Историк михаил погодин биография деятельность. Михаил петрович погодин. Некоторые факты жизни
Погодин Михаил Петрович, биография и творчество которого являются предметом настоящего обзора, был одним из видных и крупных российских историков XIX века. Кроме того, он известен как общественный деятель, публицист, издатель, собиратель древностей и писатель. Его источниковедческие труды способствовали развитию отечественной исторической науки, а его методология исследования была действительно новым словом в тогдашней науке.
Некоторые факты жизни
Погодин Михаил Петрович, краткая биография которого является темой этой статьи, прожил долгую и плодотворную жизнь (1800-1875). Он был сыном крепостного крестьянина графа Салтыкова, однако получил вольную, образование и поступил на историко-филологический факультет Московского университета. Здесь защитил и стал профессором.
Он преподавал отечественную и всемирную историю, а вскоре Погодин Михаил Петрович стал заведующим кафедрой российской истории, которая была основана по университетскому уставу в 1835 году. Однако через некоторое время он был вынужден покинуть этот пост. Это случилось в 1844 году из-за конфликта с попечителем данного учебного заведения. С тех пор Погодин посвятил себя исключительно научно-исследовательской, публицистической и общественной деятельности. С 1820 по 1850 год издавал журналы консервативного направления.
Работа с источниками
Погодин Михаил Петрович известен как коллекционер российских древностей. Он собирал старинные рукописи и различные раритеты. Тщательно их описывал и издавал. В этом отношении его труды были плодотворны для исторической науки. Ведь как раз в то время она переживала свой расцвет. Поэтому введение в научный оборот источников было чрезвычайно актуально. Свою коллекцию Погодин Михаил Петрович начал собирать ещё в 1830 годы. Им было найдено значительное количество древних вещей: икон, образов, печатей, автографов знаменитых людей, старинных рукописей, включая актовый материал. Всё это получило название «Древлехранилище».
Труды
Историк особое внимание уделял древней и средневековой российской истории. В центре его внимания находилась проблема возникновения государства. В 1825 году он написал магистерскую диссертацию «О происхождении Руси». Этот вопрос интересовал его потому, что именно в нём он видел различие путей развития нашей страны и западноевропейских государств. Так, он противопоставлял завоевание, которое произошло в этих землях мирному В 1834 году Погодин Михаил Петрович защитил вторую диссертацию «О летописи Нестора», в которой обозначил проблему источников. Кроме того, он интересовался вопросом И первым из историков создал теорию «собирания власти» её правителями.
Периодизация
Погодин Михаил Петрович создал свою хронологическую сетку истории России. Отправной точкой для него было упомянутое Однако при этом он оговаривался, что большое значение в создании государства имел славянский фактор. Этот первый период он завершал правлением Ярослава, ко времени которого относил окончательное складывание российской государственности. Границу второго этапа он определял нашествием монголо-татар и установлением ордынского ига. Следующий период, московский, он относил ко времени вплоть до начала царствования Петра I. И наконец, современную ему эпоху Погодин Михаил Петрович называл временем национально-самобытным, при этом особенно положительно отзывался об отмене крепостного права.
Сравнение отечественной и всемирной истории
Учёный высказал ряд интересных мыслей об общих и отличительных чертах по поводу развития Европы и России. По его мнению, их прошлое имеет множество параллелей: феодализм и удельная система, последующее её ослабление и укрепление монархической власти. Однако исследователь утверждал, что несмотря на общие черты, эти истории никогда не пересекутся. Он в конце концов пришёл к заключению, что наша страна развивается особым путём. Это возможно благодаря тому, что государство было основано мирным призванием, а не завоеванием. И поэтому империя застрахована от революций, которые в это время происходили на континенте.
О значении истории
Автор, в принципе, был близок к славянофилам, так как последние также говорили об оригинальном пути развития России. Примерно те же идеи развивал в своих сочинениях Погодин Михаил Петрович. Основной исторический труд исследователя - это, пожалуй, «Исследования, замечания и лекции по русской истории». Он придавал большое значение этой дисциплине в нравственном и патриотическом воспитании, поскольку видел в ней охранительницу и блюстительницу общественного порядка. Он полагал, что в нашей стране нет причин для революционных потрясений, поскольку народ искони предан самодержавию, православной вере и родному языку. Таким образом, учёный приблизился к которая была создана в это время.
О правителях
Погодин Михаил Петрович, фото которого представлено в статье, помимо средневековой и древней истории также занимался и более поздним временем. Особый интерес представляют его оценки различных правителей. Так, он считал правление Ивана Грозного закономерным этапом на пути становления российской государственности. Историк очень высоко оценивал петровские преобразования, считая, что их предпосылки возникли ещё до начала его правления. Итак, творчество и деятельность Погодина занимают видное место в развитии отечественной историографии.
11ноября 1800 года, в Москве, в семье крепостного Погодина родился сын Михаил. В 1806 году, граф Салтыков отпустил всю семью Погодиных на волю. Однако Михаил Петрович Погодин на всю жизнь запомнил своё происхождение, что сказывалось на его характере, на отношении к жизни.
Михаил окончил Московский университет и уже в 26 лет преподавал всеобщую историю в этом университете. О его лекциях хорошо отзывались современники, а исторические взгляды Михаила Петровича оказали влияние на развитие русской общественной мысли, которые легли в основу историко-философских концепций.
Он интересовался историей Древней Руси, её происхождением, изучал и публиковал найденные летописи, грамоты и требовательно относился к качеству материала. Он критиковал неосновательные теории историков, которые недоказанно вносили исторические факты в свои работы.
Критике подвергся даже Н. М. , которого Погодин считал своим кумиром. Вот его цитата: « Взгляд Карамзина вообще на историю как науку - взгляд неверный». Он счёл работу «История государства Российского» Н. Карамзина, как «великолепный памятник языка в нашей словесности».
Михаил Погодин был знаком со многими русскими писателями и поэтами. С А. и П. Вяземским они в 1825г выпустили альманах «Урания». А с 1827г по 1830г издавал журнал «Московский вестник», в котором печатались произведения русских литераторов. Погодин был в их числе, он тоже писал произведения («Русая коса», написанная в 1825г, «Марфа-посадница» и другие). Мы делаем вывод, что в русской литературе и в журналистике он оставил свой след.
Погодин любил Россию и считал, что ей в мире отведена особая роль. Был убеждённым и сторонником формулы «самодержавие, православие, народность». Был убеждён, что самодержавный государь для России, есть Бог земной, а его народ должен доверять царю и быть ему преданным. Это и было, по его мнению основой русского могущества.
Но не только Россией был увлечён Михаил Петрович, его интересовала и европейская политика. Положение славянских народов, которые находились под властью Турции и Австрии, привлекало внимание Погодина. Если Россия вступится за своих братьев, то получит поддержку, так думал историк, и вообще тогда станет непобедимой. …
Но пошатнула веру в могущество России. Он стал задумываться над поражениями русской армии, и пришёл к выводу, что всё происходящее не случайно. Вина тому - пороки российского государственного строя, система управления. Погодин призывал сосредоточиться на внутренних проблемах государства, а именно:
- повысить жалованье чиновников (покончить взяточничество),
- распространить образование в народе (Россия технически отстала от всех).
Чуть позже он писал о проблеме крепостного права и считал, что его нужно отменить. Призывал императора Александра созвать Земскую думу вроде средневековых земских соборов, т к царь не может принимать важные решения без совета с представителями различных слоёв общества.
Умер Михаил Погодин в 1875 году. Это был великий русский человек, которые любил свою Россию. Это был выдающийся русский историк, писатель, журналист, публицист.
Погодин, Михаил Петрович
Филолог, историк, археолог и коллекционер, журналист и публицист, беллетрист и драматург, переводчик с разных языков на русский и издатель множества книг, родился в Москве 11-го ноября 1800 г., умер там же 8-го декабря 1875 г. Сын крепостного дворового человека графа И. П. Салтыкова, его "домоправителя", и внук крепостного крестьянина графа Чернышева, П. принадлежит к разряду "русских самородков", являясь носителем природных свойств великорусского племени, разнообразных и противоположных одно другому: ширь натуры соединялась в нем со скопидомством и тонким денежным расчетом, щедрость мирилась со скупостью, "себе на уме" шло об руку с сердечностью, задушевностью и откровенностью, добродушие - с хитростью, грубость нрава и привычек - с деликатностью чувства, неряшливость в обработке научных вопросов - с мелочной педантичностью в детальных и библиографических разысканиях; сознание своих ученых достоинств уживалось у него с преклонением перед сильными мира, П. был религиозен, но религиозность его была также на великорусско-московский лад, приближаясь к "древлему благочестию" и заключаясь в преданности обрядовому ритуалу, который не был одухотворен широким и глубоким пониманием христианства. Столь же типически-великорусскими являлись у Погодина и политические убеждения. Его нельзя считать ни консерватором, ни реакционером, ни легитимистом, ни националистом - все эти западноевропейские политические определения к нему не подходят; он был сторонником русского политического строя в том виде, как этот строй сложился жизнью, историей и исповедовал триединые начала русской самобытности: православие, самодержавие и народность. Поэтому он тяготел к единокровным и частью единоверным нам славянским племенам и изучал их язык, быт и историю; но П. не был славянофилом: его ум был ум практический, чисто великорусский, чуждый теоретическим построениям, чем, наоборот, в особенности отличались славянофилы. - Более всего и всего плодотворнее П. занимался русской историей, которой посвятил всю многолетнюю свою ученую деятельность; но в русской истории, как и в жизни, он не был теоретическим мыслителем. Русскую народность П. знал и любил, как плоть от плоти своей, кость от костей своих. Он видел в ней остатки старины и увлекался этими остатками: он жил прошлым родной страны, инстинктивно стремясь к этому прошлому: вот где следует искать ключ к его поклонению перед русской историей, которая для него являлась миром чудес и исключительных особенностей.
До десятилетнего возраста П. обучался дома, и уже в эту раннюю пору жизни в нем стала развиваться страсть к учению; знал он в то время одну лишь русскую грамоту и с жадностью прочитывал "Московские Ведомости", тогдашние журналы: "Вестник Европы" и "Русский Вестник" и переводные романы. С 1810 по 1814 год П. воспитывался у приятеля своего отца, московского типографщика А. Г. Решетникова; здесь учение пошло систематичнее и успешнее, но в эти четыре года произошло общеисторическое событие, расстроившее, наряду со всеми обитателями Москвы, все житье-бытье семьи Погодина и произведшее на мальчика глубокое впечатление. Разумеем злосчастный 1812 год, когда дом отца Погодина погиб в пламени московского пожара, и семья Погодиных должна была искать спасенья, вместе с другими жителями пылавшей первопрестольной столицы, в одном из провинциальных городов средней России. Погодины перебрались в Суздаль. С 1814 по 1818 г. П. обучался в Московской, тогда единственной, губернской гимназии, а с 1818 по 1821 год в Московском Университете, по словесному отделению, соответствовавшему в то время теперешнему историко-филологическому факультету. В гимназии и в университете П. еще более пристрастился к чтению и стал усердно изучать русскую историю, главным образом, под влиянием появившихся в год его поступления в университет первых восьми томов "Истории Государства Российского" Карамзина и девять лет до того изданного начала русского перевода Шлецеровского "Нестора". Эти два труда имели решающее значение в ученых работах и воззрениях Погодина: он стал убежденным, но не слепым, поклонником русского историографа и первым и самым ярым из природных русских историков последователем исторической критики Шлецера и его "норманнской теории" происхождения Руси. В Университете на П. оказали сильное влияние своими чтениями профессор Мерзляков и Тимковский. Первый поселил в П. уважение к русским классическим писателям XVIII в. и способствовал развитию в его речи, устной и письменной, восторженности и напыщенности; второй, знаток римской литературы, обладавший учеными приемами филологической критики, - развил в Погодине филологический экзегетизм, впоследствии приложенный им к изучению русских исторических памятников письменности.
По окончании курса в Университете молодой кандидат П. был определен преподавателем географии в Московском Благородном пансионе и занимал эту должность до 1825 г., давая вместе с тем частные уроки в семействе князя Н. П. Трубецкого и готовясь на магистра русской истории. В 1823 году он сдал этот экзамен, а в 1824 году напечатал магистерскую диссертацию "О происхождении Руси", посвятив ее Карамзину и защитив публично в Москве, в январе 1825 г. После защиты П. поехал в Петербург и лично "представился" Карамзину, и, по его собственному выражению, "получил как бы его благословение". Диссертация П. составляет свод всех мнений о происхождении Руси, начиная с Байера, и, на основании большой и малой критики Щлецера, доказывает непреложность норманнской теории происхождения Руси. Магистерство открыло перед Погодиным двери университетского преподавателя, но не сразу удалось ему получить кафедру излюбленного им предмета - отечественной истории. С 1825 по 1828 г. он преподает всеобщую историю лишь на первом курсе словесного отделения, а в 1828 г. получает место адъюнкта, но не на словесном, а на этико-политическом отделении, для преподавания новой истории XVI - XVIII вв., истории русской. Адъюнктуру на чужом для него отделении (в настоящее время юридический факультет) Погодин занимает до 1833 г. и лишь в этом году, после увольнения от службы профессора всеобщей истории Ульрихса, ему поручается на высших курсах словесного отделения временное преподавание всеобщей истории, которое он и ведет в течение шести лет до возвращения из-за границы в 1839 г. намеченного на эту кафедру министром народного просвещения, С. С. Уваровым, кандидата T. Н. Грановского, впоследствии столь известного профессора Московского университета, оказавшего благотворное просветительное влияние на целый ряд русских поколений. Только в 1835 году удается Погодину занять, наконец, кафедру русской истории в звании ординарного профессора, но это профессорство продолжается всего девять лет. В 1844 году П. оставляет службу в Московском университете, сохраняя лишь звание академика по Отделению русского языка и словесности, каковое он был избран в 1841 году. С 1844 года до самой смерти П. предается кабинетным занятиям и отчасти публицистическим, в качестве редактора основанного им в 1841 году журнал а "Москвитянин" и других периодических изданий и автора отдельных политических брошюр.
Так как русская история является главнейшей отраслью ученых и литературных занятий Погодина, то начнем обзор их с этой отрасли. Прежде всего представляем перечень важнейших монографий и изданий Погодина по русской истории.
A) Исследования. 1) О происхождении Руси, М. 1824 г. 2) Историк-критические отрывки 2 т., 1-й т., M. 1846 г. (статьи 1828-1845 гг.) и 2-й т., М. 1867 г. (статьи 1846-1866 гг.). Более замечательными из пятнадцати статей, помещенных в 1 т., являются: Взгляд на русскую историю и Очерк русской истории. - Параллель русской истории с историей западноевропейских государств, относительно начала. - За русскую старину. - О Москве и приращения Москвы. - О местничестве. - О характере Иоанна Грозного. - Об участии Годунова в убиении царевича Димитрия. - Петр Великий. Из статей 2-го т. назовем: Древнейшая русская аристократия.- Был ли Борис Годунов основателем крепостного права? - Две статьи о царевиче Алексее Петровичи. 3) Исследования, замечания и лекции, M. 1846-1854 гг. 7 том. (с 862 г., начала Руси до монгольского завоевания включительно, т. е. до 1240 г.). 4) Андрей Боголюбский, отд. изд. 1850 г. 5) Биография Н. М. Карамзина, М. 1866 г. (2 ч.), по поводу столетия со дня рождения Карамзина. 6) Древняя русская история до монгольского ига, с атласом, 2 т. in 4° (переработка, в популярном изложении труда за № 3), M. 1872 г. 7) Семь первых лет из жизни Петра Великого, M. 1872 г. (По поводу двухсотлетия со дня рождения Петра Великого). 8) Борьба с новыми историческими ересями, M. 1874 г. (Сборник полемических статей против исторических воззрений Р. И. Иловайского на происхождение Руси и Н. И. Костомарова на некоторые русские исторические личности, главным образом из эпохи смутного времени).
Б) Учебники и руководства. 9) Начертание русской истории для училищ, М. 1835. 10) То же для гимназий, 1-е изд. M. 1837 г., 2-е изд., ibid.1838 г. (Были учебниками до появления новых, составленных Устряловым).
В) Исторические источники. Многие источники по русской истории были впервые найдены Погодиным и частью изданы им самим, частью представлены в разные ученые учреждения. Сюда относятся: 11) Древние русские поучения, из которых главнейшие суть: первое слово Иллариона, митрополита Киевского, и слово на день св. Бориса и Глеба (помещены в изданиях Академии Наук). 12) Разные исторические материалы, помещенные П. в его журнале "Москвитянин". 13) Малороссийская летопись, сост. Величком и изданная Киевской Археографической комиссией. 14) Сочинения Ив. Посошкова, изданы самим Погодиным М., 1842 г. и 1863 г., 2 части. 15) IV-я часть "Истории России" B. H. Татищева. 16) Записки воспитателя императора Петра III, Штелина (15 и 16 изданы Московским Обществом Истории и Древностей Российских, в 1848 и 1866 годах). Кроме того, П. издал или сам, или при пособии Моск. Общества Истории и Древностей Российских источники по русской истории и не им открытые, но до него находившиеся или в рукописях, или в плохих изданиях. Сюда относятся: 17) Книга Кириллова: "Цветущее состояние Российского государства" (при Петре В.), изд. в 1831 г. 18) Псковская летопись, изд. в 1837 г. 19) и 20) два издания, весьма важные для славяно-русской палеографии: Русский исторический альбом, или почерки знаменитых россиян (числом до 300), изд. 1837 г. и Образцы славянского древлеписания, изд. 1840 г. 21) Посольская метрика в. кн. Литовского, ч. I, (царствование Сигизмунда II - Августа), изд. 1843 г.
Г) Переводы , с предисловием и критическими примечаниями: 22) Исследования Густава Эверса, 1826 г. и 23) Неймана, о жилищах древних руссов, также 1826 г. (Эверс издан на средства Московского Общества Истории и Древностей Российских, Нейман - на средства покойного гр. Н. П. Румянцева).
Приведенным списком далеко не исчерпываются печатные труды П. в области русской истории. Множество статей, заметок, критических разборов и рецензий по русской истории и вспомогательным знаниям при ее изучении, в особенности по так навеваемым русским древностям, - напечатано П. за более чем полстолетие, с 1821 г. по 1875 г., почти во всех русских периодических изданиях, выходивших за это продолжительное время. Кроме того на пользу русской истории Погодин трудился еще в следующих направлениях: 1) в редактировании периодических изданий, о чем речь подробнее будет ниже; 2) в участии в трудах ученых обществ. (П. был, кроме Академии Наук, членом и редактором изданий Московского Общества Истории и Древностей Российских, с 1822 г. и преимущественно в 1830-х г., и членом следующих ученых исторических и археологических обществ: Копенгагенского северных антиквариев, Одесского Истории и Древностей Южной России, С.-Петербургского и Московского Археологических, Императорского Русского Географического и двух первых русских археологических съездов из организованных гр. A. C. Уваровым: Московском 1869 г. и Петербургском 1871 г.); 3) в издании чужих оригинальных трудов по русской истории и истории русской словесности; таковы, например, издания, вышедшие под его редакцией или на его иждивении: "Опыт повествования о России" Я. С. Арцыбашева, 3 т., М. 1838-1843 гг., изд. на средства Московского Общества Истории и Древностей Российских, "Славянские Древности" Шафарика, в переводе О. M. Бодянского, M. 1837 г., в 3-х ч., "Словарь русских светских писателей" митрополита Евгения Болховитинова, М. 1845 г. 2 ч., и друг.; 4) в ученых путешествиях по России и за границей, где Погодин всюду останавливал свое внимание на памятниках старины и исторических остатках по отношению к России, и, наконец, 5) в знаменитом "Погодинском Древлехранилище".
На путешествиях Погодина и на только что упомянутом, собранном с редким по энергии и знанию дела его частном музее следует остановиться подробнее.
Поездки П. по России начались со времени окончания им курса в Университете и закончились незадолго до кончины. Почти вся европейская Россия, все замечательные в историческом отношении ее города и местности были посещены Погодиным, и многие не один раз. Только на крайнем севере, в Беломорье, если не ошибаемся, не привелось ему побывать ни разу. Путешествия по Западной Европе начались у П. гораздо позднее: охранительная политика русского правительства конца царствования Александра I и Николая I не желала отпускать ученую молодежь на Запад. Несмотря на неоднократные представления Погодина Московским университетским начальством к заграничной командировке, она ему не разрешалась. Впервые Погодину удалось попасть за границу в 1835 г., когда уже он был ординарным профессором, и то с лечебной целью, "на воды". В эту поездку П. посетил Германию, Швейцарию и Чехию и слушал лекции некоторых выдающихся профессоров истории, географии, философии и правоведения в Берлине и Лейпциге (Риттера, Бека, Ранке, Савиньи, Ваксмута и др.). Вторично Погодин был за границей в 1838 г., посетив земли австрийских славян, Италию, Францию, Англию, Голландию и Бельгию. В эту поездку П. лично познакомился со знаменитыми в то время французскими учеными и литераторами (в том числе с Фориелем, Вильменем, Гизо). Затем П. был за границей в 1842, 1846 и 1847 гг. и несколько раз в царствование Александра П. В 1842 г. он особенно сблизился с Шафариком, знаменитым славянским ученым.
В своих многократных поездках по России П. завязал массу сношений с местными любителями отечественной старины и приобретал, большей частью покупкой, памятники этой старины: рукописи, старопечатные книги, старинные вещи, портреты и т. д. Таким путем с тридцатых годов XIX в. у него мало-помалу стали скопляться весьма интересные письменные и вещественные памятники прошлого родной земли, а со второй половины сороковых годов П. мог уже прямо считать свое, все разраставшееся, собрание целым рядом коллекции по отечествоведению. Это было в полном смысле слова русское, национальное древлехранилище, которое сам П. называет музеем и в 1849 г. помещает в "Московских Ведомостях" краткое его обозрение. Из обозрения видно, что древлехранилище Погодина помещалось в то время в пятидесяти с лишком шкафах и нескольких картонах, распадаясь на семнадцать следующих отделений: 1) собрание рукописей, в которое вошли не только принадлежащие самому П., но купленные им целые рукописные библиотеки знатоков и любителей старинной русской письменности: Лаптева, Строева, Калайдовича, Филатова и др.; 2) старопечатные книги, числом до 400; 3) книги, печатанные при Петре Великом; 4) древние грамоты и старинные судебные акты; 5) автографы; 6) монеты (до 2000); 7) иконы; 8) оклады; 9) кресты (до 500); 10) древние печати (до 30); 11) серьги, кольца, пуговицы, посуда; 12) оружие; 13) вещи из чудских копей; 14) письма и бумаги государей, начиная с Петра Великого, полководцев и писателей; 15) лубочные картины; 16) первые опыты гравирования; 17) портреты русских людей. Еще в конце сороковых годов эти обширные исторические коллекции Погодина делаются известными не только в Москве и России, но и за границей, а в пятидесятых годах большая их часть, а именно рукописи и книги, приобретаются покупкой в Императорскую Публичную Библиотеку в С.-Петербурге. Уже представленное перечисление сочинений П. по русской истории и других его занятий в этой области ясно указывают каждому, даже не специалисту, на заслуги П. в изучении русской истории. Но значение П., как русского историка, выразится полнее, когда мы познакомим читателя с общими историческими воззрениями Погоди на, с его взглядами на весь ход русской истории, с приемами его ученой работы и с характерным разрешением им некоторых частных русских исторических вопросов.
Схема изучения русской истории представлялась Погодину в следующих общих чертах: история русского народа, составляющая совершенную противоположность истории народов западной Европы по различию общественных и культурных основ нашей и западноевропейской, должна изучаться совместно с историей единоплеменных нам народов славянских. История России столь же многообразна по своему содержанию, как многообразен по своим духовным свойствам русский народ, основами самобытной жизни которого являются православие, самодержавная власть его государей и особенности его народности, а потому ход истории России не может быть подведен ни под какую теорию , по своей оригинальности, потому что в этом ходе много сверхъестественного , чудесного. Русскую историю нельзя понять с точки зрения общеисторических и философских построений, но необходимо, прежде всего, вполне научно, на основании выработанных западноевропейской исторической критикой начал, изучать источники русской истории , извлекать из них наибольшее количество достоверных, критически очищенных фактов, а затем уже изучать эти факты, исследовать все частные явления в исторической жизни России , потому что только из правильного представления частностей можно получить точное понятие о целом.
Исходя из этих положений, П. более всего посвящал свои занятия критическому изучению источников русской истории и извлекаемых из них частных фактов, вследствие чего противники его имели все основание считать его не историком-мыслителем, а историком-экзегетиком. Стремление Погодина к неизбежному исследованию всех частностей прежде какого-либо из них вывода привело его к следующим, весьма крупным ошибкам:
1) он успел исследовать научно лишь весьма небольшое количество явлений русской исторической жизни, главным образом из времени с IX в. по P. Хр. до монгольского завоевания и затем из истории Московского государства XVI и XVII вв. и из эпохи Петра Великого; 2) не мог создать себе ясного представлений об общем ходе русской истории, потому что те общие воззрения о русском историческом развитии, которые он высказывал, не вытекали у него из критически проверенных фактов, а являлись внушениями патриотического настроения, не отличавшегося глубиной и не превосходившего ничем общего казового патриотизма москвичей эпохи императора Николая I (таковы, наприм., его статьи: "Взгляд на русскую историю" и "Очерк русской истории", "За русскую старину" и "Историческое значение Петра В. и его реформы"); 3) он не понял новых, научно-философских направлений в разработке русской истории и стал к ним во враждебное отношение. Но сам П. не только не сознавал в себе этих ошибок, а наоборот, считал их за особые достоинства и свои экзегетические приемы в исторических изучениях возвел на высоту особого метода , который он совершенно произвольно и неправильно назвал математическим. Назвал он его так потому, что основанием его исторических изучений было простое перечисление фактов. Вот как сам П. определяет свой метод. "Прежде всех рассуждений, толкований и высших взглядов, - говорит он, - должно собирать все места из летописей, грамот и других источников об известном предмете и потом, имея их перед глазами, делать выводы об его значении и отношении, в каком он находится к другим смежным предметам и вообще ко всей истории, проверяя свои выводы прочими сведениями;... собирать свидетельства, сличать, объяснять и потом уже выводить, сколько можно , математически ". Тщетно доказывали Погодину его противники неприменимость такого метода, особенно к излюбленным им древнейшим эпохам русской истории, по той просто причине, что не на все факты обращалось внимание в источниках, что многие не зарегистрировывались ими вовсе, и что далеко не все источники от таких эпох дошли до нас, - он не хотел ничего слышать и, как бы в укор самому себе, своим методом доказывал совершенно обратное тому, что желал доказать. Так, например, перечисляя отечественные письменные произведения, дошедшие до нашего времени от домонгольского периода русской истории, П. уверял, что дошло до нас множество этих произведений, восхищался богатством и разнообразием их содержания и выводил отсюда заключение о высоком развитии русской образованности XI - XII вв., что, разумеется, несогласно с действительностью. Упорный в своем математическом методе, П. стойко защищал его, а потому с самого начала своего ученого поприща и до последних дней вел ожесточенную полемику со всеми, кто только дерзал с ним не соглашаться.
Прежде всего, он полемизировал из-за варяжского вопроса с представителями двух противоположных направлений в русской историографии тридцатых и сороковых годов: с так называемыми славянистами , признававшими славянство Руси (Венелин, Морошкин и др., к ним примыкал позднее M. A. Максимович), и с М. Т. Каченовским и его последователями, известными под названием скептической школы , стремившейся искать Русь у хазар. С этой последней школой П. вел многолетнюю распрю и по другому, действительно серьезному в научном отношении, вопросу, - вопросу из-за подложности начальной русской летописи, известной в то время под именем Несторовой, и других древнейших русских письменных источников: Русской Правды, договоров Олега и Игоря с греками и др. "Скептики" отвергали достоверность письменных свидетельств o начальных веках русской истории на том основании, что древнейшие списки летописей и Русской Правды относятся к XIII и XIV вв.; вследствие этого Каченовский и его последователи, желая видеть историческое изложение, основанное на достоверных письменных свидетельствах, считали время русской истории до введения христианства "баснословным", а с введения христианства до XIII в. "недостоверным".
В сороковых же годах П. вел жаркую полемику с учеными так называемой школы родового быта , К. Д. Кавелиным, С. М. Соловьевым и их последователями, выставлявшими основным элементом нашего общественного развития почти за все время, с начала истории до Петра Великого, начало кровно-патриархальное, семейно-родовое. Исходя из учения дерптского профессора Густава Эверса о первоначальном кровно-патриархальном быте славян, эта школа объясняла всю последующую общественность русского народа постепенной эволюцией кровно-патриархального, родового быта в начало государственное, политические, которое в лице Петра В. достигло высшего своего развития и обеспечило наше дальнейшее общественное преуспеяние. Петр В., по учению этой школы, внес своей реформой в исключительно национальный патриархально-родовой быт древней Руси общечеловеческие начала, развитые западно-европейскими народами, и, прежде всего, начало личности, совершенно чуждое нашему патриархально-родовому быту. Ученые школы родового быта ставили на первый план теоретическое построение истории, а потому признавали необходимость изучения исторических фактов лишь постольку, поскольку эти факты служат к уяснению общих начал , развивающихся в исторической жизни русского народа , из числа которых основным является начало кровно-родовое; изучению же подробностей, частностей лишь для более полного, фактического накопления исторического изложения они не придавали первенствующего значения и порицали историков, стремящихся только к этой внешней фактической полноте. Таким образом, и методологические требования школы родового быта, и центральное значение в русской жизни, придаваемое ими кровно-патриархальному началу - все это противоречило "математическому" методу Погодина; только одинаковое призвание важности для русской жизни реформы Петра В. сближало его с этой школой, но сближение это было внешнее, потому что ученые школы родового быта оценивали реформу Петра В. также с точки зрения общих начал , а Погодин понимал ее совершенно внешним образом, с ее практической стороны, как отправной пункт тех благодетельных попечений верховной самодержавной власти о нуждах русского народа, которые и после Петра В., следуя его примеру, неуклонно проявляли русские самодержцы. Справедливость обязывает нас заявить, что в полемике со "скептиками" о подлинности первоначальной летописи и других древнейших памятников русской письменности и с учеными школы родового быта - Погодин во многих случаях вышел победителем. В отрицании достоверности русской истории до XIII в. "скептики" впадали в крайность, и П. весьма убедительно доказал им это. Что же касается до школы родового быта, то в полемике с ней П. указал на априорность ее первоначальных основ, на односторонность и на излишнюю теоретичность последующих выводов. Ученые этой школы изучали явления русской исторической жизни преимущественно общественно-юридического характера, недостаточно, чтобы не сказать больше, затрагивая явления иного, более высшего порядка, как, например, явления в области нравственно-религиозной, умственной, литературной, художественной, - и Погодин был прав, отмечая им эти пробелы и обращаясь к ним со свойственным ему лаконическим вопросом: "А куда вы денете св. Сергия Радонежского?" Школа родового быта, таким образом, как всякое новое теоретическое учение в исторической науке, стремилась подвести целый ряд исторических явлений под одно главное начало, из которого многие явления объяснены быть не могут, и этим школа впала в ошибку; но нельзя винить школу родового быта за то, что она требовала теоретических воззрений в истории. Всякая историческая теория, или, правильнее, теоретическая проблема или историческая гипотеза - являются естественным выводом обобщающей мысли из нескольких групп исторических явлений, вновь подмеченных или заново объясненных; эти выводы дают материал для дальнейших критических и обобщающих приемов мысли и способствуют дальнейшему прогрессивному развитию исторической науки.
В 1860 г. П. снова возвратился к вопросу о происхождении Руси и имел по этому вопросу публичное состязание в Петербурге с весьма популярным в то время русским историком Н. И. Костомаровым, производившим Рюрика с братией и Русь из Литвы, В семидесятых годах П. опять полемизирует из-за варягов с Д. И. Иловайским и с Н. И. Костомаровым - из-за неверного понимания им русских исторических личностей. Д. И. Иловайский принимает, как известно, руссов за исконное славянское племя, а сказание о призвании Рюрика, Синеуса и Трувора считает легендой; Костомаров же низводит с пьедестала прославленных "героев" русской истории - Димитрия Донского, Прокопия Ляпунова, кн. Скопина-Шуйского, кн. Пожарского и Минина, а подвиг Ивана Сусанина признает за вымысел. П. просто раздражается этими "новыми историческими ересями", как он выражается, и пишет Иловайскому и Костомарову "бранные послания", в которых борется с ними, - по его собственному выражению, - "не на живот, а на смерть".
Таковы, в самых общих чертах, отношения П. к русской истории, его исторические воззрения и критико-полемические приемы.
К чему же могут быть сведены итоги историко-коллекционерной, историко-экзегетической и историко-полемической деятельности Погодина, каковы результаты этой деятельности? Они суть следующие:
1) П. собрал громадную массу исторического материала, исторических источников, главным образом, письменных, из которых некоторые до него вовсе не были известны, и лишь отчасти приготовил этот материал для последующих исторических изучений, издав многие источники, частью впервые, частью более точно, чем прежде.
2) Занимался он преимущественно древнейшими эпохами русской истории, от 862 г. по P. Хр. до 1240. завоевания Руси монголами, и по истории этих эпох представил немало весьма важных частных изучений и заметок.
3) Из таких изучений и заметок имеют доселе научное значение его доказательства подлинности "Повести временных лет" (называвшейся в его время летописью Нестора), договоров с греками Олега и Игоря и Русской Правды.
4) Его монографии по варяжскому вопросу представляют свод всего, что было известно по нему до 40-х гг. XIX в., и в этом отношении являются доселе необходимой справочной книгой при изучении вопроса о варягах и о начале Руси. Но собственные суждения П. по этому вопросу в настоящее время не могут уже иметь места в науке. П. слишком упорно убежден в норманнском, скандинавском происхождении первых князей и Руси, чтобы быть вполне беспристрастным. Он считает вопрос этот основным вопросом всей русской истории и придает слишком большое значение норманнскому влиянию на первоначальную нашу общественность. В этом отношении он идет даже дальше Щлецера, называя все пространство времени от призвания трех братьев до смерти Ярослава, т. е. от 862 до 1054 года варяжским или норманнским периодом и усматривая норманнское влияние за это время на восточных славян в следующих отношениях: 1) в правлении и управлении; 2) в законах; 3) в военном устройстве; 4) в развитии торговли и промышленности (явлениях экономических); 5) в языке; 6) в нравах, обычаях и отчасти даже в религиозных верованиях.
5) Изыскания П. по следующему периоду, удельному , от смерти Ярослава до нашествия монголов (1054-1240 гг.), имеют научное значение в качестве свода подлинных мест из целого ряда письменных источников, а потому значительно облегчают труд исторического исследователя этого периода. Таково значение IV, V, VI и VII тт. его "Исследований, замечаний и лекции".
6) Некоторые замечания П. по истории Московского княжества и царского периода Московской Руси имеют в наши дни научную ценность. Таковы, например, замечания о древнейшей Московской аристократии, о возвышении Москвы, о местничестве, о степени участия Бориса Годунова в убийстве Димитрия Угличского, о начале прикрепления крестьян к земле.
7) Труды П. по новой русской истории выражаются обнародованием весьма важных, им открытых, источников и первоначальной, критико-библиографической обработкой прежде известных источников. В этом последнем отношении имеет большое значение его книга "Семнадцать первых лет в жизни Петра Великого", М. 1872 г.
8) Как профессор, П. оказал большую пользу своим слушателям, приучив их практически, самостоятельно работать над историческими первоисточниками, указывая им орудия для такой работы в целом ряде вспомогательных исторических дисциплин и вселяя в них любовь к России и ее истории.
В связи с трудами по русской истории находятся переводы Погодина по славяноведению, по истории всеобщей и по географии. В 1825 г. издан его перевод известного исследования Добровского о Кирилле и Мефодии, а в 1833 г. появился перевод П. с латинского, сделанный им вместе с С. П. Шевыревым, грамматики древнего церковно-славянского языка того же Добровского, в 3-х частях. В 1829 г. П. издал свой перевод на русский язык "Введения во всеобщую историю для детей", соч. А. Л. Шлецера. К сожалению, этот образцовый учебник у нас почти неизвестен; при чтении он поражает необыкновенной ясностью исторической концепции своего автора, сжатостью и педагогичностью изложения. В 1835 и 1836 гг. появились в печати университетские лекции Погодина по Герену о политике, связи и торговле знатнейших народов древнего мира, в 2-х ч., и вслед за тем - перевод с немецкого одного из слушателей Погодина (г. Кояндера) древней истории того же Герена. В конце 1839 г. П. издал проредактированный им перевод с французского, исполненный также его слушателями, истории средних веков Де-Мишеля, в 2-х томах. С 1837 г. под редакцией Погодина выходила "Всеобщая Историческая Библиотека", заключавшая в себе историю европейских государств, переведенную с немецкого, в 20 книжках. В 1840 г. Погодиным изданы "Три сравнительные карты гор и рек земного шара".
После русской истории самым видным поприщем в учено-литературной деятельности Погодина является поприще журналиста, на котором он сходится с представителями тогдашней русской литературы нескольких поколений. Журналистом П. делается 25-ти лет от роду. В январе 1825 года он защищает магистерскую диссертацию и в этом же году у него возникает мысль издать альманах, модную в то время форму сборника литературных произведений. Мысль эта осуществляется в следующем, 1826 г.: П. издает альманах "Уранию", вследствие чего сближается с корифеями тогдашней русской литературы и во главе их с Пушкиным. Это сближение дает П. мысль основать журнал при благословении , как он выражается, Пушкина; журнал возникает в 1827 г. под названием "Московского Вестника" и выходит в Москве, по две книжки в месяц, до 1830 г. включительно. Затем наступает десятилетний перерыв в журнальной деятельности П.; он занят в это время университетскими лекциями, учеными трудами, писанием и изданием своих литературных произведений, путешествиями и собиранием исторических коллекций. В 1841 году является новый журнал под редакцией Погодина - "Москвитянин", выходивший в Москве книжками, то два раза в месяц, то один раз, до 1855 года включительно (последние книжки этого года выданы в 1856 г.). Это самое продолжительное пятнадцатилетнее редакторство Погодина впервые познакомило с ним русскую большую публику, и по "Москвитянину" составлялась репутация Погодина в русских литературных кругах. С конца пятидесятых годов П. снова является на журнальной, поприще. В 1859 г. он припомнил свой дебют журналиста с альманахом "Урания" и выпустил учено-литературный сборник "Утро", две книжки которого изданы затем еще в 1866 и 1868 гг. В конце шестидесятых годов выходила в Москве под редакцией П. газета "Русский".
Остановимся несколько подробнее на двух периодических изданиях Погодина: "Московском Вестнике" и "Москвитянине".
"Московский Вестник" Пушкин считал "своим" журналом (он был главный его сотрудник и главный участник в доходах), а Погодина разу мел лишь "грамотным", т. е. знающим редактором. Но Пушкин был не совсем прав. Главным ядром "Московского Вестника" явился кружок молодых литераторов, с Д. В. Веневитиновым и князем В. Ф. Одоевским во главе, сторонников шеллингианской философии, которой Пушкин был совершенно чужд. Этот литературный кружок, к которому примкнули Погодин и Шевырев, впоследствии литературный и общественный единомышленник Погодина, представляет интересное явление в истории русской культуры. Кружок Веневитинова прилагал воззрения немецкого натурфилософа к национальному самосознанию России и к борьбе с внешним, наружным, официальным европеизмом, навеянным на нас реформой Петра Великого, и являлся, таким образом, предтечей позднейших московских славянофилов. Воззрения этого кружка проводились в "Московском Вестнике" в стихах и в прозе. Затем этот журнал наполнялся серьезными статьями, главным образом по русской истории, которых масса публики не могла оценить по достоинству, и "Московский Вестник" стал приобретать репутацию скучного журнала и, встретив сильный отпор со стороны "Московского Телеграфа", журнала издававшегося Н. А. Полевым и бывшего представителем западнических воззрений, - должен был вскоре прекратиться, просуществовав всего четыре года.
"Москвитянин" является по своему направлению характерным выразителем официального политического учения и эпохи императора Николая I о православии, самодержавии и народности. Статьи самого редактора о Петре Великом, о Москве, "За русскую старину", и его ближайших сотрудников: Шевырева, Давыдова и М. А. Дмитриева и друг. - доказывали справедливость этого учения в статьях исторических, критических, философских, нравственно-религиозных, публицистических и беллетристических.
При начале "Москвитянина" им остались очень довольны официальные сферы, но не были довольны ни славянофилы, ни западники. Тем не менее, пятнадцатилетнее существование "Москвитянина" прошло не бесследно в истории нашей образованности, вследствие обильного материала, в нем находящегося, для изучения общественных воззрений целой группы московских ученых и писателей первой половины XIX в., с Погодиным во главе. Эта группа считалась в то время нашими прогрессистами за группу отсталых воззрений, якобы враждебно относящуюся к западной Европе. Указанный материал может быть подведен под следующие главнейшие рубрики: 1) статьи и заметки по истории, археологии, истории русской литературы и этнографии России, с целью выяснения ее культуры и общественности в сороковых годах и в начале пятидесятых годов XIX в.; 2) провинциальная корреспонденция из различных областей России; 3) изображение жизни русского крестьянина, насколько это было возможно по тогдашним цензурным условиям; 4) изложение прошлой и современной жизни славянских народностей, южных и западных.
Три книжки "Утра" являются продолжением "Москвитянина" и имеют одинаковое с ним значение.
Публицистическая деятельность Погодина не исчерпывается, однако, его редакторством. И во время издания "Москвитянина", и после него он касается разных современных общественных вопросов и на столбцах других периодических изданий, и в отдельных брошюрах. Во время издания "Москвитянина" при императоре Николае I, даже такому "правоверному" русскому человеку, каким был П., нельзя было высказываться печатно по общественным вопросам вполне откровенно, а потому П. прибегал нередко к письменному изложению своих мыслей, в виде писем и особых записок. Эти публицистические произведения его распространялись в публике во множестве списков и создавали ему большую популярность; некоторые из них печатались за границей, в переводе на французский язык. Все эти письма и записки Погодина отличались не глубиной понимания и серьезностью, а искренней верой в мощь и силу русского народа и необыкновенно откровенным и простым изложением. Из них имеют особое значение записки, написанные перед началом Крымской войны и во время ее хода, и посвященные восточному вопросу и отношениям России к западноевропейским государствам. С воцарением императора Александра II, когда русская общественная мысль получила возможность высказываться, Погодин печатно излагает свои мысли по самым важнейшим вопросам внутренней политики: по крестьянскому и по связанным с ним вопросам финансовым и экономическим, по реформе учебной, земской, по вопросу польскому, - везде являясь сторонником реформ и защитником интересов русской народности. На те же темы говорит он речи в московской городской думе, в которой состоит гласным. И эти статьи и речи отличаются теми же свойствами, как и рукописные публицистические произведения Погодина. Здесь, между прочим, к месту заметить, что П. был беспристрастен к полякам в сороковых и шестидесятых годах прошлого века, когда большинство русского общества, под влиянием польских восстаний 1830 и 1863 г. относилось к Польше несправедливо враждебно. П. из-за политического антагонизма России с Польшей, в котором всецело стоял на стороне России, сумел высмотреть в поляках, как в единоплеменных нам славянах, несомненные, присущие им достоинства. Много публицистических статей Погодина помещено в упомянутых выше трех книгах сборника "Утро". Сборник его статей по польскому вопросу издан в Москве, в 1866 г., а сборник речей (с 1830 по 1872 включит.) также в Москве, в 1872 г.
Выше было замечено, что журнальная деятельность сблизила П. с русскими литераторами нескольких поколений. И действительно, если составить список всех сотрудников погодинских периодических изданий, начиная с "Урании" и кончая "Русским", т. е. за сорок с лишком лет , да прибавить к этому списку другой список - ученых и литераторов, с которыми П. находился в переписке, в полемике и вообще в сношениях, дружеских или враждебных, - то мы без преувеличения получили бы наличность всех русских писателей и ученых с 20-х до 70-х годов прошлого века включительно. Доказательством тому может служит многолетний труд о Погодине, написанный, но еще далеко не законченный, Н. П. Барсуковым. Любопытствующих отсылаем к двум указателям имен, находящихся в этом труде, составленным В. В. Майковым. Впрочем, у Погодина были наиболее близкие к нему литераторы; он их сам отмечает в своей автобиографии. Вот эти "присные" Погодина: С. П. Шевырев, А. X. Востоков, П. И. Кеппен, Д. В. Веневитинов, Пушкин, Гоголь и семья Аксаковых. Такое обилие учено-литературных связей, вообще редкое, особенно редко на Руси и объясняется как долгой жизнью П., так и разнообразием его стремлений и его общительностью, что составляет отличительный характер своеобразной духовной природы Погодина.
Это разнообразие стремлений Погодина, естественно, приводило его к тому, что он не мог удовлетворяться только историческими трудами и публицистической деятельностью. Он выступал и на других поприщах отечественной литературы. Не вдаваясь в подробное их рассмотрение, отметим лишь важнейшие из литературных опытов Погодина, придерживаясь его собственной классификации их и оценки. Эти опыты возникают еще в студенческие годы Погодина. Впервые появляется часть из них в 1821 г., в "Вестнике Европы" - юмористические "Письма к Лужницкому старцу"; в этом же журнале помещен Погодиным разбор "Кавказского пленника" Пушкина. С 1822 по 1825 г. включительно следуют переводы из "древних", т. е. греческих и римских классиков и несколько оригинальных повестей, из которых некоторые напечатаны в альманахе "Урания" на 1826 год. Затем, в хронологическом порядке появлялись в печати следующие литературные произведения Погодина: 1828 г., перевод трагедии Гете "Гец фон-Берлихинген", в 1830 г. - трагедия "Марфа Посадница"; в 1831 г. написана, напечатана позже, в 60-х гг., трагедия "Петр I-й"; в 1833 г. - повести, изд. в 3-х частях; в 1835 г. -"История в лицах о Димитрии Самозванце" (посвящ. Пушкину); в 1836 г.-"Черная немочь", пов., отд. изд. 1837 г. и "Невеста на ярмарке", отд. изд.; в 1844 г., - "Год в чужих краях", опис. заграничн. путеш., 4 части. В 1832 г. написана, но не была напечатана "История в лицах о Борисе Годунове". Погодина, как беллетриста, драматурга, фельетониста, литературного критика и переводчика изящных литературных произведений никто еще не рассматривал подробно. В перечисленных родах литературы П. не возвышался, впрочем, над уровнем современных ему рядовых литераторов; его трагедии из русской истории, написанные, главным образом, под влиянием Пушкинского "Бориса Годунова", риторичны, насыщены и лишены всякого поэтического достоинства. В свое время они справедливо вызывали порицание серьезной литературной критики и насмешки со стороны даже друзей Погодина.
В 1871 году был торжественно отпразднован в Москве пятидесятилетний юбилей учено-литературной деятельности Погодина. На этом юбилее говорились речи в его честь и русскими учеными, и приехавшими депутатами из славянских земель. Значение Погодина было достойным образом понято и оценено.
Автобиография Погодина (до 1855 г.) - в "Биографич. словаре профессоров и преподавателей Московского университета", изд. ко дню его столетнего юбилея. М. 1855 г., ч. II, стр. 230-274. (Здесь же помещен список всех сочинений и изданий Погодина, до 1855 г.); Пятидесятилетний юбилей Погодина, - "Московск. Университетские Изв." 1872 г., № 1; То же, отд. изд. М. 1872 г., 143 стр. (с портр.); Некрологи Погодина и воспоминания о нем, в журналах и газетах 1875 и 1876 гг.; указание на них см. о. Межова, "Русс. истор. библиогр." 1865-1876 гг. включ., изд. Имп. Акад. Наук, СПб. 1882 г., т. II, стр. 326-328, №№ 22, 592 - 22, 631. Список Межова не совсем полон. Из указанных здесь заслуживают особенного внимания: а) Памяти Погодина, - "Русск. Вестн." 1875 г., кн. 12; б) Некролог, написанный М. М. Стасюлевичем - "Вестн. Евр." 1876 г., кн. 1; с) Погодин, как профессор, Ф. И. Буслаева - "Газета Гатцука" 1876 г., №№ 16, 17 и 18; д) Характеристика Погодина, К. Ή. Бестужева-Рюмина (с портр.) - Древн. и Hов. Россия, 1876 г., тетр. 2 (перепеч. в книге Бест.-Рюм.: "Биографии и характеристики", СПб. 1882 г. - Биогр. оч. Погодина и оценка его значения П. Н. Милюкова, в "Историч. Записке Имп. Моск. Археологич. Общества за первые XXV лет его существования". М. 1890 г. - Самым важным трудом для изучения не только биографии Погодина, но и его времени, служит сочинение Н. П. Барсукова: "Жизнь и труды М. П. Погодина", СПб. 1888-1902 г., 16 томов in 8°. Сочинение это дважды увенчано Академией Наук полными Уваровскими наградами. В томе, вышедшем в нынешнем 1902 г., обзор событий доведен до конца 1859 года. - Разбор сочинений Погодина и разные заметки о его ученых и литературных трудах могут составить целую литературу, которая отчасти указана В. И. Межовым в Систематическом каталоге книжного магазина А. Ф. Глазунова". СПб. 1869-1873 гг., 2 т. (указатель имен к этой книге, под словом: "Погодин").
Д. Корсаков.
{Половцов}
Погодин, Михаил Петрович
Историк, археолог и журналист (1800-1875). Отец его был крепостной "домоправитель" графа Строганова. Обстановка барского двора, искательство отца у знатных и богатых не остались без влияния на характер П.: он отличался большою практичностью, совмещавшеюся в нем с немалою долею сентиментальности, с одной стороны, и критическим умом, с другой. На 11-м году он был отдан на воспитание к типографщику А. Г. Решетникову, но скоро поступил в 1-ю московскую гимназию. Сентиментально-патриотическое настроение его находило поддержку в увлечении тогдашним театром, где царили трагедии Озерова, а также в знакомстве с "Историей Государства Российского" Карамзина, которую он приобрел на последние свои деньги. В Моск. унив., куда П. поступил в 1818 г., он подпал под влияние профессора теории поэзии Мерзлякова (см.), запоздалого поклонника Ломоносова, Сумарокова и Державина. Летнее пребывание на учительской кондиции у кн. Трубецкого было для П. некоторым противовесом этого влияния: здесь он познакомился с сочинениями Руссо, г-жи Сталь (о Германии) и Шатобриана. В университете начали складываться и ученые вкусы Погодина; он заинтересовался первоначальной русской летописью, вопросом о происхождении князей, а также вопросами общеславянской истории (перевел сочинение Добровского "О Кирилле и Мефодии"). Почти во всех своих взглядах он находил противника в лице тогдашнего профессора русской истории Каченовского, с которым вел сильную полемику и впоследствии, будучи уже его сотоварищем по профессуре. Окончив курс в 1823 г., П. через год защитил магистерскую диссертацию "О происхождении Руси", где явился защитником норманнской школы и беспощадным критиком теории хазарского происхождения русских князей, за которую стоял Каченовский. Диссертация эта была приветствована Карамзиным, с одной стороны, и специалистами-историками Шлепером и акад. Кругом - с другой. В своей диссертации П. обнаружил недюжинные критические способности. Планы его относительно будущности в это время еще не определились; он мечтает то о журнальной, то о педагогической деятельности, то об административной карьере. Его ходатайство о заграничном путешествии уважено не было. В комитете министров было решено, что нет "пользы посылать сего магистра в чужие края для окончания курса наук по нынешним обстоятельствам, а удобнее в университете дать то образование, которое правительству удобно будет". С 1826 г. П. поручено было читать всеобщую историю для студентов первого курса. Профессорская деятельность П. продолжалась до 1844 г. В 1835 г. он был переведен на кафедру русской истории; в 1841 г. избран в члены Второго отделения Академии наук (по русск. яз. и словесн.); был также секретарем Общества истории и древностей российских и заведовал изданием "Русского исторического сборника", где поместил важную статью "О местничестве". К концу профессорской деятельности П. относится начало издания им "Исследований, лекций и замечаний", на которых и зиждется, главным образом, значение П. как историка; здесь он всего больше обнаружил свой критический талант и меньше всего отрицательную сторону своего ума - чрезмерное пристрастие к фантастическим построениям. "Исследования" (7 томов), доведенные до татарского периода русской истории, и теперь служат одним из необходимых пособий для занимающегося специально древней русской историей. В это же время П. начал собирание своего "Древнехранилища", заключавшего в себе массу памятников, как письменных, так и вещественных, русской старины. Рукописная часть этого собрания, купленного позже имп. Николаем I, хранится в настоящее время в Петербурге в Имп. публ. библиотеке и представляет много интереса для специалистов-историков. П. несколько раз бывал за границей; из его заграничных путешествий наибольшее значение имеет первое (1835 г.), когда он завел в Праге близкие сношения с видными представителями науки среди славянских народностей: Шафариком, Ганкою и Падацким. Это путешествие несомненно способствовало сближению русского ученого мира с славянским. С 1844 г. специально-ученая деятельность П. замирает и возрастает только к концу его жизни. К 1860 г. относится его публичный диспут с Костомаровым по вопросу о происхождении русских князей. Прав в этом диспуте был скорее П., что не было замечено публикою, интересовавшейся противниками как представителями известных общественных партий, а не как учеными исследователями. В конце жизни П. вел полемику по тому же вопросу с Д. И. Иловайским. В 1872 г. им была издана "Древняя русская история до монгольского ига", не прибавившая ничего к его славе. На ученых трудах П. не отразилось то философское настроение, которое охватило Московский университет в 30-х и 40-х годах: сильный как специалист-исследователь, II. был слаб как мыслитель. Совмещая увлечение Шелдингом с патриархальной московской закваской, П. в своих взглядах держался так называемой теории официальной народности и примыкал вместе с проф. Шевыревым к партии, защищавшей эту теорию аргументами немецкой философии. Свои взгляды он проводил в двух издававшихся им журналах: "Московском вестнике" (1827-30) и "Москвитянине" (1841-56). Первому пришлось бороться с колоссом русской журналистики начала 30-х годов, "Московским телеграфом". Почти исключительно литературный по содержанию, "Московский вестник" был зачастую чересчур учен по тону и потому, несмотря на участие Пушкина, полного успеха не имел. Другой журнал П., "Москвитянин", имел программу более политического характера. Здесь нашло прибежище начавшее обособляться в то время от общегегельянских увлечений славянофильское направление. Славянофилам пришлось работать здесь вместе с защитниками теории официальной народности. с стремлениями которой они имели лишь чисто внешнюю близость, влагая в формулу ее совершенно иной смысл и защищая ее другими средствами. В истории науки имя "Москвитянина" связано с полемикой против теории родового быта, представителями которой были Соловьев и Кавелин. Критика крайностей этой теории удалась П. больше, чем оценка положительных сторон ее. "Москвитянин" выдвигал на очередь общеславянские вопросы и отстаивал право западно-славянских народностей на национальную свободу, в то время как, по словам К. Н. Бестужева-Рюмина, "модным убеждением было мнение, что австрийский жандарм есть цивилизующее начало в славянских землях". Недостаток философского образования и внешние неблагоприятные условия не дали Погодину выработаться в мыслителя и общественного деятеля, на роль которого он претендовал. Любовь к знанию и природный ум сделали его видным историком-исследователем, с несомненным значением в русской историографии. См. "Биографический словарь профессор. Московского университета" (Москва, 1855; полный свод фактических данных до 1855 г.); "Историческая записка Имп. москов. археологического общества за первые 25 лет его существования" (М., 1890; биография П. принадлежит здесь перу П. Н. Милюкова); Бестужев-Рюмин в "Биографиях и характеристиках" (очень живая, полная метких замечаний характеристика); Н. П. Барсуков, "Жизнь и труды M. П. Погодина" - наиболее полный свод всего относящегося до самого Погодина, заключающий в себе массу интересных данных вообще для истории того времени (труд далеко еще не кончен).
М. Полиевктов.
{Брокгауз}
Погодин, Михаил Петрович
профессор Моск. унив., писатель и переводчик; орд. академик И. А. Наук, издатель журн. "Москвитянин"; род. 1 ноября 1800 г., † 8 дек. 1875 г.
{Половцов}
Погодин, Михаил Петрович
Историк, публицист, беллетрист, издатель, профессор Московского ун-та. Сын крепостного, П. - представитель того слоя разночинцев, который служил дворянской монархии. Вначале общественно-литературной деятельности (в период издания "Московского вестника", 1827-1830) у П. слышались кое-какие мотивы протеста против угнетенного положения широких общественных слоев, в повести "Нищий" он даже высказывается против крепостников. К этому времени преимущественно и относится деятельность П. как беллетриста. Наибольший интерес представляют бытовые повести П. из жизни крестьянской (кроме названной - "Убийца"), разночинческой ("Русая коса"), купеческой ("Черная немочь", "Преступница"), дворянской ("Невеста на ярмарке"). В этих повестях П. показывал тяжелое положение крестьянства, мрачный быт купечества, жестокость крепостников. Белинский писал о повестях П., выделяя из них повести "Нищий", "Черная немочь" и "Невеста на ярмарке": "Мир его поэзии - есть мир простонародный, мир купцов, мещан, мелкопоместного дворянства и мужиков, которых он, надо сказать правду, изображает очень, удачно, очень верно. Ему так хорошо известен их образ мыслей и чувств, их домашняя и общественная жизнь, их обычаи, нравы и отношения, и он изображает их с особенною любовью и с особенным успехом" ("О русской повести и повестях Гоголя"). Наряду с этими произведениями, отличающимися в.
основном реалистическими тенденциями, П. дал также ряд романтических повестей, имевших меньшее значение ("Дьячок-колдун" и др.) В дальнейшем П. перешел преимущественно к публицистической и научной деятельности, решительно отказавшись от критики существующего социального порядка. Впоследствии Погодин определился как махровый представитель полицейски-казенного "официального народничества". Полностью это мировоззрение было развернуто им в период редактирования "Москвитянина" , журнала, находившегося под покровительством министра народного просвещения Уварова и духовных властей. Православие как религия "смиренномудрия", самодержавие как система отеческого управления и народность как верность старинным устоям - вот принципы, на которых, по мнению П., зиждется могущество и благополучие России. Охранять эти три "истинно русские" начала от тлетворного влияния "гниющего" Запада - вот долг патриота. Эта реакционная теория была продиктована интересами крепостнически-монархических групп. Защищая эти интересы, П. рьяно нападал не только на непосредственно политические тенденции прогрессистов-либералов, но и на такие явления, как новшества в языке, новые веяния в литературе и критике. Одновременно в своей критической деятельности П. вступал в борьбу с дворянским классицизмом. Им осуждалась натуральная школа, критика Белинского и приветствовалась "Переписка с друзьями" Гоголя. "Охранительство" П. (служившее Герцену и Салтыкову мишенью для сатирического обстрела) вырастало до таких размеров, что от него открещивались даже отнюдь не либеральные славянофилы, его недавние соратники. Как старательный чиновник П. после крымского краха пытался проводить новую правительственную линию - линию сближения с Западом и реформизма. Но на этой новой почве он слабо себя выявил и в историю русской общественности вошел как представитель реакции и идеолог "официальной народности".
Библиография: I. Повести, 3 чч., М., 1832; Исследования, замечания и лекции о русской истории, 7 тт., М., 1846-1857; Древняя русская история до монгольского ига, 2 тт., М., 1872.
II. Барсуков Н., Жизнь и труды М. П. Погодина, 22 тт., СПб, 1888-1907 (не окончено); Плеханов Г. В., М. П. Погодин и борьба классов, "Сочинения", т. XXIII, М. - Л., 1926 (или "Современный мир", 1911, март - апрель).
III. Mезиеp А. В., Русская словесность с XI по XIX ст. включительно, ч. 2, СПб, 1902.
Д. Бернштейн.
{Лит. энц.}
Погодин, Михаил Петрович
Историк, писатель, журналист. Род. в Москве, в семье крепостного крестьянина, отпущенного на волю в 1806. Окончил Моск. ун-т (1821), защитил магистерскую дисс. "О происхождении Руси" (1825), в к-рой развивал норманскую теорию образования древнерус. гос-ва в результате призвания варягов на Русь. В 1826-1844 - проф. Моск. ун-та сначала по всеобщей, затем по рус. истории. С 1841 - акад. Петерб. АН. В 20-е гг. примыкал к моск. лит.-филос. объединению "Об-во любомудров", сыгравшему заметную роль в распространении идей идеалистической диалектики, в особенности учения Шеллинга. В 1827-1830 издавал ж. "Московский В.", выражавший взгляды любомудров, защищавший теорию "чистого искусства" в духе нем. романтизма. В 1841-1856 вместе с С.П.Шевыревым издает ж. "Москвитянин", к-рый поддерживал доктрину славянофилов о самобытном культурно-ист. пути развития России, выступал за нац.-гос. единство России на основе принципов православия, самодержавия и народности, полемизировал с оппозиционными режиму ж. западников "Отечественные записки", "Современник". В ж. статьях П. отстаивал взгляды, близкие историософии славянофилов. Как историк он внес вклад в изучение древнерус. летописей, Киевской Руси, Моск. гос-ва, процесса формирования крепостного права в России. В лит. полемике выступал против превращения искусства в средство идейно-полит. борьбы, был противником В.Г.Белинского и его единомышленников, защищавших критическое начало в литературе "натуральной школы". П. принадлежит ряд бытовых повестей, достоверно рассказывающих о жизни крепостных, купцов, мещан. Он - автор ист. драмы "Марфа, посадница новгородская" о наиболее кровавой странице царствования Ивана Грозного - разорении Новгорода и терроре против его жителей в 1570.
Ю.Д.Воробей
Библиография трудов П. включает сотни наименований. Гл. его ист. работы вошли в сб. "Историко-крити-ческие отрывки" (М., 1846. Вып. I; M., 1867. Вып. II), "Исследования, замечания и лекции о русской истории" (М., 1846-1857. Т. 1-7), а также "Сочинения" (М., 1872-1876. Т. 1-5). В них, рассматривая начало рус. государственности как добровольное "призвание" норманнов, П. развивал оригинальную трактовку удельного периода и в целом всей истории России, считая ее бесконфликтной, коренным образом отличающейся от начатой "завоеванием" и движимой соц. борьбой истории Западной Европы. Аналогом феодализма, по мнению П., была в России удельная система, принципиально отличная от западноевроп. ленной системы тем, что все рус. князья были не сеньорами и вассалами, а членами одной семьи, послушными власти старшего; на Западе город - это колыбель третьего сословия, древнерус. же город есть военный посад, а позднее - административный центр управления; гос-во в России выступало реформаторской силой, все нововведения осуществлялись "сверху", рус. народ - народ-богоносец, имеющий "кроткий, смирный и терпеливый до крайности характер"; православная церковь, также как в Византии, не боролась с гос-вом, а смиренно подчинялась светской власти; в России не было ни аристократии, ни третьего сословия, не было и соц. пропасти между "высшими" и "низшими" классами, рус. дворяне свои привилегии получали, служа не сюзерену, а отечеству, России; позже университетское образование любому открывало путь "наверх", заменяя привилегии и грамоты; полит. система Запада основана на законе оппозиции, рус. предполагает "совершенную полюбовность"; зап. народы "пишут" или "ищут" конституции, а рус. народ о них не ведает; на Западе все подчинено форме, всякое движение "заковывается" в правило, а рус. "терпеть не могут" никакой формы, "ищут не столько права, сколько правды" и поэтому перед ними всегда открыт путь свободного выбора, изменений по обстоятельствам. Пытаясь убедить "в необходимости разъяснения явлений рус. истории из нее самой" (Ю.Ф.Самарин), П. одним из первых высказал тезис о принципиальном отличии России от Зап. Европы, о противоположности представляемых ими начал: "в России - любовь и единение, в Европе - вражда и рознь", при этом он подчеркивал, что "Запад нас не знает и не хочет знать". Свою роль в науке П. связывал с защитой "исторического православия" и "рус. своена-родности" (т. е. летописи Нестора и "вообще древнего периода", самобытности рус. народа и его истории), к-рые отстаивал в резкой полемике с М.Т.Каченовс-ким, Н.А.Полевым, С.М.Соловьевым, К.Д.Кавелиным, Н.И.Костомаровым, С.А.Гедеоновым и др. оппонентами. В ряде работ 30-70-х гг., подчеркивая ненависть Европы к России, разлагающее влияние Запада на славянство, желая "турецким" славянам полит. независимости, "австрийским", боровшимся за административное и культурное равноправие,- успеха их федералистских планов и резко негативно оценивая антиросс. выступления поляков, П. утверждал, что для спасения своей самобытности все славянские народы должны объединиться в единое гос. целое под эгидой рус. православного царя - "Дунайский союз" с центром в Константинополе. Для полит. и культурного сближения России с остальными славянами П. предлагал целый перечень мер, в том числе военных, но гл. считал введение единого славянского лит. языка.
Соч.: О происхождении Руси. М. , 1825 ; Нестор , историческо-критическое рассуждение о начале русских летописей. М. , 1839 ; Историко-критические отрывки. 1846. Кн. 2. М. , 1867 ; Исследования , замечания и лекции о русской истории. В 7 т. М. , 1846-1857 ; Норманский период русской истории. М. , 1859 ; Николай Михайлович Карамзин , по его сочинениям , письмам и отзывам современников. Материалы для биографии с примечаниями и объяснениями. В 2 ч. М. , 1866 ; Древняя русская история , до монгольского ига. В 3 т. М. , 1871-1872 ; Сочинения. В 5 т. М. , 1872-1876 ; Борьба не на живот , а на смерть , с новыми историческими ересями. М. , 1874 ; Простая речь о мудреных вещах. 3-е изд. М. , 1875 ; О модных у нас философских толках. Для наших нигилистов и нигилисток. М. , 1875 ; Собрание статей , писем и речей по поводу славянского вопроса. М. ,Биографический словарь
М.П. Погодин (1800-1875)
Имя Михаила Петрович Погодина — ученого-историка и педагога, собирателя старины, создавшего знаменитое «Древохранилище», публициста и драматурга, издателя «Московского вестника» (1828-1830) и «Московитянина» (1841-1856) было широко известно в научных, литературных и общественных кругах России XIX в.
Погодин был сыном крепостного крестьянина графа И.П. Салтыкова, получившего вольную в 1806 г. Он выпускник историко-филологического факультета Московского университета (1821). После защиты магистерской диссертации в 1825 г. начал читать лекции по русской и всеобщей истории на нравственно-политическом отделении университета. С 1828 г. Погодин — адъютант по кафедре всеобщей истории. В 1833 г. он избирается ординарным профессором, а с 1835 г. — заведующим кафедрой российской истории, созданной по университетскому уставу 1835 г. В 1844 г. из-за конфликта с попечителем Московского университета С.Г. Строгановым Погодин ушел в отставку и сосредоточил свое внимание на публицистической и издательской деятельности, продолжая свои научные исследования по истории России. Много работал в Обществе истории и древностей российских и в Обществе любителей российской словесности. В 1841 г. его избрали ординарным академиком Императорской Академии наук.
Отношение к Погодину современников и потомков
У своих современников Погодин пользовался уважением и авторитетом. Среди его друзей были А.С. Пушкин и Н.В. Гоголь, Д.В. Веневитинов и Ф.В. Одоевский, А.С. Хомяков и КС. Аксаков, С.П. Шевырев и др. Его имя часто упоминается в воспоминаниях современников. О его научном и педагогическом творчестве писали И. Д. Кавелин, Д. А. Корсаков, С.М. Соловьев, В.О. Ключевский, Г.В. Плеханов и др. Н.П. Барсуков составил беспрецедентную по своим масштабам 22-томную биографическую хронику «Жизнь и труды М.П. Погодина» Однако оценки его как ученого, педагога и человека неоднозначны. Многие отмечали «тонкость его критики источника», трудолюбие в собирании материалов, но в то же время, отсутствие «широкого общего взгляда», в силу чего результаты его деятельности были «ограниченными, имеющими только частное значение».
Его политические убеждения укладывались в понятия «самодержавие, православие, народность» и имели, по определению П.Н. Милюкова, «охранительный характер». Однако другой исследователь общественно-политической деятельности Погодина Д.А. Корсаков не считал возможным четко определить ее направление: «Погодин не был ни консерватором, ни легитимистом, ни националистом — он был сторонником русского политического согласия, как сложилось оно жизнью, историей».
Советская историография, исходя из оценки творчества ученых с классовых позиций, однозначно относила Погодина к «апологетам самодержавия», называла его «уваровским холопом», консерватором, не оказавшим сколько-нибудь глубокого влияния на общий ход научно-исторического знания. В последнее десятилетие историографы стремятся дать непредвзятую оценку его научной и педагогической деятельности, показать сложность и многогранность его личности.
Диапазон научных, культурных, общественных интересов Погодина был широким. Но главным предметом его творчества была русская история, история древней и средневековой Руси. Его перу принадлежит ряд крупных исследований: «Происхождение варягов и Руси», «Исторические афоризмы», «Нестор. Историко-критическое рассуждение о начале русских летописей», «Исследования, замечания и лекции по русской истории» (т. 1-7), «Древняя русская история до монгольского ига» и др.
Теоретические основы концепции Погодина
«Время, в которое мы живем, — писал Погодин, — научило нас многому и предложило вопросы, прежде неслыханные», ответы на которые должна дать история. Найдено много новых источников, в общих понятиях и в самой исторической науке произошли «существенные изменения». «Столбовую дорогу» в отыскании истины в событиях прошлого проложил Карамзин. У него Погодин учился «и добру, и языку истории», «любви к отечеству, уважению к народным традициям». Духом критики, по определению Погодина, он «напитывался» у А. Шлецера. Уточнял свои исторические позиции в полемике с М.Т. Каченовским, Н.А. Полевым, Г. Эверсом, С.М. Соловьевым.
Погодин был в курсе новейших европейских исторических и философских идей. Как многие его современники он увлекался философией Шеллинга и идеями романтизма. Ученый пытался осмыслить национальные идеалы и традиции, место русского народа в общечеловеческой истории, определить собственное представление о смысле и содержании истории. «Российская история, — писал он, — это мы сами, наша плоть и кровь, зародыш наших собственных мыслей и чувств... Изучая историю, мы изучаем самих себя, достигаем до своего самопознания, высшей точки народного и личного образования. Это книга бытия нашего». Следовательно, определял предмет исследования Погодин, вместо политической истории надо изучать «дух народа», «историю ума и сердца человеческого», т.е. явления, прежде всего личные, бытовые, религиозные, художественные: «выставить наружу» работников и архитекторов, построивших Россию. Действия «духа человеческого» он представлял в виде цепи событий, где каждое кольцо «необходимо держится всеми предыдущими и держит в свою очередь все последующие». Эта гармония подчиняется определенным условиям, законам. Провидеть ее — задача историка. Для этого Погодин считал важным исследовать все, даже самые незначительные происшествия, их причины, «ловить звуки», тогда можно прочесть историю так, как «глухой Бетховен читал партитуру». Исходя из этого Погодин определял один из основных своих принципов изучения прошлого: «собирание, очищение, распределение событий».
«Связь и ход происшествий», продолжал он, есть понятие об управлении Божием, «поучительное зрелище народных действий, устремленных к одной цели человеческого рода, цели, указанной благим Провидением». Но тайна Провидения «едва ли доступна человеку». Все, что свершается, Должно было свершиться. Каждое явление в цепи событий чудо. При этом Погодин утверждал, что «мы не слепые орудия Высших сил, мы действуем как хотим, и свободная воля есть первое условие человеческого бытия, наше отличительное свойство». Но так же как человеку недоступно проникнуть в тайну Провидения, невозможно и проследить «намерения и действия человека по законам свободы». Историк не может ответить на вопрос, почему все пошло так, а не иначе. Он может только почувствовать «замысел Божий», причем, замечал Погодин, «не в университете, не в библиотеке» а «во глубине души своей», интуитивно приблизиться к нему. В соединении «религиозного чутья» и научного поиска он видит возможность приблизиться к истине. «Ум, озаренный верою, науками подкрепится» — таков для него путь познания прошлого.
Погодин, убежденный в тождестве законов естественного и духовного мира, одним из первых в русской исторической науке пришел к выводу о том, что поиск истины в истории может быть таким же, как и в других науках, т.е. историческая наука может использовать приемы изучения, применяемые в других науках. Образ историка он связывал с образом натуралиста, который исследует все классы и виды, существующие в природе. Также и историк, имея дело со сложнейшими категориями — человек, народ, государство, развитие которых связано с целым комплексом свойств, — должен в деталях изучить все события, выявить условия и корни их появления, постепенность, органичность их развития. Именно это и делает, заключал Погодин, историческую науку действительно наукой.
Свой метод исследования Погодин называл математическим. Впервые он изложил его содержание в магистерской диссертации «О происхождении Руси. Математическое заключение, как он его себе представлял, есть единственный путь ведущий к цели, а прочие «увлекают в сторону, назад, или, по крайней мере, замедляют успехи». Именно таким методом исследуя русские летописи, он доказал достоверность сообщаемых ими сведений, подтвердил древность их происхождения, и на этой основе представил древнейший период русской истории.
Погодин сравнивал работу историка с работой коллекционера, например нумизмата, разбирающего монеты по месту, времени чеканки, по материалу, из которого они изготовлены, и, подобно В.Н. Татищеву, с работой архитектора. «Если мы хотим построить здание, — писал Погодин, — прежде всего, должны приготовить материалы — обжечь кирпичи, обтесать камни». Именно за эту «черную» работу он взялся сам, представив в своих исследованиях «план, фасад строения» и для себя и для будущих времен. Только после возведения такого «фундамента истории» можно было, по мнению Погодина, перейти к анализу и выводам, т. е. ко второму виду исторических работ — «повествованию». Пока в науке, констатировал он, еще недостаточно сделано в области исследования для того, чтобы перейти к изложению собственно истории. Существующие теории не отражают существа фактов: «Никакая теория, — писал ученый, — даже самая блистательная, никакая система, даже самая остроумная, не прочны, повторяю в сотый раз, прежде нежели соберутся, очистятся, проверятся, утвердятся быти, деи» (факты реальные). Именно это составляло основное содержание работ Погодина. Свои «Исследования, замечания и лекции по русской истории» он называл книгою «с тысячью справок и подлинных слов из разных сведений», «расчисткой поля» истории, чтобы другие получили возможность делать какие угодно соображения и идти дальше. Исследователи с высшими взглядами нашли бы в этих сочинениях «нужное знание для систем и теорий».
Написание общей истории России Погодин считал необходимым предворить изучением отдельных ее периодов, например норманнского, монгольского, московского, и сам дал образцы такого изучения. Важным он считал и детальное исследование отдельных групп населения: бояр, купцов, служилых людей, смердов, отношений между князьями и т.п.
Начало русской истории
«Россия — огромный мир», — писал Погодин. Она обладает неизмеримыми пространствами и богатствами «вещественных и духовных сил». Выяснить, как сложился этот «колосс», как «сосредоточились, как сохраняются в одной руке все сии силы» — главная задача исторической науки. Для ее решения ученый предлагает обратиться к изучению начала истории, т.е. истоков образования государства, ибо «начало государства есть самая важная, самая существенная часть, краеугольный камень» истории. Следует также показать отличительные свойства и судьбу российского государства в сравнении с историей других государств и народов. Отсюда две основные проблемы в изучении истории России Погодиным: происхождение государства на Руси и соотношение основных моментов его развития с явлениями и процессами, имевшими место в странах Западной Европы.
Начинает свои исторические исследования Погодин с выяснения, кто были варяго-русы, т.е. племена, которые являлись основателями Русского государства. Он тщательно изучил источники, в первую очередь летопись, известия византийские и западные, свидетельства арабских авторов, провел анализ языка, обратился к религии, обычаям, действиям первых русских князей и пришел к выводу о скандинавском происхождении варягов-русов. Изучение славянских племен привело его к заключению, что славяне как особый народ были известны более чем за тысячу лет до Рюрика. Они жили общинами, как племя, управлялись родоначальниками и старейшинами. Это объясняет, почему пришлые варяги подчинились туземцам и через два-три века потерялись в славянском населении, оставив следы только в гражданском устройстве.
Обращаясь непосредственно к проблеме образования государства, Погодин исходил из того, что, как все существующее в мире, оно начинается «неприметной точкой». Задача историка «уловить ее в человеческом хаосе, проследить ее постепенное увеличение, все моменты, все эпохии развития, пока эта точка через много лет забьется жизнью, установится на своем месте, примет лицо, оденется плотью, укрепится костями и начнет действовать». Такой точкой для России явилось, по его мнению, призвание Рюрика новгородцами. Но это еще нельзя безусловно назвать началом Русского государства, предупреждал Погодин. Главный результат призвания Рюрика — начало династии. Для Погодина именно этот факт являлся наиболее важным: «началось преемство, стало за кем следить». Роду Рюрика было предназначено основать впоследствии величайшее государство в мире.
Судьба династии определяла последующее развитие русской истории, а ее сохранение стало основным делом русской истории. Направляемая Божественным промыслом она «чудесно» охранялась от прекращения. Одни князья сменяли других. Младенец Игорь «тонкой нитью» связывал начало истории с последующими событиями. Он убит, но есть Ольга, Святославу не удалось остаться в Болгарии, хотя он хотел. Погодин находил связь между смертью в Угличе царевича Дмитрия и Петром I, заявляя, что «не прекратись род Московских князей — не было бы Романовых, не было бы Петра». В этих утверждениях ученого ясно проявляется его мистическое представление об историческом процессе.
Этапы русской истории
Призвание Рюрика, который положил начало русской истории, Погодин рассматривал как первый ее этап и называл его норманнским. Норманны раскинули план будущего государства, наметили его пределы. Но о государстве как целом, хотя, как определял Погодин, и «сметанным на живую нитку», можно говорить лишь с Ярослава: «все племена и города находились в подданстве у одного князя (а после одного рода), были одного происхождения, говорили одним языком... исповедывали одну веру».
Временем от кончины Ярослава до нашествия монголов Погодин датировал удельный период. Тогда на первом плане был вопрос о праве наследования великокняжеского престола, т.е. вопрос династический. Господствовало право старшего в роде. Власть великого князя определялась его личными качествами и обстоятельствами. Земли Руси находились в общинном владении княжеского рода. Все князья были равны между собой. Однако каждый князь стремился обособиться в своем уделе и в тоже время вел борьбу за великокняжеский престол.
Следующий период в определении Погодина — монгольский (до образования и становления Московского государства). Затем наступает новая эпоха — европейско-русская, или западно-восточная, и, наконец, период национально-самобытный. Ему и принадлежит будущее. Пожалуй, более определенно общие представления об истории России отражены Погодиным не в ее периодизации, а в перечислении им основных происшествий, составляющих, по его определению, существо русской истории. Среди них основание государства, принятие христианской веры, столица Москва, Донское побоище, освобождение России от поляков, Полтавская битва, сожжение Москвы в 1812 г. и «самое к нам близкое, самое радостное, животрепещущее — освобождение двадцати пяти миллионов крепостного народа».
Характеристики деятелей русской истории
Основное внимание Погодина было сконцентрировано на древнейшей и средневековой истории. Но он обращался к событиям и более позднего времени: высказал собственный взгляд на историю Московского государства XVI в.; пытался дать оценку событиям XVII в., личности Ивана Грозного, Петра I и др. Погодин часто вступал в полемику по этим проблемам со своими предшественниками и современниками.
Личность и эпоху Ивана Грозного ученый характеризовал негативно. Он видел в нем слабого человека, ничтожного политика, у которого отсутствовал государственный взгляд. Усиление власти при Иване VI Погодин рассматривал как естественное положение хода государственного строительства, начавшееся задолго до него, где каждый последующий князь был сильнее предыдущего. Он считал аномалией видеть «прогресс» в чудовищном, «слепом» произволе, творимом царем. Погодин отказался от деления жизни и деятельности Грозного на две половины, как это делали его предшественники. События, происходившие в обществе, опричнину, террор он объяснял не изменениями в характере самого Ивана IV, а изменениями в его окружении.
С уважением писал Погодин о Борисе Годунове. Он отвергал утверждение о его причастности к убийству царевича Дмитрия, сожалел о трагической судьбе Бориса, поплатившегося «за удовольствие» узнать о смерти Дмитрия «гибелью супруги и любимого сына, громким проклятием двух веков».
Одним из государей, восхищавших Погодина, был Петр I. Он подчеркивал, что реформаторская деятельность Петра, его нововведения имели глубокие корни на русской почве. Благодаря реформам Россия, воспользовавшись достижениями западной цивилизации, «заняла почетное место в политической системе европейских государств», приобрела основания для последующего развития.
Россия и Западная Европа
Вопрос о соотношении исторического развития России и стран Западной Европы являлся одним из важнейших в отечественной историографии и общественно-политической мысли XIX в. В рассмотрении его Погодин исходил из двух посылок. Первая — история России есть составная часть истории человечества, т.е. истории европейской. В них имели место одинаковые события, обусловленные «общим (родовым) ее подобием» и «единством цели». Поэтому историк не может изучать историю России вне контекста истории Европы. Вторая — «всякий народ развивает своей жизнью особую мысль» и содействует тем самым в той или иной степени, прямо или косвенно, исполнению предначертаний Провидения. Факты отечественной истории существенно отличаются по своему содержанию от подобных фактов истории европейских народов. Россия всегда шла своим путем, и обязанность историка отыскать этот путь, показать его своеобразие.
Все европейские великие происшествия, средства для развития которых «мы по Вере, языку и другим причинам» не имели, были заменены у нас на другие, писал Погодин. Они были у нас под другой формою, решали те же задачи, только другим путем. Ключ к пониманию использования им сравнительного метода находится в заглавии работы: «Параллель русской истории с историей западных европейских государств, относительно начала».
В России не было западного среднего века, но был восточный русский; развивалась удельная система, которая существенно отличалась от феодальной, хотя и составляла вид того же рода; следствие крестовых походов — это ослабление феодализма и усиление монархической власти, а в России усиление монархической власти явилось результатом монгольского ига; на Западе была реформация — в России — реформы Петра I — такие параллельные события находит Погодин в истории русской и западноевропейской. Это два процесса, идущие рядом друг с другом, но не пересекающиеся. Их течение абсолютно самостоятельно и независимо друг от друга. Они могут пройти через похожие стадии развития, но это не будет означать, что они обязательны для их эволюции. В конечном итоге Погодин пришел к выводу, что «вся история России до малейших подробностей представляет совершенно иное зрелище».
Корень различий ученый видел в «изначальной точке», «зародыше», т.е. обращался к уже известному тезису о том, что история народа начинается с истории государства, а источник различий заключен в особенностях его происхождения. Государство на Руси началось вследствие призвания, «полюбовной сделки». На Западе оно обязано своим происхождением завоеванию. Идея для российской историографии не новая, но у Погодина она становится доминирующей, определяющей судьбу и особенности развития русской жизни во всех ее аспектах, в том числе в институтах власти, социальном строе, экономических отношениях.
На Западе пришельцы побеждают туземцев, отнимают у них землю, обращают в рабство. Победители и побежденные образуют два класса, между которыми возникает непримиримая борьба. В городах образуется третье сословие. Оно тоже борется с аристократией. Борьба их оканчивается революцией. На Западе король был ненавистен туземцам.
В России государь был «званым... мирным гостем, желанным защитником». Он не имел никаких обязанностей по отношению к боярам. С народом имел дело «лицом к лицу, как его защитник и судья». Земля была в общем владении, сподвижники князя получали ее на время как род жалованья. Народ оставался свободным. Все жители различались только по роду занятий, а в политическом и гражданском отношении были равны между собой и перед князем. Высшие сословия приобрели свои привилегии «службой отечеству, России». Русскому простолюдину был открыт доступ к высшим государственным должностям, «университетское образование заменяло, привилегии и грамоты». У нас, заключал Погодин, «нет ни разделения, ни феодализма, убежищных городов, ни среднего сословия, ни рабства, ни ненависти, ни гордости, ни борьбы». Все преобразования, все нововведения шли сверху, от государства, а не снизу, как в Европе. Таким образом, разница в первичной точке решила судьбу России.
Кроме исторических причин, разделивших судьбы России и народов Западной Европы, Погодин обратил внимание на физические (пространство, почва, климат, система рек) и нравственные (народный дух, религия, образование).
Россия занимала огромные пространства, объединяла многочисленные народы, причем «не механически, силою оружия», а всем историческим ходом своего развития. Это, по мнению Погодина, определило такие особенности, как отношение к земле, которая долго не имела цены и в силу этого из-за нее не враждовали; беспрерывное движение, имевшее место на протяжении 100 лет от смерти Ярослава до нашествия монголов, чему способствовало и правило наследования княжеского престола. Князья переходили, за ними следовали дружина, воины, бояре, иногда в движении принимали участие и поселяне. Переносились и главные центры (столицы). В этом движении Погодин видел одно из главнейших отличительных черт русской истории. При этом, подчеркивал он, Россия никогда не переставала быть единым целым.
Некоторые особенности политического развития России Погодин связывал с суровым климатом, который заставлял «жить по домам, около очагов, среди семейств и не заботиться о делах общественных, делах площади». Князю было предоставлено право самостоятельного решения всех вопросов. А это устраняло почву для всяких «раздоров». Географическая изолированность, связанная с системой рек, текущих внутрь земли, отдаленность от морей мешали общению с другими народами, что также способствовало тому, что Россия шла «своей дорогой».
При определении духовных различий Погодин подчеркивал особенности характера народа — терпеливость, покорность, равнодушие, в противоположность западной раздражительности. Принятие христианской веры из Византии смягчило нравы, способствовало сохранению доброго согласия в обществе. Духовенство в России подчинялось государям. Единство языка, единство веры, следовательно, один образ мыслей народа, делал вывод Погодин, составляли силу российского государства,
В определении особенности исторического пути России и условий, способствовавших обособлению ее от западноевропейского мира, Погодин исходил из традиций отечественной историографии.
Он развил и уточнил ее некоторые положения, например, о влиянии географического фактора на постоянное движение населения и трудности сношений с другими народами, о влиянии православия на духовную и политическую жизнь русского общества. «Сколько же различий положено, — восклицал он, — в основание русского государства сравнительно с западным! Не знаем которое сильнее: историческое, физическое и нравственное». Их совместное действие и привело к тому, что история России предстала «совершенною противоположностью с историей западных государств». Постановка и решение проблемы «Россия-Запад» в трудах Погодина при всей уязвимости его рассуждений и выводов обращает на себя внимание попыткой целостного подхода к ее рассмотрению.
Уроки истории
Наблюдения за древней и средневековой историей России определили Погодиным основные постулаты жизни российского общества. Подчеркивая исторически сложившееся согласие в обществе, основанное на доверии правительству, царю, он сделал вывод, что в этом отношении «российская история может сделаться охранительницею и блюстительницею общественного спокойствия самою верною и надежною». Залогом этого всегда было и есть самодержавие, заботящееся о благе народа, способствующее сохранению исторических традиций и русской государственности. Россию всегда спасало и спасет, утверждал Погодин, самодержавие, сильное государство, народ, носящий «во глубине своего сердца сознание объединенной Русской земли, объединенной Святой Руси»; вера православная, готовая на всякие жертвы; «язык живой», земля просторная, плодоносная. На них «Святая Русь удержалась, удерживается и удержится!». Так он приходит к известной формуле — «самодержавие, православие, народность».
Погодин считал обязанностью историка и любого человека уважать, беречь и трудиться во благо России. Обращаясь к своим соотечественникам он писал: «Мы имеем собственную историю, удивительный богатый язык, собственное национальное право, собственные национальные обычаи, свою поэзию, свою музыку, свою живопись, свою архитектуру». Отказаться от этого, значит утверждать, что у «русских нет истории, нет предков... Руси нет». Он предупреждал об осторожности при попытках мерить Россию по масштабам западноевропейским, искать в них плодов, для которых нет семян. Это, однако, не означало отрицательного отношения его к Западной Европе в целом, ее культуре, науке. Только пересадка «чужих растений» не всегда возможна и полезна. Она всегда требует «глубокого размышления, великого благоразумия и осторожности».
Историческая наука как самопознание народа, был убежден Погодин, должна проникать в его национальный характер, помочь понять себя, чем были и, тем самым, чем стали. Он придавал истории значение «учителя жизни». Погодин отдавал себе отчет о том, что каждый век имеет свои требования и свой взгляд на прошлое, и картина его меняется в соответствии с состоянием науки. И в содержании научного творчества Погодина нашли отражение настроения общества, его потребности в историческом знании и самой исторической науке.
Давая оценку творчества Погодина Ю.Ф. Самарин ставил в заслугу историку то, что он пытался разъяснить «явления русской истории из нее самой». Погодин отстаивал первенствующее значение национальной идеи, национального сознания как главного условия жизни русского общества. Эти идеи получили признание и развитие в трудах других ученых, в частности, они были созвучны настроению славянофилов.
Главной национальной идеей он признавал образование и развитие государства, в связи с этим высказывал ряд положений в духе государственной школы. Погодин отмечал особую роль государства и самодержавия на Руси, представлял их как общенародных заступников и радетелей за благо народное.
Погодин одним из первых обратил внимание на возможность использования в исторических исследованиях методов естественных наук. Заслуживает внимания его отношение к историческим источникам, работа по их собиранию и публикации. Его полемика с М.Т. Каченовским о древнейших русских памятниках имела положительное значение, Погодин выдвинул программу развития вспомогательных исторических дисциплин, начал работу по составлению древнерусской географии, хронологии летописания.
Погодин относился к историкам, олицетворявшим переходное время в исторической науке, как писал К.Д. Кавелин, он «всеми своими сторонами принадлежал к прошедшему... но не чужд некоторых новых требований, взглядов, ученых приемов, которых мы не встречаем у его предшественников».
Н.Г. Устрялов (1801-1870)
Николай Герасимович Устрялов происходил из семьи крепостного, управляющего имением князя И.В. Куракина. Он окончил историко-филологический факультет Петербургского университета в 1824 г. Затем семь лет работал в канцелярии Министерства финансов. В 1830 г. начал читать лекции по русской и всеобщей истории в университете «без жалованья». В 1836 г. Устрялов защитил диссертацию на звание доктора философии «О системе прагматической русской истории». Был избран профессором и почти четверть века возглавлял кафедру русской истории в Петербургском университете.
Свою научную деятельность Устрялов начал с подготовки к изданию «Сказаний современников о Дмитрии самозванце» и «Сказаний князя Курбского». За их подготовку он был удостоен двух «бриллиантовых перстней» и ордена св. Анны 3-й степени. Интерес к источнику Устрялов старался передать своим ученикам, по воспоминанию одного из них, он, «начиная свой курс подробным перечислением и оценкою источников», открывал им «совершенно незнакомый мир».
Особенно плодотворный период его деятельности относится к 30-40-м гг. В 1837 г. публикуется его диссертация, вышли в свет двухтомная «Русская история»; в 1839-1840 гг. «Начертание русской истории для учебных заведений»; «Руководство по русской истории» и др. Устрялов получил статус официального историографа и в 1837 г. был избран адъюнктом Академии наук.
Теоретические основы концепции Устрялова
«История Российского государства, в смысле науки, как основательное знание минувшей судьбы нашего отечества, должна объяснить постепенное развитие гражданской жизни нашей, от первого начала ее до позднейшего времени» — так начинал Устрялов свое первое научное сочинение по русской истории — «О системе прагматической русской истории». Этим он определял и главный предмет исторической науки — события, в которых проявляет себя собственно жизнь государства: «достопамятные действия людей», управляющих внутренней и внешней политикой России; успехи законодательства, промышленности, науки и художеств; религия, нравы и обычаи. Задача историка — «не собирание биографий», а представление картины «постепенного развития жизни общественной», «изображение переходов гражданского общества из одного состояния в другое, раскрытие причин и условий изменений». История должна обнимать все, был убежден Устрялов, что имело влияние на судьбу государства. Она должна указать место России в системе других государств.
Для решения этих задач историк выдвигал два условия: первое — «самое подробное, верное и отчетливое знание фактов» и второе — приведение их в систему. Опираясь на традицию критики исторических источников, идущую от А. Шлецера и продолженную историками начала XIX в., он высказал собственное представление о классификации источников и принципах их критики. Устрялов разделил все источники на две группы — письменные и неписьменные. К первым он относил сказания современников (они являются основой исторических знаний); акты государственные, произведения наук и изящной словесности, которые отражают степень образованности народа и дух своего времени. К источникам «неписанным» Устрялов относил памятники материальной культуры — предметы художественного и домашнего обихода.
Он высказал ряд положений о конкретной работе с ними. Нельзя «безотчетно доверять фактам», писал он, только критическое отношение к тексту может дать истинное представление о прошлом. Прежде всего надо определить степень достоверности сообщаемой источником информации. Для этого следовало установить, например, был ли автор современником описываемых событий, так ли он «передал потомству, как знал». Наибольшую полноту и точность историческим исследованиям придает актовый материал. Он дает возможность выяснить механизм государственного устройства, внутренней и внешней политики, развитие экономики, культурный уровень страны в ту или иную эпоху. В «изустных преданиях» Устрялов находил элементы «явно баснословные», поэтому требовал тщательной проверки соответствия их «общему ходу событий, духу времени».
Интерес к источникам проявился в его работе в Археографической комиссии, участии в подготовке проекта издания Полного собрания русских летописей. Особо следует отметить работу Уварова по собиранию документов и книг, относящихся к царствованию Петра I. Он получил специальное разрешение на проведение исследований в государственных архивах и в течение десяти лет вел целенаправленный поиск материалов в архивах морского и военного министерств, Сената и Синода, Министерства иностранных дел, Императорской Академии наук, а также в архивохранилищах Вены и Парижа.
Но даже и «самое подробное знание фактов не принесет существенной пользы, если они не будут приведены в стройную систему», был убежден Устрялов. Он сформулировал широко известную в свое время «систему прагматической истории», которая предусматривала «объяснение влияния одного события на другое», рассмотрение каждого явления как «следствие предыдущего и причину последующего». Такое понимание исторического процесса дает возможность выявить «нить», связывающую все явления «неразрывной цепью», образуемою самим «ходом событий, влиянием века, гением народа». Историк должен вникнуть в общий смысл истории и соответственно ему определить точки, где общий ход событий получает иной характер, распределить все явления по мере важности, каждому «найти свое место». Развитие исторического процесса Устрялов рассматривал как следствие «преимущественно... действия людей, коим судьба вверяет кормило правления». Впрочем не всегда, замечает он тут же: «вокруг них обрисовывается в приличной перспективе все, что выражает век, что окружает исполнителей велений судьбы и, так сказать, составляет их сферу, от коей они не могут отделиться и сообразно коей действуют».
Значение науки, знания истории Устрялов видит в том, что история «верная повесть всего родного», «завет предков потомству». Она, показывая истинные свойства народа и потребности государства, «послужит лучшим пособием к применению всякого рода уставов: ибо все умножается опытом», а она и есть «самый обильный запас разнообразных опытов».
Представления ученого о предмете, задачах и значении исторического знания отражали интерес общества 20-30-х гг. XIX в. к гражданской истории, истории государства, истории народа.
Свое изложение прагматической русской истории Устрялов предварял рассуждениями своих предшественников в деле «бытописания». Все, сделанное в XVIII в., было, по его мнению, только «младенческим лепетом», подход к истории был ненаучным. Отдавая должное Карамзину, который «оказал величайшую услугу отечественной истории тем, что привел в известность почти все ее источники, выбрал из них факты с редкой отчетливостью и добросовестностью, не упустив ни одной черты, ни одного замечательного слова, представил события в строгом хронологическом порядке и приготовил материал для, прагматического бытописателя», Устрялов не соглашался с ним по ряду общих вопросов. Для него было неприемлемо то, что Карамзин изображал не общие явления, «что-нибудь целое», а биографии великих князей и царей. Не видел Устрялов у Карамзина и исторической «нити» событий. После «строгих суждений о лучших наших бытописателях», как сам историк определял свое отношение к предшественникам, он дал изложение русской истории с прагматической точки зрения.
Периодизация русской истории
Для того чтобы узнать, что такое Русь, что с ней было, как развивалась главная идея (складывалось государство), проследить переход ее из одного состояния в другое, чтобы вникнуть в «общий дух истории», надо начинать изложение с «колыбели» русской жизни, с первых веков, считал Устрялов. Важно показать главные моменты, происходившие изменения, внутренние и внешние условия, дающие направление «судьбе государства».
Устрялов делил историю России на две главные части: древнюю и новую. Каждая из них подразделялась на периоды в соответствии с изменениями, происходящими в гражданском быте. Древняя история, от начала Руси до Петра Великого (862-1689 гг.) и Новая история, от Петра до смерти Александра I (1689-1825 гг.). Последняя отличается изменением древнего образа жизни, быстрым развитием умственных и промышленных сил, деятельным участием России в делах европейских.
Возникновение у славян гражданского общества Устрялов связывал с установлением верховной власти норманнского князя. Тогда же сложилась и территория государства — от берегов Ильменя до днепровских порогов, от истоков Вислы до берегов Волги. Принятие христианской веры способствовало слиянию разноплеменных областей русской земли в одно государство. Оно стало «непременным условием бытия народного, элементом русской жизни», явилось основанием «особенного, самобытного направления и образовало из него мир отдельный, отличный от мира западного в главных условиях государственных... в всех учреждениях внутренних». Окончательное устройство государства произошло при Ярославе Мудром. Он закрепил его законодательством, которое определило главные условия гражданской жизни, т.е. был введен новый порядок престолонаследия, установлены отношения между князьями удельными и великим князем, определены права и обязанности духовенства, урегулированы отношения с соседями. С половины XI в. началась борьба между потомками Рюрика, семейные споры за верховную власть. Произошло разделение на уделы, которое явилось следствием понятия о праве на удел каждого члена семьи. Однако, обращал внимание Устрялов, это не привело к уничтожению Руси, а, наоборот, еще больше «скрепило узы общественные», способствовало распространению одного языка, веры, одних гражданских уставов. Сохранилась мысль о единодержавии.
Покорение русской земли монголами, борьба ее с иноплеменными народами на западе привели к разделению ее на восточную и западную. Монгольское иго, считал Устрялов, не оказало влияния на внутреннее устройство восточной Руси. В неприкосновенности остались главные элементы государства — вера, язык, гражданский быт. В начале XIV в. совершился «великий переворот» и определилась судьба России — началось постепенное соединение удельных княжеств восточной Руси в Московское государство. Оно поднялось на борьбу с монголами и свергло иго; избавилось от удельной системы и образовало «державу сильную, самостоятельную — Русское царство». Главою его был государь самодержавный. В это же время произошло соединение западных земель в Великое княжество Литовское.
После «потрясений русского царства самозванцами» Устрялов видел цель русских царей в благоустройстве государства, в духе древнейших уставов и самодержавия, получившее окончательное образование при Алексее Михайловиче и его сыне Федоре.
Новую историю Устрялов начинал с Петра Великого, который решил «все, о чем заботились, к чему стремились русские Цари». Он совершил «исполинский, беспримерный в истории подвиг, преобразовал и себя и свой народ, создав войско, флот, промышленность, торговлю, науки, художества, новую лучшую жизнь». Петр усвоил плоды европейской цивилизации, поставил «свое государство на такую ступень, что оно явилось внезапно исполином в кругу своих соседей». Российское царство было преобразовано в Российскую империю. Древний мир исчез «с большей частью своих уставов, законов, форм, нравов и обычаев». Но при всех изменениях, подчеркивал Устрялов, Россия сохранила два главных элемента — религию и самодержавие. Преемники продолжили дело Петра, завершила его Екатерина II. Она соединила почти все русские земли России, получила «перевес над соседними народами». «Одушевляемая отличительными свойствами народного характера, беспредельной преданностью Вере и Престолу» Россия выстояла среди всеобщего потрясения западных государств Французской революцией и избавила Европу от Наполеона.
Современный ему период Устрялов начинал с восшествия на престол императора Николая I. «Сейчас живее, чем когда-либо, — оценивал он свое время, — пробудилась мысль о необходимости органического устройства державы, особенно на началах народности и образования».
Таким образом, Устрялов с позиций «системы прагматической истории» представил русскую историю с древнейших времен до современного ему состояния и определил основные этапы развития государственности в России. Его периодизация отвергала широко распространенное в историографии деление истории на древнюю, среднюю и новую. Для него было главным проследить воплощение в конкретной жизни России идеи объединения русских земель в одно государство. В схеме Устрялова нет места средневековой истории. Он не считал это время переходным периодом, так как не видел ни в правлении Ивана III, ни его преемников появления никаких новых элементов, которые получили бы развитие в по-следующее время. С самого начала, подчеркивал он, русская история имела одно направление, один элемент в своем основании, одну идею — объединение русских земель в одно государство. Процесс этот един, неразделен вплоть до Петра Великого, который, изменив нравы, обычаи, уклад жизни, начертал новое будущее. Неприкосновенными остались только религия и самодержавие.
Петр I
Устрялов рассматривал, таким образом, Петровскую эпоху как переходную, а именно такие эпохи в его системе прагматической истории имели особое значение. Они определяли дальнейшее направление исторического процесса. Поэтому в своих исторических исследованиях ученый много внимания уделял личности Петра. Царь-преобразователь, «орудие перемен государственных», обладающий сильным характером, умом, «страстью», угадав потребности века, работал для России «с топором в руках», наперекор всему. Он «сражался со всеми сословиями, со всеми понятиями, предрассудками... боролся со всеми соседями, боролся с природой, с семейством, женою, сестрой, сыном, наконец, с самим собой». Петр преобразовал «полуазиатскую» жизнь россиян в европейскую. Для Устрялова важно было то, что Петр преодолел презрительное отношение ко всему иностранному, ненависть ко всему новому и при этом не нанес «вреда... основным началам народности». В этом утверждении он противостоял взглядам Карамзина на Петровские реформы.
Петр, как его понимал Устрялов, «смягчил нравы», хранил и усиливал «светлые» стороны предшествующей эпохи. Главными среди них были: государственно-политическое устройство российской жизни, «согласное с духом народа» самодержавное правление, которое с уважением относилось к законам, «заботилось о благосостоянии каждого сословия». Русское самодержавие он представлял как идеальную форму правления. Другой «светлой» стороной старой русской жизни он считал церковь, хранившую веру («тихо и спокойно», «без фанатизма и людских расчетов»), и «самобытные начала русского общества». Петр I для Устрялова главный герой, «определитель будущего». «Мы пожинаем плоды: сеял Петр». Вникнуть в дела его, в мысли, понять состояние государства до и после него — в этом видел ученый задачу своих современников.
Значение трудов Устрялова
В «системе прагматической истории» Устрялова нашли отражение некоторые характерные для отечественной историографии 20-40-х гг. XIX в. идеи, в том числе: определение предмета исторической науки — история российского государства и гражданского быта; представление о ходе истории как непрерывном, поступательном процессе, обусловленном внутренними причинами; глубокое изучение источников. Устрялов предложил свою схему русской истории, привлек внимание к некоторым малоисследованным проблемам, дал новые определения отдельным явлениям и процессам. Впервые в отечественной историографии он рассмотрел вопрос о разделении Руси на восточную и западную, обратил внимание на историю Литовского княжества. Под новым углом зрения он представил удельную систему. Она, по его мнению, несмотря на Междоусобия, сохранила целостность государства, способствовала развитию торговли и промышленности и т.п. Устрялов представил историческое обозрение царствования Николая I.
Об Устрялове писали немного в XIX в., еще меньше в XX в. Советская историография рассматривала его историческую концепцию как историческое обоснование «теории официальной народности». Действительно основы российской истории он видел в самодержавии, православии, народности, и его работы могли быть использованы с политической целью. Однако это не умаляет научного значения его трудов. Историческая концепция Устрялова является результатом глубокого исследования истории России на основе таких принципов познания, которые в его время определяли направление развития исторической науки. Его исторические труды вписываются в контекст развития исторических знаний 20-40-х гг. XIX в. Они способствовали формированию у его современников представлений об истории России.
Литература
Дурновцев В.И., Бачинин А.Н. Прагматический бытописатель: Николай Герасимович Устрялов// Историки России XVIII — начала XX века. М., 1996.
Дурновцев В.И., Бачинин А.Н. Разъяснять явления русской жизни из нее самой: Михаил Петрович Погодин //Историки России XVIII — начала XX века. М., 1996.
Умбрашко К.Б. М.П. Погодин: Человек. История. Публицист. М., 1999.
Сергей Лабанов, Москва
23 ноября исполняется 205 лет со дня рождения русского публициста, редактора, историка и идеолога патриотического, монархического направления мысли, одного из создателей знаменитой триады “Православия. Самодержавия. Народности” М.П. Погодина (1800-1875). В сегодняшнем лишённом твёрдых нравственных ориентиров обществе, существует потребность выработки устойчивой национальной идеологии. В этом отношении фигура М.П. Погодина представляет для нас особый интерес.
К сожалению, до последнего времени имя Погодина предаваема забвению. До сих пор не изданы его основные сочинения, как публицистического, исторического характера, а также стихи, драмы и историческая проза. Но кроме этого, он сегодня нам интересен как идеолог русского национального развития, выразившего суть национальной идеи.
Он родился в семье крепостного, управляющего Московскими домами П.А. Салтыкова, отпущенного им на волю в 1806 году. Первое образование получил дома, выучившись грамоте у домашнего писаря. С 1814 г. – в Московской губернской гимназии. Окончив гимназию первым студентом, поступил на словесное отделение Московского университета (1818), где наибольшее влияние на него оказали проф. Р.Ф. Тимковский, И.А. Гейм и особенно А.Ф. Мерзляков.
Интерес к немецкой литературе стимулировал и сближение его с Ф.И. Тютчевым. Сам Ф.И. Тютчев в меру своих сил помогал становлению таланта Погодина. Дружба с Тютчевым способствовала сближению с его литературным наставником С.Е. Раичем, пригласившим его в декабре 1822 года в своё литературное общество. Кроме этого, он вместе с Тютчевым входил в общество любомудров и активно участвовал в нем.
Здесь он знакомится с московской литературной молодёжью и в частности с С.П. Шевырёвым, В.П. Титовым, которые вводят его в круг философско-эстетических интересов любомудров. При этом Погодин тяготеет к «шеллингианскому» крылу общества, воспринимая идеи немецкого философа применительно к эстетике и теории истории у И. Бахмана и Ф. Аста и оставаясь чуждым натурфилософии Ф. Шеллинга.
В конце 1825 года Погодин составил литературный альманах «Урания. Карманная книжка на 1826 г.» (1825), который призван был стать «Московским ответом» на декабристскую петербургскую «Полярную звезду» А.А. Бестужева и К.Ф. Рылеева. Погодину удалось привлечь к сотрудничеству А.Ф. Мерзлякова, Ф.И. Тютчева, Е.А. Боратынского, П.А. Вяземского, доставившего ему стихотворения А.С. Пушкина. Однако основу составили участники сборника и московские любомудры, т.е. здесь впервые был представлен круг литературных имён и эстетических устремлений, который характеризовал московскую литературу 1820-30-х годов.
Начиная с 1827-30-х годов, издавал журнал «Московский вестник», куда привлёк А.С. Пушкина. Несмотря на формальный неуспех, «Московский вестник» явился выражением круга идей, складывающихся в 20-е годы среди молодого поколения московских литераторов – своеобразного «московского романтизма», восприняв парадигму немецкого романтизма литературной теории и философии. Роль исторических материалов определялась шеллингианским пониманием истории как науки «самопознания» человечества и романтизма. Интересом к национальной истории программный характер имели «исторические афоризмы и вопросы» Погодина (1827), определившие его шеллингианские увлечения и стремление к философской «теории истории».
Без всякого сомнения, Погодин был одним из лучших и глубоких русских мыслителей, хранящих и развивающих наше русское своеобразие, и ставший вместе с Ф.И. Тютчевым одним из ярких выразителей русской имперской идеи.
По своему происхождению он являлся сыном крепостного крестьянина и, подобно своему тёзке М.В. Ломоносову, Михаил Петрович приехал в одну из столиц в поисках знаний. В 1841г. избран действительным членом Петербургской Академии наук. Творчество Погодина исключительно многогранно. Он автор ряда капитальных исторических трудов, исторической драмы «Марфа Посадница», ряда повестей, литературно-критических и других работ.
В центре интересов Погодина - исторические занятия. В начале 1830-х годов он сотрудничает в изданиях Н. Надеждина «Молва» и «Телескоп», помещая здесь помимо повестей и очерков разные заметки, а также статьи на актуальную польскую тему. По мысли Погодина, исполненная смуты и «безначалия» история Польши доказывает необходимость русского господства, однако вывод о важности изучения и популяризации польской истории, языка делал его позицию неоднозначной. В позиции Погодина отразились, видимо, также разговоры с А.С. Пушкиным.
Главную задачу истории Погодин видел в том, чтобы она сделалась «охранительницею и блюстительницею общественного спокойствия». В публицистике 1830-х - начала 1850-х годов он твёрдо стоял на патриотических и консервативных традициях. Михаил Петрович вошёл в историю русской общественной мысли как сторонник идеологии официальной народности, представленной триединой формулой «Православие. Самодержавие. Народность», а также принимал активное участие в разработке данной теории.
Мировоззрение Погодина было очень эклектичным, в отдельных своих элементах попросту противоречиво несоединимым. В целом же его можно назвать демократическим монархистом. Выйдя из народа, болея за народ, мечтая об его освобождении от крепостного рабства и, с другой стороны, будучи совершенно чуждым аристократической элите и дворянской спеси, он тем не менее не был либералом и революционером. Подобно славянофилам, он развивал идею о добровольном призвании народом правителей (придерживался варяжско-норманской теории относительно первых русских князей), но если славянофилы подчёркивали, что народ, отдав власть, оставлял себе силу общественного мнения и совета, то Погодин, во многом также как и Ф.И. Тютчев, этот принцип забывал и полностью погружался в деятельность властей государства.
Значительная роль в разработке теории официальной народности принадлежала молодому Погодину. Кровная связь с народом и глубокое понимание русского Православия сделала русскую национальную идею особенно ему близкой. Представление об особом характере русской истории в сравнении с европейской было сформировано им в лекции, прочитанной им при товарище министра народного просвещения С.С. Уварова и полностью им одобренная.
Погрузившись в изучение русских летописей, Погодин убедился в глубоком отличии хода отечественной истории от западноевропейской. К подобным же мыслям пришёл и Ф.И. Тютчев, находясь в это время на Западе на дипломатическом поприще. В одном из своих выступлений, носящих во многом официальный характер, Погодиным была выражена суть русской народности. Вот как Погодин объяснял причину отсутствия в России законов и учреждений, подобных западноевропейским: «... Всякое постановление должно непременно иметь своё семя и свой корень... пересаживать чужие растения, как бы ни были они пышны и блистательны, не всегда бывает возможно или полезно».
Принятие Православия, развивающего «особую сторону веры», и добровольное «призвание варягов», положивших, в отличие от завоевания на Западе, начало русской государственности, предопределили специфический характер отношения верховной власти к нации и её роль во всех сферах жизни, в частности национальном просвещении.
По ряду вопросов (самостоятельность русского исторического процесса, роль Православия и некоторых других) взгляды Погодина были близки к воззрениям славянофилов.
Его воззрения были проникнуты идеей провиденциализма. Отечественная история представала наглядным примером руководящей роли Божественного промысла. Отечеству предрекалась блистательное будущее, при этом отмечая, что Россию ведёт «перст Божий... к какой-то высокой цели». Особое значение придавалось этническому единству населения империи, говорящего одним языком и исповедующего одну веру.
Идеи официальной народности Погодин пропагандировал и в дальнейшем - как в лекциях, так и на страницах печати. Однако, придерживаясь консервативных взглядов на государственное устройство России, учёный в то же самое время был убеждённым сторонником отмены крепостного права, и свою приверженность самодержавию основывал прежде всего на просветительской миссии, которую с ним связывал. И в этой связи позиции как М.П. Погодина, так и Ф.И. Тютчева стали предтечей учения о народной монархии, главным разработчиками которой позднее стали Л.Н. Тихомиров, В.В. Розанов, М.О. Меньшиков, И.А. Ильин, и, конечно, И.Л. Солоневич.
Важная составляющая историко-политической концепции Погодина - представление об общеславянских корнях русской истории и культуры, предопределившее сочувствие идеям «славянского возрождения» и формирование панславистских взглядов. Совершив в 1835 году поездку по Германии, побывав в Вене, он предоставил С.С. Уварову «Отчёт», в котором сообщал новости научной жизни Германии и рассказывал о встречах с «деятелями славянского возрождения» - В.Ганкой, Шафариком, В.Караджичем. Славянская тема становится значительной частью литературно-общественной деятельности Погодина.
Наконец, в последующем отчёте министру просвещения о новом заграничном путешествии 1839 года, им впервые была сформулирована новейшая панславистская доктрина. Дав очерк положения славян и Австрии, историк наметил программу славянского культурно-языкового «сближения», дополнив её политическими предположениями - о необходимости изменения политики в отношении Австрии и объединения славян под скипетром России.
После путешествия 1839 г. Погодин окончательно решился на издание «Москвитянина», получив «благословение» Жуковского и одобрение Гоголя, а официальное дозволение - благодаря поддержке С.С. Уварова (при активном участии ещё одного разработчика концепции официальной народности и друга юности С.П. Шевырёва). Название и концепция журнала отражали «москвофильские» взгляды Погодина.
В этом журнале Погодиным продолжалось пропагандирование идей официальной народности. Руководящие «Москвитянином» профессора-гуманитарии вдохновлялись мыслью о самобытности России, русской истории, русской народности и, протестуя против преклонения Западу, в полемическом порыве нередко переходили к преувеличениям и односторонностям.