Я не колеблясь утверждаю, что среди упомянутых Геродотом северных соседей скифов не только невры на Волыни и Киевщине… но и скифы, именуемые пахарями и земледельцами и помещенные Геродотом… между верхним Бугом и средним Днепром, были, несомненно, славянами, которые испытывали влияние греко-скифской культуры.

Любор Нидерле.

Анализ этногеографических записей Геродота подвел нас к важному, но почти необъятному комплексу вопросов, связанных с происхождением славян, с областью их расселения в разные исторические эпохи и с их историческими судьбами. Рассмотрен этот комплекс здесь может быть только конспективно, без развернутой в полном объеме аргументации.

Поиски предков славян среди народов, описанных Геродотом, велись очень давно, начиная с XVII в., когда в обычае было отождествлять скифов со славянами. Выявление в XIX в. принадлежности скифов к иранской языковой семье (В.Ф. Миллер) устранило такую прямолинейность отождествлений, но новейшие исследования В.И. Абаева и В. Георгиева показали существование своего рода скифского периода в истории праславянского языка, выразившегося в большом количестве иранизмов, включенных в славянские языки; из них на первое место следует поставить слово «Богъ», сменившее индоевропейское «Deivas» .

Мне кажется глубоко верным наблюдение Б.В. Горнунга: «Можно сделать вывод о временной поверхностной „скифизации“ скифов-пахарей (славян?) и некоторых других племен лесостепи» .

Частный вопрос: где размещались праславяне в эпоху Геродота? - является разделом большой проблемы о местоположении праславян вообще и должен решаться в рамках всего славянского мира, изученного недостаточно равномерно.

Пока у нас в руках находится только тонкая путеводная нить, ведущая к определению места части праславян в скифское время, это - произведенное мною выше сопоставление лингвистических (гидронимических) изысканий О.Н. Трубачева с археологическим ареалом чернолесской культуры и некоторых культур скифского времени. Для изученной лингвистом области Среднего Поднепровья устанавливается точная датировка: своеобразная конфигурация чернолесской культуры (удержавшаяся в скифской традиции вплоть до IV в. до н.э.) сложилась в VIII в. до н.э., когда правобережные чернолесские племена колонизовали левый берег Борисфена и заселили Ворсклу-Пантикапу. Ситуацию VIII - IV вв. до н.э. и отразила архаичная славянская гидронимика, определенная О.Н. Трубачевым. Никогда - ни раньше, ни позже бытовые черты среднеднепровских племен, выявляемые археологами, не совпадали с такой полнотой с данными архаичной славянской гидронимики. Как ни интересен этот пример, степень его доказательности снижается в известной мере его единичностью. Для ведения поиска местоположения праславян в скифское время я считаю необходимым ретроспективный метод. Возьмем следующие хронологические срезы:

1. Средневековое славянство в Европе, X - XI вв. н.э.
2. Славяне накануне великого расселения, VI - VII вв. н.э.
3. Славянский мир времен первых упоминаний венедов, рубеж н.э.
4. Славяне в эпоху Геродота.
5. Славянство в период первичного отпочкования от других индоевропейских племен.

Первый раздел хорошо обеспечен всеми видами источников (письменные свидетельства, археология, антропология, лингвистика) и является наиболее ясным. Второй хронологический срез обеспечен точными сведениями письменных источников о походах склавинов и антов на византийские владения и весьма туманными сведениями как об исконном местожительстве тех и других, так и о местоположении венедов, их общих предков. Односторонность письменных источников компенсируется археологическими данными: в настоящее время очень тщательно изучена культура «пражского типа» (или «типа Корчак») VI - VII вв. н.э. , признаваемая за славянскую. Совмещение двух карт (славяне в X - XI вв. и культура пражского типа VI - VII вв.) дает следующее: зона славянской керамики VI в. занимает срединное положение, простираясь широкой полосой от Одера до Среднего Днепра. Южная граница - среднеевропейские горы (Судеты, Карпаты), северная - от изгиба Вислы в районе Плойка далее по Припяти. Таково положение накануне великого расселения славян.

За три - четыре столетия славяне продвинулись на западе к Эльбе и Фульде, на юге, перейдя Дунай, прошли почти весь Балканский полуостров до Пелопоннеса. Особенно широко шло колонизационное движение в северо-восточном направлении, где славяне вселялись в сравнительно редкую балтскую и финно-угорскую среду. Здесь славяне достигли Чудского озера, Ладожского озера, Верхнего Заволжья; юго-восточная граница шла от средней Оки на Воронеж и на Ворсклу. Степи, как всегда, были заняты кочевниками.

На этапе VII в. еще можно проследить расширение археологического ареала (Русанова, карта 75), но в дальнейшем роль археологических данных резко снижается. Уловить по археологическим материалам контуры всего славянского мира X в. значительно труднее, чем для VI в.

Третий хронологический срез намечен на рубеж нашей эры (± 2 века). Было бы крайне желательно рассмотреть то яркое время в истории славянства, которое автор «Слова о полку Игореве» назвал «трояновыми веками», - II - IV вв. н.э., когда славянство благоденствовало в интервале между сарматскими наездами и нашествием гуннов, когда завоевание Дакии Траяном сделало славян непосредственными соседями Рима, в силу чего широко возобновилась старая торговля хлебом. Но эта интересная эпоха осложнена, во-первых, великим переселением народов, продвижением готов и других германских племен, а во-вторых, сильным нивелирующим влиянием римской культуры, римского импорта, затрудняющим распознавание этнических примет. Поэтому в поисках славянской «прародины» эпоху Черняховской и позднепшеворской культур правильнее будет пропустить.

Наш третий срез захватывает время пшеворской и зарубинецкой культур (II в. до н.э. - II в. н.э.), которые в своей совокупности очень точно отвечают основному массиву славянской культуры более позднего второго среза VI в. н.э. Точно так же пшеворско-зарубинецкий массив простирается от Одера до Среднего Днепра (охватывая здесь оба берега); северная граница идет от излома Вислы по Припяти, а южная так же опирается на горные цепи и идет от Карпат к Тясмину. Географическое совпадение почти полное. Но достаточно ли этого для признания пшеворско-зарубинецкого массива славянским?

Польский славист Т.Лер-Сплавинский по данным архаичной славянской гидронимики примерно на I - II вв. н.э., т.е. именно на время существования пшеворско-зарубинецкой археологической культуры, намечает две соприкасающиеся географические области, которые совпадают с указанными выше археологическими культурами этого же времени . Даже граница между двумя зонами гидронимики проходит именно там, где лежит рубеж зарубинецкой и пшеворской культур. Единственное отличие заключается в том, что ареал архаичной славянской гидронимики в западной половине несколько шире пшеворской культуры и охватывает верховья Эльбы и Поморье. В восточной, зарубинецкой, половине совпадение лингвистических данных с археологическими полное. Исконную принадлежность славянам области зарубинецкой культуры убедительно доказывает по лингвистическим данным Ф.П. Филин .

Археологические материалы дают нам не только статику (ареал), но и динамику. Основные черты временных изменений таковы: с запада в область пшеворской культуры проникают германские элементы; пшеворские элементы частично вклиниваются (по южной кромке) в зарубинецкую культуру, а зарубинепкие славянские племена начинают активный колонизационный процесс на северо-востоке, за Днепром, вклиниваясь в среду балтских племен Подесенья. Для наших целей важно то, что к этому же пшеворско-зарубинецкому времени относятся не только лингвистические славянские материалы (датируемые приблизительно), но и первые письменные свидетельства о славянах-венедах. Историки VI в. н.э. писали о том, что общим предком «склавинов» и «антов», нападавших на Византию с северо-запада и с северо-востока, являлся народ венетов. Географы I - II вв. н.э. знали самих венетов как народ, населяющий обширную «Сарматию» .

Для того чтобы правильно оценить степень полезности для нашей цели письменных источников, современных пшеворско-зарубинецкой культуре, нам совершенно не достаточно отдельных хрестоматийных выдержек, говорящих о венетах у Вислы или о сходстве венетов с сарматами или германцами . Необходимо рассмотреть географическую концепцию древних авторов и изменение этой концепции под влиянием того практического ознакомления с народами Европы, которое происходило в результате продвижения римлян на север. Многое в этом направлении сделано Л. Нидерле и в наше время Г. Ловмянским.

Геродотовское представление о Скифии, основанное на точных измерениях и подробных перекрестных расспросах, на несколько сотен лет определило взгляды греческих географов на эти земли. Но Геродот уделял большое внимание Востоку, тем краям, откуда, по его мнению, пришли некогда скифы; для этой цели он привлек Аристея Прокопнесского с его сведениями о Приуралье. На севере Геродот дознался истоков Борисфена, края далеких «андрофагов», и утвердил за этой рекой ясное основополагающее место в географических отсчетах. Но западное и северо-западное направления в сторону от его скифского квадрата мало интересовали историка, и надолго истоки Тиры и земли за неврами стали для географов областью неизвестного.

Продвижение греческой колонизации на запад, к берегам Сицилии и Галлии, дало географам новые точки зрения на Европу и место в ней Скифии. Эфор, историк IV в. до н.э. (405-330), дает интереснейшее распределение народов Старого Света:

«Область, обращенную к Апелиоту и близкую к солнечному восходу, заселяют инды; обращенною к Ноту и полудню владеют эфиопы; область со стороны Зефира и солнечного заката занимают кельты, а обращенную к Борею и северу заселяют скифы.

Части эти неравны между собой: область скифов и эфиопов больше, а область индов и кельтов меньше». «Заселенная скифами область занимает промежуточную часть солнечного круга: она лежит против народа эфиопов, который, по-видимому, тянется от зимнего восхода до кратчайшего заката» .

«Скифам» или тем народам, которые скрывались под этим обобщенным именем, Эфором отведено огромное пространство, охватывающее ойкумену с севера и с северо-востока и доходящее на северо-западе до небольшой земли кельтов.

Для эпохи Эфора археологическая граница кельтской культуры доходила до Одера. Следовательно, к «скифам» его времени следует относить расположенные восточнее Одера по Висле памятники так называемой культуры подклёшевых погребений .

Определение Скифии как соседки Кельтики может показаться просто результатом географической неосведомленности Эфора, уроженца Малой Азии. Но в это же время, около середины IV в., размещение Скифии на берегу Балтийского моря становится новой географической концепцией. Автором ее является, по-видимому, Питей, исходная точка зрения которого была смещена далеко на запад от Греции: он был выходцем из самой дальней западной греческой колонии в Кельтике - из Массилии (совр. Марсель). Питей путешествовал по Северному морю, знал Британию и Ирландию и, возможно, доплыл до Ютландии.

«Против Скифии, лежащей выше Галатии, на Океане есть остров, называемый Басилией. На этот остров волны выбрасывают в изобилии вещество, называемое электром, нигде более во вселенной не встречающееся…

Электр собирается на вышеупомянутом острове и привозится туземцами на противолежащий материк (т.е. в Скифию. - Б.Р.), по которому и перевозится в наши страны» (Диодор Сицилийский) .

Концепция балтийской Скифии, или точнее «Скифии до Балтийского моря», особенно окрепла после продвижения римлян к берегам Рейна и Северного моря, т.е. в эпоху наивысшего расцвета пшеворско-зарубинецких племен.

После походов римлян на Рейн и Эльбу и после создания ими непрерывной оборонительной линии от моря до Дуная их географические представления о Европе получили более целостный характер: давнее познание южных областей сомкнулось с новоприобретенными сведениями о Северном море и Балтике. В этой связи очень важны показания двух современников, писавших в середине I в. н.э.: уроженца Испании Помпония Мелы и участника северных походов Плиния Старшего.

Упомянув о Рейне, Эльбе и окруженной островами Ютландии, Помпоний Мела определяет восточный предел германских племен у самого западного края Балтики и переходит к описанию «Сарматии»:

«Внутренняя часть Сарматии шире ее прибрежной части. От земель, лежащих восточнее, Сарматию отделяет река Вистула. Южной границей Сарматии служит река Истр» .

Здесь под Сарматией подразумеваются расположенные южнее Балтийского моря и западнее Вислы (очевидно, ее низовий) области распространения племен пшеворской и оксывсской (прибрежной) культур первых веков н. э. В дальнейшем изложении Мела говорит о причерноморских сарматах. Примечательно стремление географа связать воедино народы Причерноморья с народами балтийского Поморья. На первый взгляд кажется, что Мела совершил ошибку, приняв Вислу за восточную границу Сарматии: ведь настоящие сарматы и их непосредственные соседи находились не западнее, а юго-восточнее Вислы. Но это противоречие разрешается важным примечанием географа: внутренняя, южная часть шире прибрежной. Очевидно, устьем Вислы он определил более ясный для него приморский рубеж .

Плиний, опираясь, очевидно, на сведения о плавании римской эскадры в 5 г. н.э., описывает Балтийское море, упоминая Скандинавию и Скифию как южный янтарный берег моря. Г. Ловмянский очень остроумно предположил, что эскадра, сведениями которой воспользовался Плиний, совершила круговой объезд моря, до устья Вислы, а южный берег римляне называли то «Скифской областью», то «островом» Энингией, где «вплоть до Вислы жили сарматы, венеды, скирры и гирры» (Плиний кн. IV, § 97) .

Клавдий Птолемей во II в. н.э. тоже рассматривает «Европейскую Сарматию» в очень широких географических рамках от Танаиса до Вислы и от Венедского залива Балтийского моря («Сарматского океана») до побережья Черного моря .

Птолемей дает точные координаты «Венедских гор» (47°30′ восточной долготы 55° северной широты). Это соответствует по широте Будинским и Аланским горам, т. е. по нашему счету примерно 50-й параллели. В меридиональном направлении эти горы расположены на север от Дунайских ворот и Карпат. Таким координатам (разумеется, приблизительным) соответствует Малопольская возвышенность в верховьях Вислы, Варты и притоков Одера, часть которой составляют Свентокшижские горы.

Венедов, живущих «по всему Венедскому заливу», Птолемей называет на первом месте среди племен Сарматии, и от венедов, как ориентира, он отсчитывает (не очень отчетливо, правда) положение других племен: гитоны (ниже венедов, близ Вислы), аварины близ истоков Вислы. Ниже венедов живут в восточном направлении галинды, судины, ставаны. «Ниже» в данном случае означает «ближе к морю», «ниже по течению» Вислы.

На Птолемее кончается скифо-балтийская концепция, родившаяся как стремление соединить знания, полученные с разных концов Старого Света - со стороны Черного моря и со стороны Марселя и Кельтики. Подкреплялась эта концепция наличием славянских (венедских) племен и в Скифии (в широком географическом смысле) и близ Балтийского моря за Вислой.

Восточная граница германских племен на рубеже нашей эры проходила по бассейну Эльбы, но на протяжении двух последующих столетий происходило два разнородных, но отчасти связанных один с другим процесса: во-первых, у римских географов расширялось представление о племенах за Альбисом (на восток от Эльбы); некоторые из них оказались германцами (семноны, бургунды), а других просто причислили к германцам, и в географических сочинениях появилась вместо «Скифии» или «Сарматии» новая искусственная область - «Германия», простиравшаяся до Вислы. Во-вторых, шел реальный процесс некоторой инфильтрации германских элементов в восточном и южном направлениях, процесс, отраженный и в археологических культурах эльбо-висленского междуречья. Следует сказать, что результаты этого процесса были далеко не так значительны, как это может показаться по географическим обзорам того времени. Области восточнее Одера продолжали оставаться пшеворскими по своему археологическому облику.

Подведя итоги нашему третьему хронологическому срезу, следует сказать, что письменные источники, в полном согласии с археологическими, определяют в Европе обширную балтийско-понтийскую область, заселенную «скифами», «сарматами», венедами. Археологическое единство для эпохи Мелы и Плиния, позволяющее перенести восточноевропейскую терминологию (скифы, сарматы) на Балтику, только одно - пшеворско-зарубинецкое.

В нашем постепенном ретроспективном движении пропустим четвертый хронологический срез (скифское время) как искомый и предварительно ознакомимся с самой первичной областью расселения славян, принятой нами за пятый хронологический срез.

Лингвисты определяют время отпочкования праславян от массы индоевропейских племен примерно II тысячелетием до н. э. В. Георгиев говорит о начале II тысячелетия, а Б.В. Горнунг более определенно о середине II тысячелетия до н.э. и связывает с тшинецкой археологической культурой XV - XII вв. до н.э. Тшинецкая культура среднего бронзового века в настоящее время изучена достаточно хорошо. Область ее распространения обрисована С. С. Березанской так: от Одера до Среднего Поднепровья широкой полосой между Припятью и верховьями Вислы, Днестра и Буга . В этих рамках тшинецкая культура настолько полно совпадает с общим ареалом пшеворской и зарубинецкой культур, что для ее точного географического определения вполне можно воспользоваться картой этих двух культур, хотя между тшинецкой культурой и зарубинецко-пшеворским комплексом лежит около девяти веков.

Целый ряд исследователей (А. Гардавский, Б.В. Горнунг, В. Гензель, П.Н. Третьяков, А.И. Тереножкин, С.С. Березанская) считает возможным возводить прародину славян или первичное размещение праславян к тшинецкой (или к тшинецко-комаровской) культуре между Одером и Левобережьем Днепра.

Соседями первичных праславян были племена с другими центрами тяготения, из которых в эти же столетия (а на юге, может быть, и раньше) формировались следующие группы: германцы и кельты - на западе; иллирийцы, фракийцы и, возможно, ираноязычные доскифские племена - на юге; балты - на широком, но пустынном северном пространстве. Наименее определенной была северо-восточная окраина земли праславянских племен, где могли быть неясные для нас индоевропейские племена, не создавшие прочного, ощутимого для нас единства, но оказавшиеся субстратом для тех колонистов, которые медлительно на протяжении тысячелетия расселялись со стороны Днепра.

Представление о тшинецко-комаровской культуре как о праславянской очень удачно, на мой взгляд, примиряет две соперничавшие гипотезы «прародины»: висло-одерскую и буго-днепровскую, т.к. и тшинецкая и позднейшая зарубинецко-пшеворская культуры охватывают и висло-одерскую область и примыкающую к ней вплотную бугоднепровскую .

Вытянутость праславянской области в широтном направлении на 1300 км (при меридиональной ширине 300-400 км) облегчала соприкосновение с разными группами соседних племен. Западная половина праславянского мира втягивалась в одни исторические связи, восточная - в другие. Особенно это сказалось в конце бронзового и начале железного века, когда западные праславяне были втянуты в орбиту лужицкой культуры, а восточные, спустя некоторое время, - в орбиту скифской. Это еще не создавало обособленных западных и восточных праславян, но как бы предсказывало и обусловливало будущее деление славян в I тысячелетии н.э. на западных и восточных.

Праславянский мир представлял собою как бы эллипс, у которого есть общий периметр, но внутри которого исследователь может обнаружить два самостоятельных фокуса. Как только ослаблялись внешние связи, то четко и ощутимо обнаруживалось единство праславянского мира. Из изложенного выше кратчайшего обзора области расселения славян в разные эпохи видно, что трижды на протяжении двух тысячелетий это единство проявлялось в однородности археологического материала на одной и той же территории:

1. После бурной эпохи передвижений индоевропейцев-скотоводов (на рубеже III и II тысячелетий до н.э.) примерно в XV в. до н.э. устанавливается единство тшинецкой культуры. Это наш пятый, самый глубокий хронологический срез.

2. После высокого подъема, пережитого праславянами совместно с племенами лужицкой культуры и скифами и после падения скифской державы, снова в тех же самых географических границах проявляется единство зарубинецко-пшеворской культуры, подкрепленное архаической славянской гидронимикой и свидетельствами древних географов, растягивавших «Скифию» или «Сарматию» до южного берега Балтийского моря включительно. Дата этого единства - II в. до н.э. - II в. н.э.
3. После трех столетий оживленнейших экономических связей с Римской империей (II - IV вв. н.э.) и после падения Рима еще раз обозначается славянское единство. Это культура типа Прага - Корчак VI - VII вв. Великое расселение славян в VI - VIII вв. уничтожило рубежи древнего единства и те общие языковые процессы, которые переживались всеми праславянами сообща.

Двухтысячелетняя устойчивость основной области расселения праславян (разумеется, не абсолютная) позволяет взглянуть и на скифский мир Геродота с позиций слависта: те области его «Скифии», которые приходятся на ареал предшествующей тшинецкой культуры и вместе с тем на ареал последующей зарубинецкой культуры, следует рассматривать как праславянские и подвергнуть их анализу с этой стороны.

Блестящее подтверждение сказанному мы уже видели в полном совпадении ареала архаичной протославянской гидронимики, выявленной О.Н. Трубачевым, с ареалами чернолесской культуры предскифского времени, во-первых, и скифской земледельческой культуры борисфенитов - во-вторых.

Скифским генеалогическим легендам, записанным Геродотом, посвящена огромная литература. В недавнее время вышли в свет две книги, подводящие итог историографии вопроса за последние десятилетия; это книги А. М. Хазанова и Д.С. Раевского . Их историографические главы избавляют меня от разбора разноречивых мнений (А. Кристенсена, Ж. Дюмезиля, Э. Бенвениста, Б.Н. Гракова и Э.А. Грантовского), которые содержат, на мой взгляд, четыре ошибочных построения:

1. Две легенды, рассказанные Геродотом (одна в §§ 5-7, а другая в §§ 8-10), рассматриваются как «две версии», «два варианта» одного общескифского предания, хотя они принципиально различны.

2. Обе «версии» приурочиваются или ко всей Скифии в целом, или же специально к «пришлой кочевой среде» , хотя против кочевых, непашущих скифов говорит ритуальное поклонение плугу и ярму .

3. Дары небес, перечисленные в одной из легенд, рассматриваются как отражение «сословно-кастовой структуры скифского общества»:

Топор - цари и аристократия
Чаша - сословие жрецов
Плуг и ярмо - скотоводы (?)

Естественнее рассматривать священные золотые дары как воплощение элементарной магической символики: плуг с ярмом - обильный урожай, обеспеченность хлебом, чаша - обеспеченность питьем (может быть, и ритуальным), топор - символ охраны, безопасности.

4. Четвертой ошибкой я считаю давно обозначившееся стремление распределить по указанной «сословно-кастовой» схеме четыре «рода», идущие от царей-первопредков:

Такие схемы вызывают возражения. Во-первых, существование сословно-кастовой структуры у кочевых или у земледельческих скифов ничем не доказано, а во-вторых, очень странно возводить происхождение простых пастухов к царю или сыну царя.

Третьим и наиболее серьезным возражением является то, что Плиний упоминает авхетов не как социальный слой (воинов - по Дюмезилю, жрецов - по Грантовскому), а как племя, имеющее определенное географическое пространство на Гипанисе.

А. М. Хазанов склоняется к признанию того, что в легенде сквозит стремление «обосновать божественное установление присущих Скифии социальных отношений» , но не порывает полностью и с этническим толкованием «родов» Липоксая и его братьев.

Д.С. Раевский стремится примирить сословно-кастовую гипотезу с этнической, выдвигая новое религиозно-мифологическое толкование, которое, по его мысли, должно дополнять и объяснять все недоумения .

Прежде чем входить в рассмотрение социально-космогонической гипотезы (не отрицая интересных и плодотворных отдельных положений), попытаемся применить простейший географический метод, принципиально отрицаемый нашими авторами: Геродотов географический «скифский квадрат» 4000 х 4000 стадий рассматривается как «отражение представлений об организованной вселенной» ; географическо-хозяйственные различия во внимание не принимаются, этническая сторона легенд игнорируется.

Мне кажется, что анализу мифологической сущности легенд должно предшествовать определение их племенной принадлежности. Очень опасным мне представляется приписывание культа пахотных орудий кочевым скотоводам, о которых Геродот настойчиво говорил, что «скифы ведь не землепашцы, а кочевники» (§ 2).

Рассмотрение легенд я хотел бы начать не в той последовательности, в какой поместил их в своей книге Геродот. Начнем с легенды об Агафирсе, Гелоне и Скифе, рассказанной историку местными греками (так называемая эллинская версия). Сущность ее состоит в следующем: находившаяся в Гилее (очевидно, днепровской) полузмея-полудева, властительница земель, родила от Геракла троих сыновей: Агафирса, Гелона и Скифа . Геракл, покидая полузмею, завещал ей свой лук и пояс с тем, чтобы она отдала свое царство тому из сыновей, кто сможет натянуть лук и правильно опоясаться. Выполнить завет отца смог только младший сын, Скиф. «Двое сыновей - Агафирс и Гелон - не могли справиться с задачей, и мать изгнала их из страны» (§ 10). Скиф, сын Геракла, стал родоначальником всех скифских царей.

Легендарные события приурочены, очевидно, к «Исконной Скифии», простиравшейся от Дуная до Каркинитиды. Где-то в середине этой полосы у Днестра погибли киммерийские цари. Вполне возможно, что легенда отражает первичное расселение скифских и родственных им племен в VII в. до н.э. после истребления киммерийцев. Одни племена двинулись далее на запад к Карпатам, где покорили изнеженных фракийцев и восприняли многое из их культуры (агафирский союз) , другие (гелонский союз племен) двинулись на север, в днепровское Левобережье, подчиняя себе как туземное население протобалтского (?) облика, будинов, так и недавно переселившихся сюда с правого берега борисфенитов по Ворскле-Пантикапе. Собственно скифы остались в Причерноморье и Приазовье. В какое-то время (VI - V вв. до н.э.) часть скифов отделилась от царских и откочевала на Дон.

Генеалогическая легенда отражает вполне вероятное расселение скифоидных племен по Восточной Европе, считая исходной областью южные причерноморские степи, откуда пришельцы-кочевники расходились веером: в прикарпатские пастбища, в степное и лесостепное Левобережье Днепра и в далекие земли Среднего Дона. В районах расселения агафирсов и гелонов, где были не только степи, но и лесостепь, существовало оседлое туземное население, ставшее субстратом новых этнических образований, что и обособило их от степных скифов.

Д.С. Раевскому принадлежит очень интересная расшифровка сюжетов изображений на скифских царских сосудах: в ряде изображений он справедливо усматривает иллюстрации к упомянутой выше генеалогической легенде. Такие сосуды происходят из Герроса (Гайманова Могила), из области «отделившихся скифов» (воронежские Частые курганы) и с Боспора Киммерийского (Куль-Оба) , как бы очерчивая крайние точки размещения царских скифов.

Совокупность всех многочисленных сюжетов скифского искусства свидетельствует против тезиса Хазанова - Раевского об общескифском символическом значении плуга и упряжки волов - этого сюжета вообще нет ни у скифов, ни у их соседей. Разгаданные же Д.С. Раевским иллюстрации к легенде о Скифе, сыне Геракла, нигде, кроме области царских скифов-кочевников, не встречаются. Нет их ни у гелонов, ни у агафирсов, ни у борисфенитов.

Нанесем на карту земли агафирсов, гелонов и всех кочевых скифов, включая и алазонов, в земле которых царь Ариант поставил свой знаменитый сосуд-памятник. Мы получим в результате почти полную картину распространения скифских древностей, специфической скифской культуры VI - IV вв. за одним в высшей степени важным исключением: на карте, иллюстрирующей расселение мифических сыновей Геракла, осталась незаполненной земля скифов-борисфенитов в Среднем Поднепровье, главное средоточие земледельцев, экспортеров хлеба в эмпорий борисфенитов, в Ольвию.

В легенде о сыновьях Геракла в качестве главного священного предмета фигурирует лук героя, основное оружие конных стрелков, кочевых скифов. Важная роль лучной стрельбы у скифов подтверждается не только множеством греческих свидетельств о скифах как о прекрасных стрелках-всадниках, но и легендой об Арианте: численность скифов он определил по количеству наконечников стрел. Естественнее всего (как это и делал ряд исследователей) связать легенду об испытании луком с собственно скифами, с кочевыми воинами-лучниками. Так же естественно связывать легенду о священном плуге не со всеми скифами вообще, а лишь с теми, которые славились своим земледелием. До тех пор пока «скифов-земледельцев» (георгоев) неправомерно связывали с устьем Днепра и они представали перед исследователями в каком-то географическом сумбуре, в чересполосице с каллипидами и скифами царскими, до тех пор еще было возможно объединять две легенды в одну и распространять полученное путем такой контаминации искусственное построение на все области скифской культуры, на всех скифов. Теперь же, когда географический анализ источников в полном согласии с археологией привел к четкой демаркации кочевников и земледельцев, такое объединение (разумеется, в случае согласия с результатами анализа) предстает в крайне невыгодном свете. Будем исходить из того, что легенда о луке Геракла связана с лучниками-кочевниками, а легенда об упавших с неба пахотных орудиях - с пахарями.

Историческая информация, содержащаяся в легенде о трех братьях, сыновьях Геракла, сравнительно проста: три народа, занимающих пространство от Карпат до Северского Донца, происходят от одного общего корня и родственны скифам. Сомневаться в достоверности этих данных не приходится, т.к. на всем этом пространстве господствуют общие признаки скифской культуры. Гелоны говорят по-скифски, а относительно агафирсов не сказано ничего об отличии их языка от скифского.

Историческая информация легенды о небесном плуге значительно интереснее и требует особого разбора.

«По рассказам скифов народ их - моложе всех. А произошел он таким образом. Первым жителем этой, еще необитаемой тогда, страны был человек по имени Таргитай. Родителями этого Таргитая, как говорят скифы, были Зевс и дочь реки Борисфена. Я этому, конечно, не верю, несмотря на их утверждения. Такого рода был Таргитай, а у него было трое сыновей: Липоксай, Арпоксай и самый младший - Колаксай.

В их царствование на Скифскую землю с неба упали золотые предметы: плуг с ярмом, секира и чаша.

Первым увидел эти вещи старший брат; едва он подошел, чтобы поднять их, как золото запылало. Тогда он отступил, и приблизился второй брат, и опять золото было объято пламенем.

Так жар пылающего золота отогнал обоих братьев, но когда подошел третий, младший брат, пламя погасло, и он отнес золото к себе в дом.

Поэтому старшие братья согласились уступить наимладшему все царство» (§ 5).

Плуг с ярмом поставлен среди священных небесных даров на первое место, что и заставляет связывать данную легенду прежде всего с земледельческой лесостепной зоной Скифии .

Следующий параграф «Истории» Геродота представляет исключительный исторический интерес и подвергался многочисленным комментариям в своей первой части, но к сожалению, его вторая часть (о сколотах) комментаторами нередко обходилась молчанием. Примечательно, что в книгах А. М. Хазанова и Д.С. Раевского не только не дано то или иное толкование термина «сколоты», но даже само это название ни разу не упоминается в обеих книгах. А между тем важность темы «сколоты» не подлежит сомнению:

«Так вот от Липоксая, как говорят произошло скифское племя, называемое авхатами. От среднего Арпоксая - катиары с траспиями, а от наимладшего царя - называемые паралатами. Всем им в совокупности есть имя - сколоты по имени их царя. Скифами же их называли эллины» (§ б) .

Священное золото цари оберегают и чтут ежегодными обильными жертвоприношениями под открытым небом (§ 7). Еще раз мы можем убедиться в том, что Геродот четко различал собственно скифов и земледельцев-сколотов - их празднества и жертвоприношения он описал раздельно, и там, где описываются божества скифов-кочевников, принесение жертв в безлесной степи, там не упоминается почитание золотого плуга и ярма, а говорится о поклонении мечу и заклании пленников (§ 62).

Знаток скифского языка В.И. Абаев по поводу земледельческих орудий пишет: «Такие термины, как названия ярма и некоторых его частей, бороны, колеса, серпа, овса, урожая, ступы несомненно ведут к европейским языкам и чужды остальному иранскому миру» .

Дальнейшая судьба страны почитателей плуга и ярма такова:

«Т.к. страна была обширна, то Колаксай разделил ее для сыновей на три царства, причем в одном из них, обширнейшем, и сохраняется золото» (§ 7).

Страна почитателей пахотной упряжки земледельцев-сколотов находится не в южной степи, севернее которой живут пахари. Она находится на северном пределе досягаемости, на рубеже заснеженных пространств.

«Говорят также, что в странах, лежащих выше, к северу от верхних обитателей этой страны, нельзя ни смотреть вдаль, ни пройти из-за летающих перьев.» (§ 7).

Единственная область в Восточной Европе внутри скифского квадрата, которую можно отождествить со страной почитателей плуга, страной, управляемой потомками Таргитая и Колаксая, это - область земледельческих скифских племен Среднего Поднепровья. Следуя эллинской традиции называть жителей этой страны скифами (что, очевидно, подкреплялось вхождением ее в скифскую федерацию), Геродот и пишет о них как о скифах, но всегда добавляет поясняющий эпитет: «скифы-пахари» (т. е. «ненастоящие скифы», живущие некочевым бытом), «скифы-земледельцы».
В ряде случаев Геродот заменяет этническое или хозяйственное искусственное наименование географическим: «борисфениты» - «днепряне».

По счастью он нашел нужным все же дать окончательное разъяснение, перечислив земли потомков Таргитая и сказав, что всем им в совокупности имя сколоты, а скифами (очевидно, по аналогии с окружавшими греков действительными скифами) их назвали греки-колонисты.

Итак, мы получили право именовать днепровско-днестровский массив земледельческих культур скифского времени и скифского облика его самоназванием - сколотами. Южная граница сколотов - степь с ее собственно скифским кочевым населением; восточные соседи - гелоны, вероятно, включившие в свой союз сколотских поселенцев на Ворскле . Неясными для нас остаются северная и западная границы распространения собирательного имени «сколоты». Наиболее вероятно, что объединение трех или четырех племен под общим именем, происходившее за несколько веков до похода Дария, отвечает единству чернолесской культуры X - VIII вв. до н.э., в которой можно усмотреть четыре локальные группы: тясминскую (с наибольшим количеством крепостей), киевскую, подольскую и ворсклинскую (наиболее позднюю).

К сожалению, у нас нет данных для точного географического приурочения всех сколотских племен. Только авхаты упомянуты Плинием:

«Внутрь материка живут авхеты, во владениях которых берет начало Гипанис, невры, от которых вытекает Борисфен.»

Исходя из этого с авхатами мы должны сопоставлять для киммерийского времени подольскую группу чернолесских памятников, а для скифского - восточноподольскую группу памятников скифской культуры, которая действительно соприкасается с юго-западным краем земли невров. Гипанис в его новом понимании действительно берет начало в этих местах, посещенных Геродотом.

Слово «паралаты» иранисты переводят как «предустановленные» («paradata»), «искони назначенные» . Поэтому областью «исконно-назначенных» паралатов следует считать наиболее богатый и наиболее укрепленный район как чернолесской, так и скифской культур - район южнее Роси по Тясмину с большим количеством археологических памятников обеих эпох.

Хранилось ли священное золото сколотов в этом укрепленном, но и наиболее близком к степным наездникам районе, сказать трудно. Возможно, что для хранения общеплеменных реликвий был избран более северный, более безопасный, удаленный от наездов район за Росью, вдоль гористого берега Днепра. Чернолесские памятники здесь есть у Киева, в Подгорцах, у Канева и в других местах. В позднейшее время городище у устья Роси поблизости от Большого Скифского городища было центром культа бога плодородия - Рода.

Для скифского времени подходящим местом для укрытия реликвий могли быть в этих же местах такие огромные городища, как Трахтемировское в днепровской излучине или Большое Скифское городище близ Канева. Впрочем, все это настолько гадательно, что не заслуживает обсуждения; мне хотелось лишь показать, что в северной, киевской части чернолесско-скифских памятников X - IV вв. до н.э. могло найтись много точек, пригодных для укрытия ритуального золота.

Отношение сколотов к праславянам таково: сколоты-земледельцы Среднего Поднепровья занимали восточную оконечность обширного праславянского мира, соприкасаясь здесь со степняками-киммерийцами, а позднее со степняками-скифами. Наличие наиболее архаичной славянской гидронимики, выявленное, как уже неоднократно говорилось, О.Н. Трубачевым именно для этой территории, подтверждает праславянский характер населения страны почитателей плуга - сколотов.

В связи с определением того места, которое занимали праславяне в Скифии Геродота, нам следует произвести сопоставление, которое, на первый взгляд, может показаться далеким от научной строгости.

Обратившись к Геродоту после целой серии работ, посвященных исторической географии восточных славян IX - XII вв. н.э., я не мог не заметить, что между определенной частью древнерусских племен и земледельческими племенами Скифии обнаруживается некая географическая схожесть. Попробуем наложить разработанную выше карту сколотских земледельческих племен геродотовского времени на общую карту славянских племен, перечисленных летописцем Нестором, автором XII в. Хронологический диапазон между двумя историками - более полутора тысяч лет, и тем не менее совершенно четко выступает определенное совпадение: там, где в геродотовское время размещались земледельцы-сколоты, в несторово время размещаются племена (точнее, союзы племен), имена которых кончаются на «-ане», «-яне»; все же остальное пространство, занятое славянами в позднейшее время (начиная с первых веков н.э.), содержит племена с именами на «-ичи», «-ици». Есть четыре исключения из этой системы, требующие особого разбора.

Прежде чем углубляться в анализ исключений, рассмотрим вопрос более широко, в рамках всего праславянского мира. В качестве основы возьмем всю ту устойчивую территорию, которая уже трижды, на трех хронологических срезах, обнаруживала одинаковость своих основных очертаний, ту, которую с известным правом мы уже неоднократно называли прародиной праславянских племен.

Восточную половину ее мы только что рассмотрели. В западной половине наблюдается точно такое же членение по принципу «-ане», «-яне» («стодоряне», «лужичане», «укра- не», «мильчане» и т.п.) и «-ичи», «-ици» («ободричи», «шкудичи» и т.п.); ко второй же группе отнесем другие образования типа «варны», «плони» и т. п.

На всей территории прародины бытовали только наименования первой, архаичной группы. Область их распространения даже несколько шире тшинецкого и пшеворского ареалов: на западе сплошная зона племен типа «стодоряне» доходит местами почти до Эльбы, а на юге спускается по р. Мораве почти до Дуная. В этом виде замкнутая компактная область архаичных племенных названий ближе всего подходит к ареалу пражской керамики VI в. н.э. Обширный племенной союз мораван являлся самым южным выступом архаичной терминологии за пределы древней прародины. Продвижение на юг именно в этом районе облегчалось горным проходом между Судетами и Карпатами («Моравска Брама»), где сближались верховья Одера с верховьями притоков Моравы. Очевидно, это обстоятельство облегчило движение праславян на юг, и здесь появились первые выселенцы из земли венедов. Может быть, это и объясняет загадочную фразу летописца Нестора: «…в Моравы бо доходил апостол Павел и учит ту. Ту бо есть Илирик, его же доходил апостол Павел: ту бо беша словене первое…»

Обычно эта фраза понимается как указание на прародину славян в Иллирии или Паннонии, но археология и наблюдения над типами племенных наименований позволяют понимать ее как свидетельство первичного движения славян (словен) из общей прародины вовне. Керамика пражского типа VI в. просачивается узкой струей именно от Моравы в Иллирик, к Адриатическому морю. «Ту бо беша словене первое» я перевел бы так: «Здесь, в Иллирике, появились первые выселенцы из земли венедов».

За пределами этого ареала, на левом берегу Эльбы и в Мекленбурге, встречаются как наименования старого типа (например, «глиняне»), так чересполосно с ними и новообразования типа «нелетичи».

Процесс расселения южнославянских племен отражен в источниках с большими пробелами: все огромное пространство на север от Дуная до Карпат включительно источниками не освещено, и размещение там славянских племен VI - IX вв. нам известно только по безымянным археологическим данным. Южнее Дуная, на Балканском полуострове, наблюдается точно такая же картина, как и на западе: чересполосно встречаются как «струмяне», так и «драговити», «верзиты», «ободриты» и т.п.

Корреляция между археологической прародиной и устойчивой традицией называть союзы племен именами на «-ане» или «-яне» полная. Судя по тому, что зона сплошного наименования типа «стодоряне» заходит за Одер и верховья Эльбы («зличане»), ее полнее всего можно сопоставить с нашим вторым хронологическим срезом на VI в. н.э., когда ареал керамики пражского типа, покрыв всю территорию «прародины» на третий и пятый срезы, несколько расширился по сравнению с «прародиной», как бы предвозвещая начало великого расселения славян. Лингвисты считают, что общие процессы в славянских языках происходили вплоть до VI в. н.э., до начала великого расселения. Единство способа образования имен племенных организмов (союзов племен и отдельных малых племен) сохранялось на всей территории прародины до VI в. н. э. После этого выселенцы из древней исконной земли венедов-венетов стали применять три разных формы племенных имен: одни образовывали имя своего племенного союза с суффиксом «-ичи» («радимичи», «кривичи», «гломачи»), другие, на пограничье с иноязычными народами, на краю области расселения, указывали свою связь с исконной землей венетов, принимая имя «словене» в его разных вариантах («словене» на Ильмене, «словинцы» у Балтийского моря западнее Вислы, «словинцы» на Среднем Дунае, «словенцы» в Адриатике, «словаки» и др.).

Третьей формой наименования небольших племен на новых местах является традиционная (на «-ане», «-яне»), образованная иной раз из местных субстратных элементов. Так, например, адриатические «конавляне» произошли от латинского обозначения «canale»; а «дукляне» от латинского же местного названия «dioclitia» .

Большие племенные союзы на новых местах именовались уже по новой системе: «лютичи», «бодричи».

Итак, можно считать установленным, что до определенного момента, до начала великого расселения славян в VI в. н. э., на всей старой праславянской земле существовал единый закон образования имен племенных союзов по типу «поляне», «мазовшане». В процессе расслоения появилась совершенно новая, патронимическая форма типа «кривичи», которая встречена во всех вновь колонизованных областях: и на Эльбе, и на Балканах, и в Средней России; старая форма на новых землях встречается, но новая на старых - никогда .

Судя по соответствию ареала праславянских племенных названий ареалу пражской керамики VI в. в. э., мы можем полагать, что традиционный способ образования этих названий дожил до самого последнего хронологического предела общеславянского единства. Но когда он родился? Когда начали складываться более или менее прочные территориальные союзы племен?

Вернемся к нашему четвертому (скифскому) хронологическому срезу. В восточной половине, уже хорошо знакомой нам по Геродоту, обнаруживаются локальные группы скифской археологической культуры, которые могут рассматриваться каждая в отдельности как культурное единство устойчивых племенных союзов. Точно такие же локальные археологические группы лужицкой культуры обнаружим мы для этого времени в западной половине праславянского мира .

Нестор начинает историю славянства с размещения славян в Европе задолго до великого расселения, т.к. о движении славян в VI - VII вв. н.э. на Дунай и Балканы он пишет: «…по мнозех же временах сели суть словене по Дунаеви…» Нестор ощущает связь времен, и южные степи вообще он называет Скифией, область тиверцев (тиритов?) и уличей (ализонов?) между Дунаем и Днепром «оли до моря» он правильно, по Геродоту, называет Великой Скифией («да то ся зваху от грек „Великая Скифь“»).

Из древних племенных союзов, отстоящих от великого расселения на «мнози времена», Нестор называет поморян, мазовшан, ляхов (полян), полян киевских, древлян, бужан, волынян. Каждому из этих племенных названий соответствует и в скифской половине, и в лужицкой определенная археологическая группа. На западе археологических культурных групп больше, чем попало в несторов список племен. Поэтому мы можем воспользоваться другими, более подробными средневековыми перечнями племен, размещение которых дос¬таточно хорошо известно. Мы получим следующие соответствия (с запада на восток) с куль¬турами V - IV вв. до н.э. :

Большие и устойчивые союзы славянских племен, пережиточные признаки которых ощущаются в средневековых археологических материалах, мыслились Нестором как самая древняя политическая форма славянского быта в отдаленные времена первичного размещения славян в Европе. Мы не можем, разумеется, полностью полагаться на хронологические расчеты и предположения средневекового историка, но мы должны считаться с тем, что эти союзы племен поставлены Нестором как первые камни фундамента общеславянской истории задолго до начала великого расселения в VI в. н.э.

География археологических культур скифо-лужицкой эпохи, времени бурного расцвета праславянской жизни и времени оборонительных действий против кельтов на западе и скифов на востоке, дает нам весьма убедительные контуры больших и могущественных племенных союзов именно в тех самых местах, где жили потом летописные поляне, мазовшане, древляне. Следует ли это считать случайным совпадением?

До сих пор мы шли ретроспективным путем, углубляясь от известного к неизвестному. В последовательном же развитии мы получим следующую картину исторических судеб славянства.

1. В середине II тысячелетия до н.э., в расцвет бронзового века, когда затихло широкое расселение индоевропейских пастухов скотоводов, севернее европейского горного барьера обозначилась большая группа скотоводческо-земледельческих племен, обнаружившая значительное единство (или одинаковость) на пространстве от Одера до Днепра и даже далее на северо-восток (тшинецко-комаровская культура).

Протяженность земли праславян с запада на восток - около 1300 км, а с севера на юг - 300-400 км.

Именно к этому времени лингвисты относят обособление, вычленение праславян.

2. К концу бронзового века, к IX - VIII вв. до н.э., западная половина обширного праславянского мира оказалась втянутой в сферу лужицкой (кельтской?) культуры, а восточная половина соприкасались с киммерийцами (иранцами?), противоборствуя с ними, но воспринимая некоторые элементы их культуры.

К этому времени относится удивительное совпадение конфигурации двух ареалов: во-первых, чернолесской культуры X - VIII вв. до н. э., а во-вторых, наиболее архаичной гидронимики, что не оставляет сомнений в праславянском характере чернолесской культуры Среднего Поднепровья.

Вероятнее всего, что праславяне чернолесского времени, вынужденные отражать наезды кочевых киммерийцев, не только научились ковать железное оружие и строить могучие крепости на южной границе, но и создали союз нескольких племен между Днепром и Бугом, получивший название «сколотов». Название это дожило до середины V в., когда Геродот зафиксировал его как самоназвание ряда земледельческих племен лесостепного Поднепровья. Союз сколотов мог не охватывать всех праславянских племен восточной половины славянства.

3. Смена киммерийцев скифами в VII в. до н.э. привела, очевидно, к тому, что сколотский племенной союз вошел в обширную федерацию, условно называвшуюся Скифией. Однако праславяне-сколоты, надо полагать, сохраняли определенную автономию: южная система крепостей, защищавших от кочевников, подновилась, были воздвигнуты и новые крепости. Праславяне-днепряне (борисфениты) имели свой особый морской порт, носивший их имя (милетская Ольвия), путь к которому лежал в стороне от земли царских скифов. И в то же время не подлежит сомнению сильное сращивание праславянской культуры со скифской, восприятие славянской знатью всех основных элементов скифской всаднической культуры (оружие, сбруя, звериный стиль) и в какой-то мере, может быть, даже языка. В.И. Абаевым отмечен целый ряд скифских элементов в славянском, В. Георгиев, производя периодизацию по форме названия верховного божества («Дайвас - Deus» - «Бог» - «Господь»), устанавливает, что именно в скифское время произошла значительная иранизация праславянского языка и взамен индоевропейского Daiwas (Див) утвердилось у славян иранское обозначение Бог, Boh .

Геродот не говорит об отличии сколотского языка от скифского, но предостерегает от путаницы, замечая, что скифами их, сколотов, назвали греки. Это могло быть результатом вполне естественного в тех условиях сходства одежды и вооружения, а также и двуязычия борисфенитского купечества и знати, постоянно общавшихся со скифами. Резкое обособление Геродотом собственно скифов (не знающих пашен, не сеющих хлеба, владеющих только стадами в безлесной степи, кочующих в повозках) от тех племен, для которых главнейшим священным предметом был золотой плуг, упавший с неба (сколотов, ошибочно называемых скифами), не дает нам права распространять данные о земледельцах нескифах на скифские кочевые племена даже в том случае, если имена земледельческих царей имеют ираноязычный облик.

Западная половина праславянского мира в это время по-прежнему находилась в составе обширной лужицкой общности, что обусловило различие в археологическом облике восточной и западной половин, но нисколько не противоречит существованию этнического единства и одинаковости языковых процессов, на которой настаивают лингвисты. До сих пор остаются в силе (хотя часто и забываются) слова Любора Нидерле, сказанные им после того, как он очертил общую прародину: «Население Повисленья было всегда под влиянием иных культур, чем население Поднепровья, а культура западных славян была всегда отлична от культуры славян восточных» .

Несмотря на внешние различия лужицкой и скифской половин славянства, общность исторического процесса явно ощущается в том, что в эту эпоху подъема формировались обширные территориальные союзы племен, находившиеся, судя по археологическим данным, точно в тех самых местах, где их указывают (иногда ретроспективно, как, например, Нестор) позднейшие письменные источники. Форма образования имен этих союзов («поляне», «мазовшане») очерчивает единую обширную область, полностью покрывающую и лужицкую и скифскую половины праславянского мира VI - V вв. до н.э.

4. Исчезновение лужицкой культуры и падение Скифии как большой федеративной державы привело к устранению тех двух внешних сил, которые вносили различия в разные половины праславянского мира. Понизился общий уровень. На несколько столетий устанавливается известное единство двух археологических культур (зарубинецкой и пшеворской), хотя внешние связи снова появляются: на западе растет воздействие германских племен, а на востоке - сарматских.

5. Новый подъем и существенные изменения в культуре происходят во II - IV вв. н.э., когда Римская империя в результате завоеваний Траяна в Дакии и Причерноморье стала почти непосредственной соседкой славян и своим ненасытным импортом хлеба оказала благотворное воздействие на лесостепную часть славянских племен (черняховская культура). Облик восточной и западной половин славянства снова стал разниться, но, кроме того римский экспорт разных изделий сильно нивелировал культуру славянских и германских (готы) племен, что нередко запутывает исследователей.

6. Падение Римской империи в V в. н.э., прекращение благоприятных «трояновых веков», смена в степях иранских кочевников тюрками - все это привело к новому падению культуры и к новому (на этот раз последнему) воскрешению общеславянского единства, выразившемуся в широком распространении в старых тшинецко-пшеворо-зарубинецких рамках последней общеславянской культуры пражского типа. Далее последовало великое расселение славян, распадение славянского единства и создание больших феодальных государств, ставших новыми центрами притяжения и консолидации.

Рассмотрев все аргументы в пользу отнесения северо-западной земледельческой части Скифии к праславянам, обратимся к части записей Геродота о местных преданиях племен, почитающих плуг с ярмом священным даром небес и главной святыней всего народа.

Записи Геродота мы можем сопоставить с некоторыми ценными отрывками других авторов (Алкман, Валерий Флакк, Диодор Сицилийский), что уже делалось исследователями неоднократно, с «археологической историей» Среднего Поднепровья и с украинским и русским фольклором, дающим интереснейшие параллели свидетельствам древних авторов.

Рассказ Геродота о происхождении четырех сколотских племен представляет собой запись местного среднеднепровского эпического сказания с элементами мифа о первочеловеке. Среднеднепровское, борисфенитское происхождение сказания твердо определяется двумя признаками: почитанием земледельческих орудий и происхождением первого человека от дочери Днепра; сочетание этих признаков исключает скифскую кочевую, беспашенную среду и переносит место действия сказания выше по Днепру, в земледельческую лесостепь Среднего Поднепровья, так хорошо знакомую нам по обильным археологическим материалам X - IV вв. до н.э.

Генеалогическая схема сколотских племен выглядит так:

Хронология сообщена Геродоту эпическая: от первого царя Таргитая до похода Дария прошло круглым счетом никак не больше тысячи лет (§ 7). Для нас это должно означать несколько веков, т.к. Алкман, поэт VII в. до н.э., уже упоминает быстроногого коня Колаксая , а это означает, что имя Колаксай к этому времени уже стало эпическим. Римский поэт, современник Плиния Валерий Флакк, повествуя об аргонавтах, перечисляет вождей бесчисленных племен Скифии (рисуемой им крайне неопределенно) и на втором месте в длинном перечне полководцев упоминает Колакса, сына Юпитера и Оры, гербом которого были три молнии. Несколько загадочна фраза: «Колакс собрал воздушных драконов, отличие матери Оры и с обеих сторон противопоставленные змеи сближаются языками и наносят раны точеному камню». Возможно, что речь идет об изображении днепровской змееногой богини на знаменах (?). Вслед за Колаксом упомянут престарелый Авх, владелец «киммерийских богатств». Воины-авхаты славятся уменьем владеть арканом .

Опереться на поэму Флакка как на исторический источник нельзя, т. к. в ней фантастически перепутана география и хронология многочисленных племен. Можно извлечь из нее лишь то, что фрагменты скифского эпоса дожили (может быть, только в письменности) до римского времени, когда скифских героев возводили к эпохе аргонавтов. Создается впечатление, что Валерий Флакк слил воедино детали двух генеалогических легенд Геродота, сохранив и опоэтизировав некоторые интересные детали: Авх, потомок старшего сына, представлен здесь стариком; авхеты, живущие по Гипанису, где, по Геродоту, водились дикие кони, отлично владеют арканом. Все это Флакк мог почерпнуть как у Геродота, так и у многочисленных компиляторов.

Миф о падении с неба земледельческих орудий, секиры и чаши мы можем в самых общих чертах датировать временем появления в Среднем Поднепровье, во-первых, пашенного земледелия, а во-вторых, временем выделения дружин, вооруженных топорами. Появление пашенного земледелия в Среднем Поднепровье следует относить, по всей вероятности, к рубежу бронзового и железного веков - к началу I тысячелетия до н.э.

Мифологические и эпические концепции создаются у всех народов в определенные узловые моменты их истории, когда в реальной жизни происходят или внутренние сдвиги (рождение новых хозяйственных форм, возникновение новой социальной организации), или же резкое соприкосновение с внешним миром (войны с соседями, вторжение врагов и т.п.).

Для праславян-сколотов такой бурной эпохой внутренних и внешних новаций было время перехода от бронзового века к железному, время чернолесской культуры. Появление нового металла, железа, залежи которого в изобилии имелись в болотах и озерах славянщины (болотная руда), повышение роли земледелия и появление рала происходило одновременно с наездами южных кочевников-киммерийцев, против которых сколоты-чернолесцы построили свои первые крепости по южной окраине своей земли. Сколоты отстояли свою независимость; новое железное оружие и могучие крепости в полтора километра в поперечнике позволили им устоять в борьбе со степняками, нападавшими со стороны моря.

Весь этот комплекс реальных событий, резко видоизменивших прежний медлительный быт праславянских племен, получил отражение в первобытных мифолого-эпических сказаниях, фрагменты которых дожили до XX в. и были зафиксированы фольклористами. Часть этих древних праславянских представлений отразилась в сказках; к ним время от времени привлекалось внимание исследователей, часть же фрагментов уцелела без определенной фольклорной формы, только лишь в виде пересказа древних легенд, и эта полузабытая часть древнего творчества осталась по существу на положении этнографического архива, несмотря на две интереснейшие публикации В.В. Гиппиуса и В.П. Петрова .

Героем этих легенд является волшебный кузнец Кузьмодемьян (или два кузнеца - Кузьма и Демьян). Иногда он выглядит как первый человек («вш був первий чоловш у бога, як свИ очинявся») . В других материалах Кузьма и Демьян выглядят первыми пахарями: «гадають, що К. и Д. були пахар) адамовсю», «перш) на земл1 були орачи’1», «видумали перше рало» . Волшебные кузнецы ковали плуг 40 лет и весил этот чудесный первый плуг 300 пудов . Кузнец-богатырь действует в то эпическое время, когда народ страдал от змея, прилетавшего всегда со стороны моря (т.е. с юга); иногда змей даже называется «черноморским». Кузнецы строят крепкую, не доступную змею кузницу, куда устремляются беглецы, спасающиеся от свирепого чудовища. В кузницу бегут девушки, царская дочь и даже богатырь верхом на коне. Иногда это тот богатырь, который уже бился со змеем где-то на иных просторах. Кузница всегда защищена железной дверью. Разъяренному погоней змею всегда предлагается пролизать дырку в двери и всунуть в кузню свой язык, что змей всегда и делает, т.к. ему обещают посадить на язык его жертву. Но здесь выступает самый устойчивый элемент преданий: волшебный кузнец (или кузнецы) хватает змея за язык раскаленными клещами, запрягает чудище в огромный плуг и пропахивает на нем борозды или до Днепра, или до самого моря. И здесь, у Днепра или на морском берегу, змей, выпив полморя, лопается и издыхает.

Иногда захваченного кузнечными клещами змея заставляют опахивать город: «Дем’ян став за плугом, а Кузьма веде за язик i оруть тею зм1ею, оборують [опахивают] Кшв. I таю велию скиби повернули - завбшьшки як церква. трохи не доорали, бо змiя втомилася» .

Следом победы над змеем считают знаменитые «змеевы валы» на Украине, восходящие к скифским временам.

Особый интерес представляет география записей о Кузьме-Демьяне: Киевщина, Полтавщина, Черкасщина, Прилуки, Золотоноша, Звенигород, Златополь, Белая Церковь. Нетрудно заметить, что легенды о Кузьме-Демьяне (иногда их заменяют Борис и Глеб) географически замыкаются в древнем районе чернолесской культуры, в ареале архаичной славян¬ской гидронимики, в земле геродотовских земледельцев-сколотов.

Однако Геродот подобных легенд не знал. Стадиально легенды о волшебных кузнецах, творцах первого плуга и защитниках людей от черноморского змея, относятся ко времени значительно более отдаленному, чем время путешествий историка. Исходя из появления первых железных кузнечных изделий и постройки первых мощных укреплений, легенды о кузнецах, приуроченные в средние века к Кузьме и Демьяну, следует возводить к началу I тысячелетия до н.э.

То, что в фольклорных записях восходит к первобытному героическому эпосу, эпосу борьбы и победы, Геродоту рассказывали в форме более обобщенной генеалогической легенды, и единственная точка соприкосновения - появление плуга - связана с волшебными ковалями. Впрочем, само появление первого плуга в украинских легендах о Кузьме и Демьяне совершенно не обрисовано, т. к. основная их задача - рассказ о том, как кузнецы защитили людей, уже пашущих землю, от злого змея. Первый плуг - лишь побочная черта в характеристике волшебных кузнецов-победителей, действующих на земле, но связанных и с небом («божьи ковали», святые). Ко времени Геродота эта, так сказать, предыстория первого плуга была уже заслонена другим, более близким для информаторов Геродота сюжетом: состязание между царевичами-братьями и определение племени-гегемона.

Имена мифических царей толкуются из иранских языков следующим образом:

Таргитай - «Долгомощный»;
Липоксай - «Гора-царь»;
Арпоксай - «Владыка глубин»;
Колаксай - «Солнце-царь» .

Младший сын Таргитая, победитель в состязании за обладание золотыми общенародными реликвиями, устроитель царства «паралатов» (считают, что правильнее «парадатов»), т.е. «правящих», и главная фигура записанного Геродотом сказания оказывается царем-Солнцем. Здесь нельзя не вспомнить запись в русской летописи XII в. о царе-Солнце. Летописец побывал в 1114 г. в Ладоге, обнаружил на берегу древние бусы, набрал их целую коллекцию и выслушал от местного населения рассказы о чудесных тучах, из которых падают не только бусы, но и «веверицы» и «оленьци малы». По этому поводу начитанный летописец привел выписку из хроники Иоанна Малалы о падении с неба разных предметов, снабдив ее драгоценными русскими фольклорными параллелями.

Некогда в Египте царствовал царь Феост (Гефест), называемый Сварогом. «Во время цесарьства его съпадоша клПщП с небесе и нача ковати оружие. Преже 6о того палицами и камением бивахуся» . Сварог-Гефест установил твердое единобрачие, «сего ради прозваша и бог Сварог». После Сварога царствовал его сын «именем Солнце, его же наричють Дажь-бог».

«Сълнце цПсарь, сын Сварогов, еже есть Дажьбог, бе муж силен.»

«Оть негъ же начаша человъци дань давати цПсарем» .

Летописное предание дает нам двухступенчатую относительную периодизацию, соотносимую, в известной степени, с генеалогией сколотских царей по Геродоту:

Сварог (Гефест) - Таргитай;
Солнце-Дажьбог - Солнце-Колаксай.

Все сколоты названы по имени царя Солнца; русские люди XII в. считали себя (или свой княжеский род) потомками Дажьбога, царя-Солнца («дажьбожи внуци» «Слова о полку Игореве»).

Приводимые до сих пор параллели носят отрывочный характер и не могут еще быть сведены в целостную систему. Богатый сопоставительный материал мы получаем для геродотовского рассказа о трех сыновьях, о трех царствах и о младшем сыне - победителе в состязании со старшими братьями. На этот раз нас выручают не украинские полузабытые легенды, а мощный пласт всего восточнославянского сказочного фонда, широко распространенного и хорошо изученного.

Определяя наиболее излюбленные сюжеты, из числа нескольких сотен исследователи ставят на первое место сюжет «победитель змея», а на третье - «три царства», разделенные между тремя братьями . Трое братьев носят различные имена, но одним из наиболее интересных и достаточно распространенных является имя Световика, Зоревика, Светозара. Он - младший сын, как и Колаксай-Солнце, но он самый сильный: у братьев палицы в 160 и 200 пудов, а у Световика в 300 пудов; братья вооружены палками, а Световик выдирает дерево с корнем для палицы. Как и в скифской легенде, в восточнославянских сказках фигурирует в разной форме состязание трех братьев, оканчивающееся всегда победой младшего брата, как и у Геродота. Имена братьев в сказках изменяются, но сказки, где младший сын назван «Солнечным» именем, оказываются, по наблюдениям Н.В. Новикова, наиболее архаичными .

Состязания различны: кто выше кинет палицу, кто уймет «черноморского гада», кто сдвинет огромный камень, кто дальше стрельнет и т.п. Устойчива победа младшего сына, который после состязания становится главным, вожаком богатырей.

Один из подвигов братьев-богатырей - победа над злобным и прожорливым змеем (обычно от морской стороны), поедающим людей. Почти обязателен мотив кузнецов, выковывающих богатырское оружие. Трое братьев после победы над змеем овладевают тремя царствами: золотым, серебряным и медным.

Золотое царство всегда достается младшему брату, победителю в состязании. Колаксай-Солнце владел, как мы помним, одним из трех царств сыновей Таргитая и хранил в нем священное золото сколотов.

Нередко в сказках фигурирует море; отсюда грозит русским людям змей, пожирающий и уводящий в полон, здесь нередко завершаются кровавые победы; здесь богатырь отыскивает свою плененную мать.

Иногда упоминается остров в море в семи верстах от берега. Вся сказочная обстановка весьма напоминает длительные славяно-кочевнические отношения: от моря поднимаются орды конных воинов, жгут деревни, требуют дани, уводят в полон. И, очевидно, очень давно, в далекие полумифические времена, наезды киммерийцев, скифов, сарматов облеклись в эпической поэзии в образ летающего огненного змея .

Обращение к сокровищнице русских, украинских и отчасти белорусских сказок помогает нам более точно соотнести архаичный пласт сказочного фонда с записанными Геродотом легендами о царе Солнце - Колаксае. Поэма Алкмана позволяет определить эпоху Колаксая еще более древним временем - до VII в. до н.э., т.е., очевидно, самим киммерийским временем, в котором, как в фокусе, сошлись различные проявления новой поры в жизни праславян-сколотов (кузнецы, укрепления, борьба с «черноморским змеем» и т. п.).

В праславянских мифах и эпических сказаниях присутствуют общеиндоевропейские мотивы о трех братьях, известные нам как по иранским вариантам (на которые опирались сторонники общескифской мифологии), так и по другим. Достаточно вспомнить приводимую Тацитом германскую легенду о первочеловеке по имени Манн (!) и его трех сыновьях - родоначальниках трех германских племен.

Вот теперь, даже после такого крайне краткого экскурса в область архаичного фольклора, мы можем свести все наши разрозненные данные в единую систему:

Записи Геродота, сделанные им, по всей вероятности, во время его путешествия в край земледельцев-сколотов, в высшей степени драгоценны для нас, т. к. позволяют определить большую хронологическую глубину целого пласта восточнославянского сказочного фольклора. Сказка, как известно, нередко является позднейшей трансформацией мифа или древних эпических сказаний.

Фольклорные записи XIX - XX вв. неизбежно дают нам эти рудименты древних повествований в одномерном, уплощенном виде, без хронологической глубины. Геродот, оказавшийся первым фольклористом земледельческих племен Среднего Поднепровья, придал им недостающую глубину, создал хронологическую стереоскопичность диапазоном более двух с половиной тысяч лет. Добавим к этому, что Геродот фиксировал не современные или близкие по времени к нему сказания (вроде преданий об издевательствах скифов над Дарием), а то, что уже при нем считалось далекой стариной, отстоящей чуть ли не на тысячу лет.

В записях отголосков первобытного эпоса и мифологии, восходящих к бронзовому веку и к важнейшему историческому событию - открытию железа, содержится, вероятно, немалая доля общеиндоевропейского наследия вроде преданий о трех братьях, но есть и локальная специфика. К таким местным чертам следует, по-видимому, отнести «золотое царство».

У Геродота говорится о самом обширном царстве, где царь-Солнце Колаксай хранит священное золото.

В русских, украинских и белорусских сказках существует, как мы видели, обширный раздел сказок о трех царствах, и младший сын (как и Колаксай) всегда становится обладателем именно золотого царства; мотив небесных даров уже выветрился, осталось только на¬именование царства золотым.

Не менее интересен и самобытен второй царь мифологической генеалогии - геродотовский победитель Колаксай, соответствующий древнерусскому Дажьбогу царю и богатырю («Солнце цесарь. муж силен»), отраженный в сказочном фонде под знаменательным именем богатыря «Световика». Не скрывается ли в этом позднейшем сказочном имени языческий славянский Святовит, близкий Дажьбогу?

В связи с тем, что геродотовскую запись о царях-родоначальниках исследователи обычно распространяют на все народы, названные греками «скифы», в том числе и на кочевых скифов-иранцев (а зачастую на них по преимуществу), следует обратить внимание на иранскую форму царских имен. Иранский характер второй половины каждого имени - «ксай» - не подлежит сомнению .

Первая половина имен этимологизируется из иранского с большими трудностями.

В.И. Абаев даже отказался от объяснения имени Липоксая и это было сделано позднее Грантовским .

Обратим внимание на то, что в пантеоне древнерусских божеств мы обнаружим как архаичный индоевропейский пласт (Род, Сварог, Перун, Белее и др.), так и пласт, очень определенно связанный со скифской эпохой, породившей частичное (может быть, временное?) двуязычие восточных праславян: Дажь-бог, Стри-бог, где вторая половина имени, удостоверяющая их божественность, является иранской.

Совершенно то же самое произошло, очевидно, и с именами мифических сыновей Таргитая: в скифскую эпоху их царственность удостоверена иранским термином «ксай», имевшим, по всей вероятности, столь же широкое распространение, как и археологическая «скифская триада». Племена и народы, входившие в политические рамки Скифии, прочно воспринявшие скифскую дружинную культуру и называвшие своих богов полуиранскими именами, вполне могли для обозначения субъекта высшей власти воспринять иранский, собственно скифский термин «ксай».

Иранский элемент в именах трех братьев - Колаксая, Липоксая и Арпоксая - нисколько не препятствует отнесению земледельцев-сколотов к праславянам, как не препятствует он признанию Стрибога и Дажьбога славянскими (праславянскими по времени происхождения) божествами.

176 Абаев В.И. Скифский язык. - В кн.: Осетинский язык и фольклор, т. 1. М.- Л., 1949, с. 151-190; Георгиев В.Трите фази на славянската митология. София, 1970.
177 (Горнунг Б.В. Рец. на кн. Ф.П.Филина «Образование языка восточных славян». М.- Л., 1962. - Вопросы языкознания, 1963, №3, с. 135.
178 Русанова И.П. Славянские древности VI - VII вв. М., 1916, с. 74-76, карты.
179 Lehr-Splawinski Т. O pochodzeniu i praojczyznie Slowian. Pozanan, 1946.
180 «Самой правдоподобной, с нашей точки зрения, является гипотеза о среднеднепровско-западнобужской прародине славян. Зарубинецкую культуру, как нам подсказывают лингвистические данные, надо считать славянской» (Филин Ф.П. Происхождение русского, украинского и белорусского языков. Л., 1972, с. 24, 26).
181 Как известно, имя венетов (вендов, виндов) долгое время обозначало славян или какую-то часть славянского мира. Так, у немцев древние славянские поселки именовались Wendendorf - «венедская деревня». Финны называют русских venaia, venat, эстонцы - vene (см.: Lowmionski H. Pocz^tki Polski, t. 1. Warszawa, 1964, s. 91). Думаю, что долгий спор о происхождении слова «славяне», «слов пне» может быть решен при помощи строгого отношения к хронологии и географии этого термина: он появляется не ранее VI в. (т.е. не ранее великого расселения славян) и встречается только вне прародины, т.е. вне земли предков-венетов, в областях колонизованных выходцами из коренной территории венетов. Таковы: словаки, словинцы, словенцы, «словене» новгородские и др. «Словене», на мой взгляд, «сълы», выселенцы из земли «вене» - венетов. Слово «сълъ», «сълы» обозначало послов, людей, отправленных с поручением («пущати в сълъ» - см.: Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка. СПб., 1883, стб. 141).
182 См., например: Мишулин А. В. Материалы к истории древних славян. - ВДИ, 1941, №1, с. 230-231. Сведения Тацита здесь сильно искажены.
183 Латышев В.В. Известия древних писателей о Скифии и Кавказе. - ВДИ, 1947, №2, с. 320.
184 Кухаренко Ю.В. Археология Польши. М., 1969, с. 105, карта.
185 Латышев В.В. Известия. - ВДИ, 1947, №4, с. 258.
186 Помпоний Мела, кн. III, гл. IV.- В кн.: Античная география. М., 1953, с. 225.
187 Интересную реконструкцию карты Помпония Мелы дал Фритьоф Нансен (Nansen F. Nebelheim, т. 1,
p. 95).
188 Lowmionski H. Pocz^tki Polski, s. 156-159.
189 Латышев В.В. Известия. - ВДИ, 1948, №2, с. 232-235 (459-462).
190 Георгиев В.И. Исследования по сравнительно-историческому языкознанию. М., 1958, с. 224; Горнунг Б.В. Из предыстории образования общеславянского языкового единства. М., 1963, с. 3, 4, 49, 107.
191 Березанская С.С. Средний период бронзового века в Северной Украине. Киев, 1972, рис. 45 и 50 (карты). Возможно, что северо-восточная часть обрисованной автором области находится в более тесном взаимоотношении с сосницкой культурой, идущей на север от Десны и Сейма.
192 Некоторая обособленность комаровской культуры и ее несколько более высокий уровень объясняется, как мне кажется, близостью к карпатским горным проходам, к тем «воротам» («брамам»), через которые племена, жившие севернее гор, общались с южными. Наличие в районе комаровской культуры соляных залежей (Галич, Коломыя, Величка) могло привлекать сюда протофракийцев.
193 Хазанов А. М. Социальная история скифов. М., 1975; Раевский Д.С. Очерки идеологии скифо- сакских племен. М., 1977.
194 Хазанов А. М. Социальная история скифов, с. 53 и др.; Раевский Д.С. Очерки. с. 29 и др.
195 Хазанов А. М. Социальная история скифов, с. 53.
196 Раевский Д.С. Очерки., с. 28, 70-73. «Этнологическим содержанием версий П и ВФ скифской легенды (горизонт Шб) является обоснование трехчленной сословно-кастовой структуры общества, состоящего из военной аристократии, к которой принадлежат и цари, жрецов и свободных общинников - скотоводов и земледельцев. Эта структура моделирует строение вселенной, каким его мыслит скифская мифология» (там же, с. 71).
197 Раевский Д.С. Очерки., с. 114, 84. Древнее, идущее из энеолита представление о квадратном пахотном поле автор неправомерно применяет к чисто географическому, подлежащему измерению реальному понятию. Неправомерно и признание Эксампая центром «модели организованного мира» - ведь сторона скифского квадрата равнялась 20 дням пути, а до Эксампая было всего четыре дня (см. там же, с. 84).
198 Место встречи Геракла с полузмеей было названо Гилеей, но у нас нет полной уверенности, что это именно нижнеднепровское Олешье: «.Геракл в поисках своих коней (спрятанных девой. - Б.Р.) исходил всю страну и, наконец, прибыл в землю по имени Гилея. Там в пещере он нашел некое существо смешанной породы - полудеву-полузмею.» (§ 8).
В низовьях Днепра пещер нет. Пещеры есть в берегах Днестра, где лесная зона спускается на юг ближе к морю. Быть может, в данном случае гилеей названы днестровские леса? У Днестра показывали в скале гигантский отпечаток ступни Геракла (§ 82).
199 Vulpe Alexandra. Forschungen uber das 7 bis 5 Jh. v. u. Z., s. 12.
200 Раевский Д.С. Очерки., с. 30-39.
201 Д.С.Раевский привел очень интересную параллель из кельтского обычного права: у жителей Уэльса младший из сыновей получает в наследство дом с усадьбой, часть земли, плужный лемех, топор и котел (Раевский Д. С. Очерки., с. 182). Набор предметов действительно очень близок к геродотовской записи, но Д.С.Раевский не обратил внимания на то, что кельтский закон говорит не в пользу теории сословно-кастовой символики (топор - аристократы; чаша - жречество; плуг - простой народ), а против нее: ведь здесь речь идет не о сумме разных символических предметов, а о едином комплексе необходимых вещей, без которых немыслимо ведение крестьянского земледельческого хозяйства. Очевидно, и золотые небесные дары были позднейшей трансформацией народной земледельческой традиции борисфенитов.
202 См. указатели в кн.: Хазанов А. М. Социальная история скифов, с. 331; Раевский Д.С. Очерки., с. 210. Слово «сколоты» в обоих случаях отсутствует.
203 Последние две фразы даю в переводе А.Ч.Козаржевского, которому приношу благодарность за
помощь.
204 Абаев В.И. О некоторых лингвистических аспектах скифо-сарматской проблемы. - В кн.: Проблемы скифской археологии. М., 1971, с. 13.
205 Пограничные поселения сколотов на Ворскле, быть может, объясняют имя этой реки: в русских летописях река называется Воръсколъ. Слово «воръ» означало забор, бревенчатое укрепление, ограду. «Воръ- сколъ» могло означать «пограничное укрепление сколотов».
206 Плиний старший, кн. IV, § 82. - ВДИ, 1949, №2, с. 282-283.
207 Абаев В.И. Скифский язык, с. 175.
208 См.: Русанова И.П. Славянские древности VI - VII вв., с. 75 (карты).
209 Niederle L. Slovanske Starozitnosti, d. II, sv. 2. Praha, 1902, s. 397.
210 Исключения из этого правила («север», «хорваты», «дулебы» и некоторые др.) объясняются, очевидно, наличием неславянского субстратного элемента, передавшего свое имя славянам-ассимиляторам.
211 Поляне
212 Kostrzewski J., Chmielewski W., Jazdzewski K. Pradzieje Polski. Wroclaw - Warszawa - Krakow, 1965, s. 220, карта. Карта повторена в обобщенном виде Ю.В.Кухаренко в книге «Археология Польши» (М., 1969, с. 96). Лужицкая культура XII - IV вв. до н.э. охватила всю западную половину праславян (на запад от Западного Буга) и целый ряд окрестных племен.
213 Звездочкой отмечены племена, упомянутые Нестором.
214 На археологической карте этой эпохи остались безымянными только две очень небольшие группы: одна в изгибе Вислы, где мы не знаем по письменным источникам племен, и другая по Сану (может быть, лендзяне?).
215 См.: Археология Украины, т. II, карта 2.
216 Из номенклатуры Нестора трудно приурочить какое-либо племенное имя к племенам милоградской культуры. Скорее всего, что из расселявшихся в северо-восточном направлении милоградцев впоследствии образовались радимичи (и вятичи?), о которых Нестор помнил, что они пришли «от ляхов».
217 Георгиев В. Трите срази., с. 472-473.
218 Нидерле Л. Славянские древности, с. 33.
219 Латышев В.В. Известия… - ВДИ, 1947, №1, с. 297.
220 Латышев В.В. Известия. - ВДИ, 1949, №2, с. 344-345, 348.
221 Гшшус Василь. Коваль Кузьма-Дем’ян у фольклор) - Етнограф)чний В)сник, т. VIII. Кив, 1929, с. 3-54; Петров В)ктор. Кузьма-Дем’ян в украшському фольклор). - Там же, кн. IX, 1930, с. 197-238.
222 Петров В)ктор. Кузьма-Дем’ян., с. 231.
223 Там же.
224 Петров В)ктор. Кузьма-Дем’ян., с. 202.
225 Там же, с. 203.
226 Абаев В.И. Скифский язык, с. 243; Раевский Д.С. Очерки., с. 62, 63.
227 Повесть временных лет. Пг., 1916, с. 350.
228 Там же, с. 351. Царь-Солнце царствовал 20 с половиной лет.
229 Новиков Н.В. Образы восточнославянской волшебной сказки. Л., 1974, с. 23.
230 Там же, с. 67
231 Впрочем, сарматское время внесло новый сказочный образ в славянскую первобытную эпическую поэзию. Сарматские женщины-воительницы оставили след в виде царь-девицы, девичьего царства за огненным морем, где «головушки богатырские на тычинушках», как у геродотовских тавров.
232 Абаев В.И. Скифский язык, с. 243.
233 Грантовский Э.А. Индо-иранские касты и скифов. - XXV Междунар. конгр. востоковедов. Доклады советской делегации. М., 1960, с. 5, 6.

Сведения о нравах и образе жизни жителей Древней Скифии мы черпаем в первую очередь из книг . Для нас они важны как древнейшие письменные известия о Южной России. По Геродоту, главною пищею скифов было конское мясо и кобылье молоко. С молоком они поступали так: «Скифы наливают молоко в деревянные сосуды и взбалтывают их; от взбалтывания оно пенится и составные части его разделяются: жирные всплывают на верх, потому что они легки; тяжелые и густые оседают внизу; скифы отделяют их от жидкости и сушат; в твердом и сухом виде это называется пирраке (кобылий сыр), а водянистая часть остается посредине». Взбалтыванием молока занимались рабы, которые, вероятно, были большею частью военнопленные.

Древнегреческий историк Геродот

Геродот говорит, что одежда скифов и летом, и зимою одна и та же; из других писателей мы узнаем, что они носили шальвары и верхнее платье, обыкновенно сшитое из кож диких зверей и «мышей» (т. е. грызунов, каких много в той местности: кроликов, сурков). Все ремесла скифы предоставляли женщинам и рабам; мужчины с презрением смотрели на всех, занимающихся этими работами; ремесла ограничивались изготовлением телег, палаток, необходимейшей посуды (деревянных сосудов для молока, чаш, глиняных горшков, ножей), одежды и оружия. Мужчины занимались войной, охотой, грабежом; они считались в Скифии благородными занятиями. Скифы искусно стреляли из лука; они мчались по обширным равнинам на своих маленьких, но горячих лошадях, которых не мог догнать преследователь и на которых они настигали всякого врага. Они с одинаковой ловкостью натягивали лук и левой рукой и правой. Геродот сообщает, что стрелы у скифов были отравленные, кроме того у них были копья, мечи, боевые секиры; были панцири и щиты из лосиной шкуры. Кто не принес царю голову убитого врага, тот не имел права пить из общего почетного кубка на общественных пирах; кто убил особенно много врагов, тот пил разом из двух кубков. Черепа врагов служили скифам чашами; часто они обтягивали эти чаши воловьей кожей или оправляли в золото. Некоторые племена Древней Скифии, как например таврийцы, втыкали головы убитых врагов на высокие шесты, которые ставили на кровлях, будто стражами своих жилищ. Кожу убитых врагов скифы, по словам Геродота, дубили и вешали, как украшение, на сбрую лошадей. Из пленников они от каждой сотни одного приносили в жертву богу войны, которому поклонялись в образе меча, воткнутого на сложенном из дерна возвышении; у остальных они выкалывали глаза и потом поручали им доить кобыл и взбалтывать молоко. Когда скифы ознакомились с греческим вином, они пили его, не мешая с водой, и лили его так много, что выражение «пить по-скифски» вошло у спартанцев в поговорку для обозначения пьянства. Колдуны, прорицатели, истолкователи примет пользовались в Древней Скифии большим уважением.

Геродот пишет, что на востоке от Танаиса (Дона) кочуют по обширной безлесной равнине савроматы или сарматы , дикий народ. Греки считали их потомками амазонок . По языку и нравам сарматы походили на скифов, но греки их называют людьми другого племени. Дальше за ними жили будины, «большой и многочисленный народ с голубыми глазами и русыми волосами»; их страна была лесистая; между ними жили гелоны – народ, произошедший из смеси греков с туземцами. У гелонов был деревянный город и был царь; у будинов тоже был царь. Дальше к северу жили, по рассказу Геродота, два охотничьих народа, тиссагеты и иирки, а за ними «лысые», миролюбивые аргиппеи, проводившие холодное зимнее время под белыми войлочными шатрами, которыми обтягивали деревья; оружия у аргиппеев не было. По верховью Буга (Гипаниса) за земледельческими скифами жили в нынешней Подолии и Волыни алазоны и невры, а к западу от них агатирсы, «роскошнейшие из людей», носящие золотые украшения; жены у них были общие. Их земля простиралась до долин нынешней Трансильвании. Обо всех этих народах Геродот собрал верные сведения; но страны дальше на север от Скифии, области снега и тумана были для него неведомые края, о которых до него дошли только легенды и сказки, конечно имевшие иногда своим основанием какие-нибудь плохо понятые факты.

Карта древней Скифии и сопредельных стран около 100 г. до Р. Х.

Геродот слышал, что там берут из озер или болот свое начало великие реки, впадающие в Черное море и в Меотиду (Азовское море). Там, якобы, есть страна, в которой снег летает по воздуху, как пух, такой густой, что нельзя ничего видеть вдали, и пройти нельзя. В этих северных землях неведомого климата и неизвестной обширности, жили, по известиям Геродота, андрофаги (людоеды), нечестивые беззаконники, не имеющие ни суда, ни правды, и загадочные меланхлены (люди в черной одежде). Оба эти народа были не скифского происхождения, но походили на скифов нравами; они кочевали за болотистыми пустынями.

О землях на восток от аргиппеев и сарматов, куда мешали проникать непроходимые лесистые горы, до Геродота дошли только слухи, совершенно сказочные, передававшиеся от исседонов скифам, от скифов греческим колонистам черноморского прибрежья ; сам Геродот говорит, что считает эти слухи сказками. Ему говорили, что там живут люди с козьими ногами и другие люди, которые спят шесть месяцев в году (этот слух, вероятно, был переделкою непонятых рассказов о продолжительности ночей на дальнем севере); там жили аримаспы, люди с одним глазом, отнимающие у грифов золото гор той страны; этот рассказ еще за сто лет до Геродота уже слышал от исседонов поэт Аристей проконесский; знал и Эсхил , у которого прикованный Прометей говорит скитающейся Ио , чтобы она остерегалась «собак Зевса , свирепых, сильно кусающихся грифов и конного войска одноглазых аримаспов, живущих на потоке Аида , на золотоносной воде». Быть может, это – смутный отголосок скифских рассказов о золоте и драгоценных камнях, добываемых в Урале. Но вероятнее, что это лишь вымысел фантазии детства народов, переносящей на край света сокровища, обладать которыми страстно желает человек, и делающей стражами этих богатств баснословные существа, одолеть которые трудно, – символическое выражение мысли, что приобретение того, чем дорожит человек, соединено с трудами и опасностями. Легенда о грифах, «четвероногих птицах», у которых орлиные крылья и голова, и зрение зорко, как у орла, а ноги, корпус и сила, как у льва, и которые стерегут золото, имела, кажется, родиною своею восток, Бактрию и Индию , и перенесена оттуда заезжими торговцами к народам Каспийского и Черного морей.

За северными горами, за грифами и аримаспами жили, по греческому мифу, блаженные гиперборейцы , счастливый народ, невинно и мирно ведущий продолжительную радостную жизнь в прекрасной стране, озаряемой вечным светом солнца, любимой Аполлоном , который остается в ней охотнее и дольше, чем в других землях.