Дом с мезонином основная мысль рассказа. Тема: идейный смысл рассказа А. П. Чехова «Дом с мезонином» (1896 г). Анализ рассказа Дом с мезонином

Повествование произведения ведется от первого лица - художника. "Дом с мезонином" посвящен тому периоду, когда рассказчик некоторое время жил в Белокуровском имении одного из уездов Т. губернии. По его словам, хозяин имения жаловался на то, что никак не может найти человека, которому смог бы излить душу.

Рассказчик во время прогулки зашел в незнакомую усадьбу, где увидел сразу двух прекрасных девушек. Спустя несколько дней в имение приехала одна из них, которая собирала деньги для пострадавших от пожара крестьян. Оказалось, что девушку зовут Лидия Волчанинова, и она проживает неподалеку от усадьбы. После смерти ее отца, который несколько лет назад был почетным советником, семья Лиды переехала в деревню, а сама она стала учительницей.

Нагрянул один из праздников, и рассказчик вместе с Белокуровым отправился к Волчаниновым, где познакомился с Екатериной Павловной, матерью Лиды, и ее младшей сестрой Женей, которую чаще всего называли Мисюсь из-за ее детской привычки так обращаться к собственной гувернантке. Дом с мезонином, в котором жила семья, выглядел вполне добротным.

Автор все чаще бывает у Волчаниновых, между ним и Мисюсь возникает взаимная симпатия. А вот с Лидой, напротив, отношения не сложились, поскольку та ненавидела праздный образ жизни и старалась произвести впечатление трудового человека. Она не любила пейзажи дома, поскольку в них не было народной тематики. Во многом Лида является главой семьи, и мать с Женей попросту старались с ней не спорить, поскольку побаивались ее нрава. В рассказе "Дом с мезонином", краткое содержание которого не позволяет раскрыть детально всех персонажей, дано подробное описание характера Лидии.

Между ней и рассказчиком происходит стычка, в ходе которой он замечает, что благотворительные работы в пользу крестьян не способны дать положительный результат, а скорее, напротив, приносят только вред. По мнению рассказчика, помощь крестьянам в лице организации больниц и школ неспособна освободить их. Наоборот, в жизни людей появляется еще больше предрассудков. Также он отметил, что за получение книг им теперь придется платить земству, что автоматически подразумевает увеличение количества работы. Лида настаивает на своем, семья поддерживает ее. Постепенно автору перестает нравиться дом с мезонином, во многом этому способствует Лидия.

Рассказчик признается Мисюсь в любви после очередной вечерней прогулки. Девушка отвечает ему взаимностью, однако сразу же рассказывает все Екатерине Павловне и сестре, предупреждая повествователя о том, что в их семье не принято хранить тайны. На следующий день герой приходит в усадьбу Волчаниновых, и Лида сообщает ему о том, что Мисюсь с матерью отправились в Пензу, после чего, скорее всего, поедут за границу.

Когда рассказчик возвращается обратно, его догоняет мальчик с запиской от Жени, в которой та извиняется перед ним и говорит о том, что не смогла не подчиниться воле сестры.

Больше автор никогда не видел семью Волчаниновых. Однажды он случайно встретился с Белокуровым и тот рассказал, что Лидия все еще живет и работает школьной учительницей. О Жене же ничего вразумительного владелец имения поведать не смог.

Герой рассказа постепенно забывает дом с мезонином и семью, в которой главной является Лидия. Только лишь в минуты горького одиночества он вспоминает о Волчаниновых и надеется на то, что когда-нибудь он снова увидит Мисюсь.

Рассказ "Дом с мезонином" входит в число лучших произведений А. П. Чехова, в 1960 году он был экранизирован.

«Дом с мезонином» — повесть А.П. Чехова. Имеет подзаголовок «Рассказ художника». Впервые опубликована в журнале «Русская мысль» (1896 г., №4).

История создания

В архиве писателя сохранились четыре предварительные записи, позволяющие проследить направление художественной идеи писателя в начале его работы над этим замыслом. В письме Е.М. Шавровой от 26 октября 1895 г. автор сообщал: «Теперь пишу маленький рассказ «Моя невеста». У меня когда-то была невеста... Мою невесту звали так: «Мисюсь». Я ее очень любил. Об этом пишу я».

К обещанному для сборника «Призыв» сроку (декабрю 1895 г.) произведение закончено не было, что объяснялось расширением чеховского замысла и изменением жанра: вместо рассказа получалась повесть, которая была завершена в феврале 1896 г.

Существует ряд источников, опираясь на которые удается определить круг прототипов героев и даже мест, изображенных в «Доме с мезонином». Так, «имение помещика Белокурова» обычно связывают с Богимовской усадьбой Е.Д. Былим-Колосовского в Тульской (в тексте: «Т-ской») губернии, где Чехов жил летом 1891 г.; «дом Волчаниновых» — с соседней с Богимовым усадьбой Даньково (одна из ее хозяек-сестер была учительницей местной школы, а о другой известно только то, что все считали ее «весьма поэтической натурой»; они-то, возможно, и явились прототипами чеховских героинь — сестер Волчаниновых). Другая версия возводит фамилию Волчаниновых по созвучию к фамилии сестер Турчаниновых, у которых в действительно существовавшем доме с мезонином в Тверской губернии (в повести: «Т-ской») гостил И.И. Левитан, а любовную коллизию повести — к сложным взаимоотношениям художника-пейзажиста с ними. Отдельные моменты были, вероятно, подсказаны Чехову опытом его работы в земстве.

Критика

По свидетельству многочисленных читательских писем, адресованных автору, повесть вызвала большой резонанс в обществе. Критика встретила «Дом с мезонином» Чехова неоднозначно. Основное внимание рецензентов было сосредоточено на так называемой концепции «малых дел» и отношении к ней главных героев — художника и Лиды. При этом однозначно осуждалась бездеятельность художника, его равнодушие к «общественной пользе». Предельно резок в своих оценках был А.М. Скабичевский, увидевший в чеховском центральном персонаже тип человека нравственно больного, психопатического, надломленного, приземленного, а потому «не нужного обществу».

Прижизненная писателю критика надолго определила основные принципы видения и интерпретации проблем, поднятых в произведении, практически сведя их к одной-единственной — теории «малых дел», «постепеновщины». Современное литературоведение преодолело такой упрощающий творческую мысль Чехова подход.

«Дом с мезонином» : анализ

Основную сюжетную линию повести составляют воспоминания художника, от лица которого идет повествование, о его «несостоявшейся любви» к очаровательной девушке Мисюсь. Действие охватывает примерно три месяца, в течение которых в жизни героев определяются многие важные вехи. Динамика человеческих судеб сопоставляется в повести с циклами самой природы, придавая образу времени глубину, второй план. События разворачиваются с начала лета до осени — от встречи к разлуке. Контраст времен года акцентирует полярность настроений героев в начале и в финале произведения.

Художник, бежавший из города от «жуткого состояния одиночества, неудовлетворенности жизнью» в загородную усадьбу, обостренно чувствует неостановимый бег неповторимых мгновений бытия. Ему негде укрыться от ощущения неопределенности, зыбкости своего существования в этом мире. Поэтому столь привлекателен для него мир усадьбы Волчаниновых, где герой видит воплощенное стабильное, гармоничное начало, понимая при этом обманчивость мечты обрести жизненный покой. Встреча с юной Мисюсь, воспринимающей жизнь во всех ее проявлениях как чудо, «заразившей» героя своим восторженным мироощущением, наконец, любовь к ней возвращают рассказчику вдохновение, желание творить, радость ощущения полноты бытия. Оба героя и в рутинной повседневности сохраняют чувство причастности к вечности, к чему-то выходящему за рамки обыденного. В этом плане Жене и художнику противостоят Лида, Белокуров, Любовь Ивановна, стремление которых к ограничению своей жизни лишь одним временным измерением — буднями — лишает их возможности по-настоящему проникнуться красотой реального мира, узнать истинную любовь.

Историческое время «Дома с мезонином» Чехова — канун нового столетия. В повести в той или иной мере писатель затрагивает множество проблем, волновавших тогдашнее русское общество (именно они-то и были восприняты критикой): человек и его предназначение, прогресс и народный быт, задачи искусства. В споре художника с Лидой слышны отзвуки полемики вокруг вопроса о роли интеллигенции в обществе и ее взаимоотношении с народом. Для Чехова очевидны как пропасть, разделяющая народ и интеллигенцию, так и необходимость поиска путей ее преодоления.

Тема времени, вечности здесь органически связана с темой красоты и реализуется в особенностях художественного пространства произведения, включающего помимо усадьбы Волчаниновых, имение Белокурова, соседние нищие деревни (Сияново, Малоземово и др.), город, откуда приезжает, точнее бежит, герой, имение в далекой Пензенской губернии, куда в финале уезжает Мисюсь. Скрытый драматизм повести проявляется и в конфликте «милого, старого дома» с окружающим миром, из которого он выделен. Именно поэтому образ дома с мезонином обретает символическое звучание, сохраняя при этом свою жизненную конкретность. Сюжетообразующее значение дома подчеркнуто самим названием произведения.

По мнению Чехова, духовная свобода невозможна без свободы перемещения в пространстве. Движение судеб Мисюсь и художника обозначены их выходом за пределы пространства дома с мезонином: добрый мирок его все же никогда не заменит безграничного, многомерного космоса большой жизни. В финале герои покидают усадьбу, куда они больше никогда не вернутся, но воспоминания о ней, о Мисюсь становятся для повествователя неким духовным прибежищем, где он ищет спасения в минуты одиночества и грусти. Дом с мезонином — осколок пространства, перемещенный в память, его «потерянный рай».

Сочинение

К рассказам А. П. Чехова как нельзя лучше подходят слова В.Г. Белинского, сказанные о малой прозе, Писатель словно «дробит жизнь по мелочи я вырывает листки из великой книги этой жизни. Соедините эти листки под один переплет, и какая обширная книга, какой огромный роман, какая многосложная поэма составилась бы из них!» Как правило, события, на которых строятся сюжеты чеховских рассказов, незначительные, обыкновенные, взятые из обычной повседневной жизни, но каждое событие психологично, предельно насыщено мыслями и переживаниями, которые вовлекают нас в свое движение. В рассказе «Дом с мезонином», одном из самых поэтических произведений писателя, перед нами старая, как мир, история влюбленных, которых разлучают. Обо всех событиях, происходящих в рассказе, нам рассказывает главный герой, и мы узнаем таким образом о его душевном состоянии.

Герой рассказа - художник-пейзажист, в душе которого назрел кризис, нравственный разлад: его труд не приносит ему удовлетворения, счастья, не заполняет его жизни сознанием того, что он делает нужное дело. У молодого человека пропадает желание работать, а потому он проводит свои дни в праздности: подолгу гуляет, читает все что под руку попадет, много спит. Во время одной из прогулок он знакомится с сестрами Волчаниновыми, и в его жизнь неожиданно врывается любовь.

Любовь окрылила художника. Его отношения с возлюбленной, младшей Волчаниновой, полны поэзии, но отчего-то в эту поэзию постоянно проникают тоскливые нотки. Мы еще не знаем, чем закончится эта история, но нас не покидает грустное чувство. В самом начале его навевает пейзаж: «Два ряда старых, тесно посаженных, очень высоких елей стояли, как две сплошные стены, образуя мрачную красивую аллею…», «…прошлогодняя листва печально шелестела под ногами, и в сумерках между деревьями прятались тени ». И сам образ девушки, которую полюбил художник, окрашен грустью. Он говорит о Мисюсь, как называли ее родные, как о ребенке, ласково, бережно.Ее «худенькоетело», «тонкиеруки», «тонкаяшея», «печальные глаза» для него «трогательно прекрасны». Он любит и ее «слабость», и ее «праздность». Художник подозревает у Жени «недюжинный ум», восхищается широтой ее воззрений и видит в ней своего доброго гения. «…Мне страстно хотелось писать только для нее, - говорит он, - я мечтал о ней, как о своей маленькой королеве, которая вместе со мной будет владеть этими деревьями, полями, туманом, зарею, этой природой, чудесной, очаровательной, среди которой я до сих пор чувствовал себя безнадежно одиноким и ненужным…»

Женя также влюблена в молодого человека. Ее чувство искреннее, чистое. Она в том прекрасном возрасте, когда все в ней тянется навстречу добру и свету. Мисюсь смотрит на возлюбленного «нежно и с восхищением», ведь он «победил ее сердце своим талантом». Ей хочется, чтобы он «ввел ее в область вечного и прекрасного, в этот

высший свет, в котором, по ее мнению, …был своим человеком…». Но их общему счастью не суждено состояться.

Автор дает нам понять, что его герои обречены на разлуку, и грусть этой разлуки чувствуется во всем, даже самая светлая сцена в рассказе - сцена объяснения молодых людей - проникнута этим чувством. Печальное настроение подчеркивают блеклые полутона ночной природы: «на пруде едва светились бледные отражения звезд» и луна «еле-еле освещала дорогу».

Наутро Мисюсь с матерью спешно уехали к теге в Пензенскую губернию. Об этом художнику холодно сообщила старшая Волчанинова, Лида. Это она потребовала от Жени, чтобы та рассталась с художником, и робкая Мисюсь не осмелилась огорчить сестру своим неповиновением, о чем сообщила возлюбленному в записке. Именно Лида оказалась той злой силой, которая погубила счастье молодых людей, полюбивших искренне и нежно.

Лида Волчанинова - красивая и умная девушка с твердым характером, твердыми убеждениями, посвятившая свою жизнь «служению народу». Она носительница философии «малых дел». Она лечит крестьян, учительствует, то есть ведет деятельность, помогающую чем-то улучшить положение народа, но никак не решающую задач его освобождения.

В споре с художником Лида отстаивает свою точку зрения с напором, категорично заявляя, что «самую несовершенную из всех библиотек и аптечек » ставит выше всех пейзажей на свете. А художник придерживается противоположной точки зрения. Он спорит с Лидой, считая, что медицинские пункты и школы только -«прибавляют звенья к великой цепи », которой опутан народ.

По его убеждению, «миллионы людей живут хуже животных - только ради куска хлеба, испытывая постоянный страх », «с раннего утра до потемок» они «гнут спины, болеют от непосильного труда, всю жизнь дрожат за голодных и больных детей… рано старятся и умирают в грязи и вони; их дети, подрастая, начинают ту же музыку, и так проходят сотни лет».

Весь ужас положения простых людей художник видит в том, что «им некогда о душе подумать, некогда вспомнить о своем образе и подобии; голод, холод, животный страх, масса труда, точно снеговые обвалы, загородили им все пути к духовной деятельности, именно к тому самому, что отличает человека от животного и составляет единственное, ради чего стоит жить».

При существующих условиях, считает он, «медицинские пункты, школы, библиотеки, аптечки… служат только порабощению», внося в жизнь этих людей «новые предрассудки», увеличивая число их потребностей, необходимость платить за эти новые блага, а значит, «сильнее гнутьспину». Но Лида уверена: «нельзя сидеть сложа руки», и гордится тем, что живет на свое учительское жалованье.

Лида смотрит узко, но зато она деятельна, а художник смотрит шире, но он только мечтатель, грезящий о прекрасном будущем. Кто из них прав? Автор не встает прямо на сторону одного из спорящих, но он однозначно дает нам понять, что не душевное тепло, нелюбовь к человеку заставляют «неизменно строгую» девушку идти по пути « служения народу». Он не говорит прямо, что свой путь старшая Вол-чанинова избрала из тщеславия или от скуки, но это чувствуется во всем повествовании, и постепенно мы перестаем верить Лиде, как не верит ей и герой рассказа.

Лида настояла на том, чтобы Мисюсь увезли, чтобы сестра больше не встречалась с художником, и сделано это было якобы ради блага Жени, с тем же самоуверенным бездушием, с каким Лида творила все свои добрые дела.

А молодые люди оказались неспособными отстоять свое право на личное счастье. Они подчинились, смирились. Вместе с Мисюсь из жизни художника ушла радость, ушла поэзия, ушла красота. Постепенно чувства стали остывать, и он продолжил свою праздную «скучную» жизнь, лишь изредка вспоминая прелесть летней ночи и дом с мезонином, где жила его любимая девушка. Но в финале неожиданно звучит светлая нота, исполненная лиризма и дающая надежду на счастье. Пусть редко, но все же «в минуты, когда меня томит одиночество и мне грустно, - пишет художник, - …мне почему-то начинает казаться, что обо мне тоже вспоминают, меня ждут и что мы встретимся… Мисюсь, где ты?»

В своих рассказах А. П. Чехов воплощал мечты о здоровом, осмысленном существовании, о духовной красоте человека, о труде как основе справедливой и честной жизни, но он также обладал даром открывать в нелегкой, безрадостной жизни утонченные натуры, находить героев с «пробуждением души». Этот дар с необыкновенной силой проявился в поэтическом рассказе «Дом с мезонином». Поведав грустную историю о любви и разлуке, автор на самом деле заставил нас задуматься о необходимости борьбы за правду и счастье, за искренность и красоту человеческих отношений, против бездушия, лицемерия, жестокости, против всего того, что уродует жизнь, губит в ней все самое светлое и прекрасное.

Рассказ А.П.Чехова «Дом с мезонином» вышел в печать 1896 г. Написана в форме воспоминания некоего художника, близко знакомого с писателем, о событиях шести или семи летней давности. Писатель вошёл в литературу начала 80-х годов 19 века под псевдонимом Антоша Чехонте и сделал себе имя на коротких юмористических и сатирических рассказах. Но уже к середине этого же десятилетия он начинает менять характеристики своего творчества, в его произведениях усиливается психологизм в изображении характеров героев, вместо смешных персонажей он начинает создавать более глубокие и противоречивые характеры. В этот период начинает формироваться свойственная только Чехову манера изложения. Именно в ней и написан рассказ «Дом с мезонином».

История создания рассказа

Осенью 1889 г. А.П.Чехова познакомился с молодой учительницей гимназии Ликой Мизиновой. Познакомила его с этой красивой, интеллигентной и обаятельной девушкой сестра Антона Павловича Мария, которая была с ней дружна. Лика довольно часто бывает в доме Чеховых. Летом 1891 г. Чеховы отдыхали в Алексино, где вместе с ними была и Лика. По дороге в Алексино она познакомилась с хозяином усадьбы Богимово Калужской губернии Былим-Колосовским. Узнав от неё, что любимый им писатель Чехов живёт на даче неподалёку от него, приглашает его в свою усадьбу на всё лето. Антон Павлович принял приглашение. Богимовское лето 1891 г. и имение хозяина легли в основу рассказа. Сам Былим-Колосовский стал прообразом Белокурова. Как и Лика прообразом Волчаниновой Лиды.

Анализ рассказа

Сюжет

В основе его история несостоявшейся любви. Рассказ ведётся от лица художника, хорошо знакомого с автором повествования. Приехав на лето в усадьбу своего знакомого Белокурова, он некоторое время проводит в одиночестве, пока друг не знакомит его с семейством Волчаниновых, состоящей из матери, Волчаниновой Екатерины Павловны и её двух дочерей, Лиды и Жени. Старшая Лида ведёт активную общественную жизнь, работает учительницей в школе и гордится тем, что не зависит от отцовского состояния. Младшая Женя все дни проводит за чтением книг. Со старшей Лидой отношения автора повествования не задались изначально на почве некоторых разногласий во взглядах на общественную жизнь.

С младшей же Женей отношения стремительно развились до взаимной симпатии и любви. В один из вечеров произошло объяснение в любви. Женя, считавшая своей обязанностью рассказать обо всём старшей сестре, рассказывает Лиде об их чувствах. Однако, старшая сестра, испытывающая к художнику не самые дружеские чувства, желая прекратить дальнейшее развитие его с Женей отношений, срочно отправляет её в другую губернию и далее в Европу. Проходит шесть или семь лет, художник случайно встречается с Белокуровым, который сообщает ему, Лида с Екатериной Павловной живут там же, а Женя домой так и не вернулась домой, следы её затерялись.

Герои произведения

В данном повествовании пять главных персонажей. Первый - это сам рассказчик, художник, отдыхающий у своего друга. Человек далеко не глупый, образованный, но совершенно пассивный. Об этом свидетельствует его отношение к известии об отъезде любимой женщины. Ему сообщают, что её куда-то отправили по желанию старшей сестры и он, зная, что Женя тоже любит его, спокойно уходит, ничего не предпринимая. Можно хотя бы предположить, что сделал бы нормальный влюблённый мужчина. Перевернул бы весь мир, но нашёл бы любимую. Здесь же мы видим только горестные воздыхания и ничего более. Подобный тип людей не вызывает особых симпатий. Пассивность и бездействие - вот его главные качества. Всё, что он может, это только разглагольствовать, философствовать и ничего не делать. Хотя это и есть основная болезнь большей части русской интеллигенции.

Следующий герой рассказа - это провинциальный помещик, приятель рассказчика Белокуров, к которому тот приехал погостить. Чтобы представить его образ, нужно просто вспомнить одного очень известного героя И.А. Гончарова. Это Обломов, точнее одна из его разновидностей.

Волчанинова Екатерина Павловна вдова тайного советника, провинциальная помещица, проживающая в своём имении по соседству с Белокуровым. В отличии от Лиды, не обременяет себя мыслями о спасении мира, но во всём соглашается с её мнением. В процессе знакомства с героями рассказа невольно возникает ощущение, что она её попросту побаивается.

Волчанинова Лида - старшая дочка Екатерины Павловны. Дама во всех отношения примечательная. Она красива, очень деятельна и активна. Сегодня бы её назвали общественницей. Не смотря на её не очень благовидный поступок, когда она своим волевым решением разлучила двух влюблённых, она вызывает симпатию. Лида - это некое подобие Рахметова в юбке. Встреться они в жизни, скорее всего, она бы влюбилась в него и пошла бы за ним куда угодно. Во всяком случае, трудно представить её на месте рассказчика, пассивно внимающего об отъезде любимого человека. Как раз таки, она бы не стала бы вздыхать и молча смотреть, как её разлучают с любимым человеком. Она являет собой новый тип женщин предреволюционной России. Скорее всего, читатель не очень бы удивился, увидев её, например, на баррикадах 1905 года.

И, наконец, Волчанинова Женя, младшая дочь Екатерины Павловны, которую все называют ласково Мисюсь. О ней автор рассказывает с особой теплотой и нежностью. Это чистое романтическое создание, безумно любящее свою маму и сестру. Волчанинова Женя и Наташа Ростова это две родные сестры. Влюбившись в художника, она считает, что должна рассказать об этом старшей сестре. Не из страха перед ней, нет, ни в коем случае! Просто её душевная чистота не представляет себе даже возможность что-то скрыть от самых близких ей людей. Это один из тех чистых женских образов русских женщин, которые описывали великие писатели. У Пушкина -это Татьяна Ларина, у Толстого Наташа Ростова.

Чехов, обрисовывая сценки из жизни своих героев не принимает сторону того или иного героя, предоставляя читателю саму делать выводы. Его характеристики не говорят прямо, плох или хорош тот или иной герой. Но, рассуждая над поступками героев, читатель сам начинает делать вполне конкретные выводы и суждения.

«Дом с мезонином» это рассказ о несбывшемся человеческом счастье и ответственность за это лежит на самих героях. Женя не смогла противиться решению сестры в силу своей молодости, а художник в силу своей инфантильности. Хотя, как говорится, всё могло быть иначе. Лида тоже вряд ли смогла быть счастлива, в силу своего характера. Таким женщинам, как она, нужен мужчина, который сильнее её. Судя по рассказу Белокурова, такого не нашлось. Разрушив, вполне возможное, счастье Жени, она так и не смогла построить своего.

То, что все сопоставления даны на контрасте (не всегда, на наш взгляд, корректном), не отменяет самого факта необходимости и неизбежности сопоставлений. Характерен в этом плане один из фрагментов работы А. Туркова: «Рискуя надоесть читателям этим сопоставлением, все же хочу обратить их внимание, что художник оказывается таким же возмутителем спокойствия, царившего в тихом “доме с мезонином”, каким был Базаров в семействе Кирсановых. Его словесная “дуэль” с Ли¬дией проходит так же яростно, как у его “предтечи” с Павлом Петровичем, и он тоже удостаивается упрека в презрении к народным нуждам» .

Любопытно и то, что вокруг этого поэтичнейшего произведения разгорелась (уже в 60-ые гг. XX в.) яростная полемика, которая по своему стилю и характеру (непримиримость и впадание в крайности обеих сторон) во многом повторяет полемику в самой повести, а до нее - в романе «Отцы и дети» и вокруг романа «Отцы и дети».

Спор, который ведут между собой художник и Лида Волчанинова, имел прямое отношение к жизни и деятельности Чехова, это был и его личный спор с Толстым, убежденным в том, что малые дела не решают социальных проблем, а лишь усугубляют царящее в обществе зло, - эту позицию в «Доме с мезонином» выражает художник: «По-моему, медицинские пункты, школы, аптечки, при существующих условиях, служат только порабощению. Народ опутан цепью великой, и вы не рубите этой цепи, а лишь прибавляете новые звенья…». Чехов в частной переписке высказывает прямо противоположное убеждение, основанное на личном опыте: «За это лето я так насобачился лечить поносы, рвоты и всякие холерины, что даже сам прихожу в восторг: утром начну, а к вечеру уж готово - больной жрать просит. Толстой вот величает нас мерзавцами, а я положительно убежден, что без нашего брата пришлось бы круто» (5, 126). Вообще эпистолярные свидетельства Чехова о борьбе с холерой похожи на сводки с фронта, и в них много благодарных и теплых слов о поставивших заслон бедствию коллегах - земских медиках.

В рассказе апологетом и субъектом кропотливых повседневных земских забот выступает Лида. Чехов наделяет ее красотой, умом, твердостью характера, целеустремленностью и в то же время - слишком резкими движениями, слишком громким голосом, чрезмерной категоричностью в суждениях, вкладывает ей в руки буквальный и символический хлыст и в конце концов делает ее разлучницей, вставшей непреодолимым препятствием между своей сестрой Женей и художником.

На то обстоятельство, что Лида наделена автобиографическими чертами, обращалось внимание многократно, причем чаще всего в вопросительно-недоумевающей форме, как, например это сделал К.Чуковский: «почему наперекор всему темпераменту, наперекор всей своей жизненной практике Чехов относится так отчуж¬денно и даже враждебно к сестре этой “Мисюсь”, к самоотверженной “общественнице” Лиде, почему он изо¬бражает ее такой пресно-скучной и будничной и озаряет таким ореолом поэтической жалости вечно праздную, безвольную Мисюсь, которая, не умея и не желая бороться за права своей человеческой личности, безропотно, по одному только слову сестры, отказывается от радостей первой любви? <…> Тот Чехов, каким мы знаем его по бесчисленным мемуарам и письмам, - земский врач, попечитель библиотек, основатель училищ,— встреться он с Лидой не в литературе, а в жизни, несомненно, стал бы ее верным союзником, а в лите¬ратуре он - ее обличитель и враг» .

На это «почему?» мы попытаемся ответить, но прежде обратим внимание на то, что автобиографичность образа Лиды не ограничивается земской деятельностью. Ее самое непростительное деяние - воспрепятствование союзу сестры и художника («она казнила любовь!») - тоже автобиографично. Чехов не раз останавливал свою сестру Машу на пути к браку, а среди потенциальных женихов, между прочим, был и художник - все тот же Левитан. «Когда бы Маша ни заговаривала с Антоном о претендентах на ее руку, его реакция была отрицательной. И хотя он никогда открыто не возражал против ее замужества, его молчание, а также (при необходимости) кое-какие закулисные хлопоты явно свидетельствовали о его неодобрении и даже сильном беспокойстве по этому поводу» . Парадоксальное сходство жизненной и описанной в рассказе ситуации дополнительно усиливается тем, что деятельной, активной, не в пример Мисюсь, Марии Павловне Чеховой «было достаточно одного неодобрительного или тревожного взгляда брата, чтобы отказать тому или иному жениху» .

И еще один любопытный штрих, позволяющий перебросить мостик между жизнью Чехова и сценой с диктовкой басни Крылова.

18 (30) сентября 1897 г. («Дом с мезонином» уже опубликован) Чехов пишет Л. Мизиновой из Биаррица, привычно перемежая информацию шуточками и «уколами»: «Когда бы Вы ни приехали, во всяком случае дайте мне знать, я приду на вокзал встретить Вас. Встречу очень любезно и буду стараться не замечать Вашего кривого бока и, чтобы доставить Вам истинное удовольствие, буду говорить с Вами только о сыроварении. / Для упражнений на французском языке я завел себе здесь француженку, 19 лет. Зовут ее Марго. Извините меня за это, пожалуйста» (7, 53). В ответном письме Лика, столь же привычно балансируя между рвущейся из души нежностью и принятым в их переписке ироническим стилем, отвечает: «…и за Вас я порадовалась, что наконец-то Вы взялись за ум и завели себе для практики француженку. Надеюсь, что моя приятельница Кувшинникова оказалась неправой относительно Вас и Вы не осрамились! Надеюсь! Пусть она Вас расшевелит хорошенько и разбудит в Вас те качества, которые находились в долгой спячке. Вдруг Вы вернетесь в Россию не кислятиной, а живым человеком - мужчиной! Что же тогда будет! Бедные Машины подруги! Ну и далось же Вам это сыроварение! Должно быть просто это зависть, так как в сыре Вы ничего не понимаете и. даже когда голодны, любите на него смотреть только издали, а не кушать (помните эту Вашу теорию!). Если и относительно своей Марго Вы держитесь того же, то мне ее очень жаль, тогда скажите, что ей кланяется ее собрат по несчастью! Я когда-то глупо сыграла роль сыра, который Вы не захотели скушать» (7, 435).

Очевидно, словесная игра вокруг «сыра» перекочевала из жизни в текст повести, а может быть, наоборот, из повести в жизнь, но, так или иначе, беспощадно-насмешливое, издевательски растянутое, акцентированное повторением «Вороне где-то бог послал кусочек сыру…» намекает не только на педантство и безапелляционность Лиды, но и на безволие и нерешительность художника, за которым, как и за Лидой, маячит автор.

О других первоистоках повести (богимовских впечатлениях, пребывании в имении «Горка» у Турчаниновых, мелиховских заботах и т.д. и т.п.) писалось не раз. Указывалось и на то, что настроение художника - состояние праздности и недовольства собой - тоже собственно чеховское: «Мне скучно. Я не знаю, что мне делать с собственной особой, так как положительно не знаю, чем мне заполнить время от полудня до ночи. Летом я не испытываю скуки, но зимой просто беда. Это называется - дух праздности» (6, 108); «Вы пишете, что мой идеал - лень. Нет, не лень. Я презираю лень, как презираю слабость и вялость душевных движений. Говорил я Вам не о лени, а о праздности, говорил притом, что праздность есть не идеал, а лишь одно из необходимых условий личного счастья» (6, 326).

А вот прямая параллель между жизнью и рождающимся рассказом: «Я пишу небольшую повесть и никак не могу ее кончить; мешают гости. С 23 декабря у меня толчется народ, и я тоскую по одиночестве, а когда остаюсь один, то злюсь и чувствую отвращение к прожитому дню. Целый день еда и разговоры, еда и разговоры» (6, 113).

26 ноября 1895 г. в письме к Шавровой-Юст Чехов сообщает: «Теперь пишу маленький рассказ: “Моя невеста”. У меня когда-то была невеста… Мою невесту звали так: “Мисюсь”. Я ее очень любил. Об этом я пишу» (6, 103). Примечателен, особенно в контексте предыдущих размышлений о жизненных истоках «Рассказа неизвестного человека» , ответ-комментарий: «…меня радует уже одна возможность того факта, что cher maître любил когда-то и что, значит, это земное чувство ему было доступно и понятно. Не делайте удивленного лица, но, право, мне почему-то кажется, что Вы слишком тонко анализируете всё и вся, чтобы полюбить, т.е. быть ослепленным хотя на время» (6, 446). Шаврова восприняла сообщение о невесте буквально, хотя это, скорее всего, игра, вживание в образ, в настроение повести. Название позже изменится на «Дом с мезонином», но и рассказ «Невеста» появится тоже.

Приведенные выше документальные фрагменты лишний раз свидетельствуют: Чехов ничуть не лукавил, когда отбивался от упреков «прототипов», - для него прототипом, прообразом, праматерией было все, что поставляла жизнь, и прежде всего - он сам. «Сырье» дробилось, перемалывалось, переваривалось в творческом тигле, преобразовывалось в художественные элементы, которые связывались между собой художественной логикой, - так что обратные проекции на жизнь, конечно, могут прояснить историю создания текста, но вряд ли могут претендовать на то, чтобы быть ключом к тексту.

Толстовское рассуждение о том, что художественная мысль, изъятая из системы художественных сцеплений, «страшно понижается», применительно к Чехову справедливо десятикратно, ибо у Чехова плотность и густота подтекстуальных смыслов существенно увеличена сравнительно с произведениями того же Толстого за счет авторского «объективизма», лаконизма и множественности тончайших невербализованных нитей-связей между фразами и образами, чем и создается настроение, интонация, атмосфера. Именно поэтому возникает, как и в случае Тургенева, столько разночтений, вплоть до контрастно-несовместимых между собой интерпретаций.

В отличие от многих своих коллег, пытавшихся расчленить героев «Дома с мезонином» на правых и виноватых и занять однозначную позицию относительно поднятых в рассказе проблем, Б.Ф. Егоров, приступая к структурному анализу произведения, замечает: «Начиная с первой встре¬чи, с четвертого абзаца первой главы, герой рассказа и две сестры Волчаниновых образуют сложный психологи¬ческий треугольник, который может быть осмыслен лишь при учете всех трех персонажей вместе» . Это действительно тот случай, когда контекстуальные связи не менее важны, чем сами связуемые элементы, а очевидные контрасты таят в себе скрытые созвучия.

Уже сам способ «наведения фокуса» настраивает на бережное, пристальное и собирательное вглядывание. В письмах 1891 г. из Алексина-Богимова есть не только внешние приметы будущего чеховского варианта дворянского гнезда, но и то эмоциональное зерно, из которого вырастет эмоциональное состояние героя-художника. Перечисляя приметы реальной «поэтической усадьбы», Чехов пишет: «Что за прелесть, если бы Вы знали! Комнаты громадные, как в Благородном собрании, парк дивный, с такими аллеями, каких я никогда не видел…» (4, 232). Вот это изумление - «никогда не видел» - в рассказе преображается в узнавание особого рода. Художник «нечаянно забрел в какую-то незнакомую усадьбу», углубился в еловые, потом липовые аллеи, сквозь дремотное садовое запустение вышел к дому с мезонином, за которым открылась идиллическая панорама: пруд, ивы, деревня, колокольня с горящим на кресте солнцем, - все словно во сне (именно так это и будет охарактеризовано ниже): «На миг на меня повеяло очарованием чего-то родного, очень знакомого, будто я уже видел эту самую панораму когда-то в детстве». Картина обретает законченность и полноту явлением двух прелестных девушек у белых каменных ворот со львами.

Дальше в рассказе сестры Волчаниновы ни разу больше не будут так спокойно, картинно, словно позируя, (это все видит художник! ) стоять рядом. Но здесь они еще не обрели свою именную и личностную идентичность, хотя портретно-психологическое различие уже обозначено, - здесь еще длится вхождение в заново открываемый и в то же время как будто очень знакомый, родной мир: «мне показалось, что и эти два милых лица мне давно уже знакомы. И я вернулся домой с таким чувством, как будто видел хороший сон». Никогда не видел - будто видел когда-то в детстве - как будто видел хороший сон… Сон, навеянный «усадебным» романом: «О, как мило стоишь ты над моим прудом!» - именно так все и начинается в чеховском рассказе, как это когда-то видел Лаврецкий. «Я читаю Тургенева. Прелесть…» (5, 171, 311).

Далее рассказ перестает быть сном-воспоминанием, наполняется конкретикой, в том числе вполне прозаичной, причем в немалой степени этому способствует своими разговорами про погорельцев, председателя управы Балагина, библиотеках, аптечках и прочем старшая из сестер - Лида. Собственно, она и инициирует переход отстраненного художнического созерцания в активное общение с семьей Волчаниновых: приглашает художника в гости. Но включение в обыденную жизнь усадьбы («мы играли в крокет и lown-tennis, гуляли по саду, разговаривали, потом долго ужинали») не развеивает поэтического и вместе с тем теплого, «домашнего» ощущения: «мне было как-то по себе в этом небольшом уютном доме, <…>, и всё мне казалось молодым и чистым, благодаря присутствию Лиды и Мисюсь, и всё дышало порядочностью».

При обилии точных характеристических деталей, описывающих обстановку и новых знакомых, эмоциональное впечатление художника нерасчлененное - от всего вместе, а не от кого-то конкретно, ощущение общности - «мы». Однако это возникшее было единство уже в следующей главке распадается на контрастные составляющие: томимый недовольством собой, но неизменно праздный художник - всегда занятая делом, строгая Лида - праздная без томления, просто по-детски праздная и беспечная Мисюсь. Еще резче обозначаются оценочные контрасты: «Я был ей не симпатичен», «Лида <…> презирала во мне чужого» - а Мисюсь, наблюдая за тем, как художник пишет этюд, «смотрела с восхищением», а когда он рассуждал о «вечном и прекрасном», «слушала, верила и не требовала доказательств».

Подчеркнем: так это видит, воспринимает и описывает художник. Причем его собственные эмоциональные оценки, его реакция на девушек, особенно на Лиду, носит преимущественно отраженный , ответный характер: «Внешним образом она никак не выражала своего нерасположения ко мне, но я чувствовал его и, сидя на нижней ступени террасы, испытывал раздражение». Это раздражение , порожденное впечатлением от Лидиного нерасположения, в свою очередь, порождает выпад против Лидиной земской деятельности. То есть полемика о целесообразности «малых дел» - лечить или не лечить, учить или не учить мужиков - возникает не как самозначимый принципиальный спор, а как результат психологического напряжения между героями. Именно так провоцируются и подстегиваются дебаты между Базаровым и Павлом Петровичем - попытки анализировать взгляды Базарова на основании выдернутых из контекста реплик приводят к неизбежным выпрямлениям и натяжкам .

В «Доме с мезонином» значимость психологической подоплеки идеологических деклараций дополнительно усилена тем, что все комментарии мы получаем из одного источника - от художника. Его праздно-созерцательное состояние вообще не очень вяжется с полемической горячностью, с очевидным впаданием в крайности, в «противоположные общие места», как называл это Базаров, - ну какие могут быть университеты там, где нет элементарной грамотности? и как могут все сообща отдавать свой досуг наукам и искусствам, да еще всем миром искать смысл жизни? Договорившись до этих благоглупостей в духе знаменитого сна Веры Павловны, художник сам перечеркивает все сказанное финальной нигилистической выходкой - «Ничего не нужно, пусть земля провалиться в тартарары!»

Это Лидины аптечки его раздражили до такой степени? А может быть, то, что красивая Лида так упорно его игнорирует? А она его действительно игнорирует? К чему тогда эти демонстрации - «Это для вас неинтересно»? Не обращала бы просто внимания, и все. И почему у нее горело лицо после спора и, «чтобы скрыть волнение, она низко, точно близорукая, нагнулась к столу и делала вид, что читает газету»? Художник комментирует: «Мое присутствие было неприятно». Исчерпывающее ли это объяснение? Нет ли у Лидиного волнения и пылающих щек более сложной психологической подоплеки? И почему он сам так горячится? Но при этом, несмотря на столь очевидные разногласия и полемическую непримиримость, не испытывает к Лиде ни малейшей неприязни. Он тщательно фиксирует отношение к себе: я ей несимпатичен, мое присутствие неприятно - но ответного отторжения нет. Более того, несмотря ни на какие споры, в нем сохраняется изначальное ощущение прелести совокупного усадебного мира. Вот бы разоблачительно уцепиться за хлыст в Лидиных руках, за ее демонстративную деловитость и пренебрежительное по отношению к близким опоздание к обеду, а вместо этого он признается: «Все эти мелкие подробности я почему-то помню и люблю, и весь этот день живо помню, хотя не произошло ничего особенного».

После бурного спора художник покидает дом и в грустной августовской ночи у тех самых ворот со львами, с которых все начиналось, встречает ожидающую его Женю. Короткий обмен репликами продолжает полемическую тему, но безо всякого полемического накала; уже было простились, но - «мне стало жутко от мысли, что я останусь один, раздраженный, недовольный собой и людьми», и вот тут-то - на излете лета и в конце рассказа - после «идеологической» кульминации - возникает (или целенаправленно, хотя, может быть, и бессознательно создается героем?) кульминация эмоциональная: сначала это объяснение в любви к Жене про себя и для себя (!), затем бессловесные объятия и поцелуи.

Не высказанное вслух признание («Я любил Женю…») очень похоже на самовнушение: чувство опять отраженное («я любил ее за то, что она встречала и провожала меня, за то, что смотрела на меня нежно и с восхищением») и слишком подробно и разносторонне аргументированное, словно человек сам себя убеждает, причем в одном из этих аргументов вроде бы совершенно некстати в таком контексте опять возникает Лида, и опять констатируется не отношение к ней художника, а ее отношение к нему: «…меня восхищала широта ее [Жениных] воззрений, быть может, потому что она мыслила иначе, чем строгая, красивая Лида, которая не любила меня».

Заметим, что объятия и поцелуи не подкрепляются подразумевающимися в подобных случаях словами - признаниями, предложением. И даже в ответ на Женино намерение все тотчас же рассказать маме и сестре - никаких ответных обязательств.

Вслед за ушедшей Женей художник «поплелся» (и это после признания в любви? а где же «крылья»?), «чтобы еще взглянуть на дом, в котором она жила, милый, наивный, старый дом, который, казалось, окнами своего мезонина глядел на меня, как глазами, и понимал всё».

И состояние героя, и интонация фразы скорее настраивают на прощание, чем на ожидание завтрашнего счастья. Здесь, как и в тургеневской «Асе», всей атмосферой, «ароматом» повествования читателю дается понять, что завтрашнего счастья не будет. Прощальным подведением итогов звучит и признание: «Я был полон нежности, тишины и довольства собою, довольства, что сумел увлечься и полюбить…». И уж совсем парадоксально продолжение этой фразы: «…и в то же время я чувствовал неудобство от мысли, что в это же самое время, в нескольких шагах от меня, в одной из комнат этого дома живет Лида, которая не любит, быть может, ненавидит меня».

Психологически еще можно было бы понять противопоставление любимой Жени нелюбимой Лиде, но опять, в который уже раз, - «Лида, которая не любит, быть может, ненавидит меня»… Этот постоянный рефрен обиженного ребенка про Лиду, которая его не любит, заставляет задуматься: не стала ли нелюбовь Лиды причиной любви к Жене? может быть, художник, напротив, любит строгую, непреклонную Лиду и вся его полемическая горячность и неожиданная пылкость по отношению к мягкой, податливой Жене - это попытка вытеснения и поиск компенсации безответного и / или неосознанного чувства?

Однако окончание истории не дает оснований для такого вывода. Когда на следующий день художник пришел в опустевший дом и голос Лиды, громко и протяжно диктующей басню про ворону, которой бог послал кусочек сыру, так же отстраненно и безлично, из-за двери, как голос рока, возвестил ему об отъезде Екатерины Павловны и Жени, он принял это как должное и, ни о чем не спросив, «ушел из усадьбы тою же дорогой, какой пришел сюда в первый раз, только в обратном порядке: сначала со двора в сад, мимо дома, потом по липовой аллее…»

И даже догнавшая его слезная Женина записка, в которой содержалось объяснение скоропалительного отъезда, не заставила героя изменить маршрут, ни внешний, ни внутренний, - более того, им овладело «трезвое, будничное настроение», и никаких намерений разыскать Женю по указанному Лидой адресу (что, как справедливо заметил в свое время Скабичевский, не составило бы особого труда) он не предпринимает.

Так же успокаивается после исчезновения Аси господин Н.Н., и так же через годы напитываются поэзией и превращаются в лирическую грусть его воспоминания.

Но эти мелодические отсылки к Тургеневу, это очевидное воссоздание тургеневской атмосферы не объясняет мотивы поведения героев чеховского рассказа.

Акварельность, «матовость» (М. Неведомский) чеховского психологического рисунка провоцирует интерпретаторов сгущать краски и договаривать недоговоренное. Однако недосказанность - это принципиальное художественное качество «Дома с мезонином», принцип, положенный в его основу. Поэтому целеустремленные попытки внести ясность и договорить за Чехова выглядят беспомощно, а то и пародийно-смехотворно - чего стоит, например, определение художника как «чистопробного психопата и эротомана» (А.Скабичевский) или Лидиных забот как «крохоборческих либеральных иллюзий» (В.Ермилов).

Неуловимое в сети однозначности мерцание смыслов лучше других почувствовал А. Белкин:

«“Правда, Лида, правда...” Где правда, кто из них прав? В чем смысл жизни? Заниматься малыми делами? или великую цель ставить? или праздно жить в знак протеста? Оправдывает ли мечта о великих целях ничегонеделание, или эгоисты вообще так ведут себя и вовсе не ищут смысла жизни? Вот вам Лида, ее “за” и “против”; вот художник, его “за” и “против”; вот вам Мисюсь - ее “за” есть, а “против” пока еще нет, вот вам мама - мирная и симпатичная обывательница. И вообще - это рассказ без конца, ведь и в жизни очень часто не бывает конца. Чеховская концовка - это тоже художественное открытие» .

С последним утверждением не согласимся: конец тут есть, необратимый, безвариантный конец, - но прежде еще раз подчеркнем, что та же неоднозначность, что и в вопросах идеологических, сохраняется на протяжении всего рассказа в психологическом рисунке.

Почему Лида настояла на отъезде матери и сестры? По причине «узости» и «догматизма»?

А у нас есть уверенность в том, что художник действительно любит Женю? Он сам в этом уверен? Готов на своей любви настаивать? Бросается разыскивать пропавшую возлюбленную?

И разве он не догадывался, чем все это кончится, когда после Жениных слов о том, что она расскажет о случившемся маме и сестре, «поплелся» обратно к дому и заведомо ностальгически вглядывался в него?

А Женя - что знаем мы о ее чувствах? является ли любовью ее детское доверчивое восхищение художником?

А Лида - она сломала Жене жизнь или спасла ее от неминуемой дальнейшей двусмысленности, неловкости и ненужных страданий? Она действовала из соображений целесообразности или к этим соображениям примешивалась ревность?

И не ее ли «жестокое» решение вознесло эту историю к лирической пронзительности в финале?

Из «Дома с мезонином» невозможно извлечь мораль. Чехов не терпел категоричности и однозначности. И критику не любил за то, что от нее «воняет назойливым, придирчивым прокурором» (5, 22). «Зачем Скабичевский ругается? - изумлялся и протестовал он. - Зачем этот тон, точно судят они не о художниках, а об арестантах? Я не могу и не могу» (5, 173).

И пафос, в котором неизбежно есть категоричность, Чехову был чужд, за что его и обвиняли в «обывательски-узком кругозоре»: «Почти все его герои, - писал М. Неведомский, - именно этим отсутствием пафоса и характеризуются, это их проклятье, причина их несостоятельности, их нежизнеспособности» . Однако, по Чехову, наоборот, нежизнеспособен, или непродуктивен, или просто неприятен именно пафос.

«Такие женщины воображают, что будут любить вечно, и отдаются с пафосом», - говорит один из героев «Рассказа неизвестного человека» о Зинаиде Федоровне. Пафосная линия поведения, пафосная установка на необыкновенность и убивает в конечном счете эту наивно-беззащитную женщину.

В образе Лидии Волчаниновой есть уравновешивающая симметричность относительно героини «Рассказа»: Зинаида Федоровна витала в облаках, не очень понимая сама, чего хочет, Лида занята конкретными полезными делами - «чумичкой горшки моет» . Но и в том и в другом случае есть категоричность, чрезмерность, а значит, по Чехову, перебор, пафос.

В конце концов, неважно, чем конкретно занимается человек - служением великой идее или организацией швейной мастерской (подобную затею Лики Мизиновой Чехов очень одобрял) - важно сохранять чувство реальности, чувство меры и - чувство справедливости. На последнем Чехов особенно настаивал, полагая, что справедливость «для объективного писателя нужнее воздуха» (4, 273).

И это чувство справедливости победило его собственное изначальное предубеждение против тургеневской девушки - начав в «Попрыгунье» с пародии, затем, в «Рассказе неизвестного человека», смягчив пародийность сочувствием, он в конце концов признал обаяние этого удивительного, редчайшего «культурного продукта» и в «Доме с мезонином» создал исполненный щемящей поэзии, ностальгический и очень неожиданный образ.

Смена названия - «Моя невеста» на «Дом с мезонином» - и в данном случае, как и в случае «Попрыгуньи», важный указатель: не Мисюсь и не Лидия по отдельности, а весь этот усадебный поэтический мир в целом притягивает художника, влюбляет в себя, а в конце концов отторгает тоже весь в целом.

С момента первого появления сёстры Волчаниновы неизменно даются в паре и на контрасте, между ними вроде бы нет ничего общего, кроме родства, и в то же время они в сюжете рассказа неразлучны: даже если одна из них находится «за сценой», о ней обязательно заговаривает другая и художник непременно вспоминает Лиду, когда он вроде бы занят только Женей. При всей своей разности (Женя - «чистая поэзия», Лида - «деятельное добро»), сестры Волчаниновы составляют неразрывное единство: на фоне этого дома и сада, рядом с простодушной любящей матерью, в контексте умных и острых разговоров - не порознь, а вместе! - являют они собой тургеневскую девушку, которой невозможно не любоваться, в которую можно и должно влюбиться, но - слишком идеальную , чтобы на ней можно было обыденно, буквально - без Болгарии - жениться.

Не мог художник последовать за Женей, потому что целенаправленной страсти по отношению к ней у него совершенно очевидно не было, и без Лиды, вне поэтической рамы дома с мезонином Женя утратила свою притягательность. И Лида без Жени, в опустевшем доме, со своей диктовкой-издевкой, больше не нужна, не интересна.

Мираж рассеялся. Сон кончился. Нет больше «дома с мезонином». Никого и ничего невозможно догнать и вернуть. Отсюда (вместо эмоциональной реакции, неизбежной в рамках истории разрушенной злой волей любви) - то «трезвое, будничное настроение», которое овладевает художником и возвращает его к исходному состоянию: «по-прежнему стало скучно жить». Потому он и уезжает - не в Пензенскую губернию, а в Петербург.

Финальное «Мисюсь, где ты?» - это, конечно, не рассчитанный на отклик вопрос и не открытый финал, а музыкальная фраза, лирический вздох, которым эмоционально и мелодически очень точно завершается этот поразительный по своей художественной изысканности и филигранности, при столь же поразительной естественности и беспафосности

См.: Ребель. Г. Гений меры: Тургенев в русской культуре / Вопросы литературы. 2009. № 6. С. 317 - 226.

Неведомский М. . Без крыльев. Чехов и его творчество / А. П. Чехов: Pro et contra СПб.: РХГИ, 2002. С. 815, 800 - 801.

Этим советует заняться последней из тургеневских девушек, Марианне Синецкой, герой романа «Новь» Соломин.