимостью в ней следует и приятность, и прелесть" (там же, 46, 189 и след.).

Цицерон отождествляет красоту и целесообразность не идеально, а чисто физически. Фронтон здания для него - произведение искусства, которое служит для стока дождевой воды, то есть в этом отождествлении есть нечто близкое стоикам раннего эллинизма. Отсюда в концепции красоты и целесообразности у Цицерона можно найти черты стоического платонизма, то есть тот эклектизм, который был близок римскому практицизму и утилитаризму.

6. Письма.

Дошедшие до нас письма Цицерона относятся к последним 25 годам его жизни. Хотя полностью вся переписка не сохранилась, но она дает богатый исторический материал жизни конца республики, знакомит с видными политическими деятелями этого времени, не говоря уже о том, что в этой переписке перед нами выступает личность Цицерона как политика, как оратора, как человека со всеми его слабыми сторонами - его тщеславием и растерянностью, которую он проявил в изгнании.

Письма Цицерона изучались еще в древнем Риме и положили начало эпистолографии. Им следовал Плиний Младший.

В средние века, а особенно в эпоху Возрождения, интересовались риторическими и философскими сочинениями Цицерона, по последним знакомились с греческими философскими школами. Гуманисты особенно ценили стиль Цицерона.

Блестящий стилист, умеющий выражать малейшие оттенки мысли, Цицерон явился создателем того изящного литературного языка, который считался образцом латинской прозы. В эпоху Просвещения рационалистические философские взгляды Цицерона оказали влияние на Вольтера и Монтескье, написавшего трактат "Дух законов".

Политические деятели буржуазной французской революции XVIII в. Мирабо и Робеспьер пользовались ораторскими приемами Цицерона.